Западные экспрессы

Летят по нашим дорогам.

Смычки баюкают душу,

Высвистывая любовь.

Знатные иностранцы

С челюстями бульдогов

Держат черные трубки

Меж платиновых зубов.

Днем мы торгуем с ними

Лесом и керосином,

Видим их в наших трестах

В сутолоке деловой.

Вечером они бродят

По золотым Торгсинам,

Ночью им простирает

Светлую сень «Савой».

Их горла укрыты в пледы

От нашей дурной погоды,

Желта шагрень чемоданов

В трупных печатях виз.

Скромны и любопытны —

Кто из них счетоводы

Солидной торговой фирмы

«Интеллидженс сервис»?

И ласковым счетоводам,

Прошедшим море и сушу,

Случается по дешевке

За шубу или сервиз

Купить иногда в рассрочку

Широкую «русскую душу»

Для старой солидной фирмы

«Интеллидженс сервис».

Он щупает нас рентгеном,

Наметанный глаз шпиона,

Считает наши прорехи,

Шарит в белье… И вот

Работу снарядных цехов

И стрельбища полигона

Короткий английский палец

Разнес по костяшкам счет.

Блудливая обезьяна,

Стащившая горсть орехов!

Хитрец, под великий камень

Подкладывающий огонь…

Союз — это семь огромных,

Семь орудийных цехов,

Республика — беспредельный

Рокочущий полигон!

Искусны у них отмычки,

Рука работает чисто,

А всё же шестую мира

Украсть они не вольны.

Поглядывающий в темень,

Бессонный дозор чекистов,

Глухо перекликаясь,

Ходит вокруг стены.

И мы говорим: «Джентльмены!

Кто будет у вас защитник?

И вот вам Киплинг для чтенья,

Вполне подходящий слог.

Друзья ваши рядом с вами,

Не вздумайте шуб стащить с них.

Прощайте! Да будет добр к вам

Ваш либеральный бог».

Шакалы газетных джунглей

Их сравнивают с распятым,

Но с низкой судебной черной

Скамьи, для них роковой,

Встает перед углекопом,

Литейщиком и солдатом

Лишь желтая старость мира,

Трясущая головой.

К нам в гости приходит мальчик

Со сросшимися бровями,

Пунцовый густой румянец

На смуглых его щеках.

Когда вы садитесь рядом,

Я чувствую, что меж вами

Я скучный, немножко лишний,

Педант в роговых очках.

Глаза твои лгать не могут.

Как много огня теперь в них!

А как они были тусклы…

Откуда же он воскрес?

Ах, этот румяный мальчик!

Итак, это мой соперник,

Итак, это мой Мартынов,

Итак, это мой Дантес!

Ну что ж! Нас рассудит пара

Стволов роковых Лепажа

На дальней глухой полянке,

Под Мамонтовкой, в лесу.

Два вежливых секунданта,

Под горкой — два экипажа,

Да седенький доктор в черном,

С очками на злом носу.

Послушай-ка, дорогая!

Над нами шумит эпоха,

И разве не наше сердце —

Арена ее борьбы?

Виновен ли этот мальчик

В проклятых палочках Коха,

Что ставило нездоровье

В колеса моей судьбы?

Наверно, он физкультурник,

Из тех, чья лихая стайка

Забила на стадионе

Испании два гола.

Как мягко и как свободно

Его голубая майка

Тугие гибкие плечи

Стянула и облегла!

А знаешь, мы не подымем

Стволов роковых Лепажа

На дальней глухой полянке,

Под Мамонтовкой, в лесу.

Я лучше приду к вам в гости

И, если позволишь, даже

Игрушку из Мосторгина

Дешевую принесу.

Твой сын, твой малыш безбровый

Покоится в колыбели.

Он важно пускает слюни,

Вполне довольный собой.

Тебя ли мне ненавидеть

И ревновать к тебе ли,

Когда я так опечален

Твоей морщинкой любой?

Ему покажу я рожки,

Спрошу: «Как дела, Егорыч?»

И, мирно напившись чаю,

Пешком побреду домой.

И лишь закурю дорогой,

Почуяв на сердце горечь,

Что наша любовь не вышла,

Что этот малыш — не мой.

Потерт сыромятный его тулуп,

Ушастая шапка его, как склеп,

Он вытер слюну с шепелявых губ

И шепотом попросил на хлеб.

С пути сучковатой клюкой нужда

Не сразу спихнула его, поди:

Широкая медная борода

Иконой лежит на его груди!

Уже, замедляя шаги на миг,

В пальто я нащупывал серебро:

Недаром премудрость церковных книг

Учила меня сотворять добро.

Но вдруг я подумал: к чему он тут,

И бабы ему медяки дают

В рабочей стране, где станок и плуг,

Томясь, ожидают умелых рук?

Тогда я почуял, что это — враг,

Навел на него в упор очки,

Поймал его взгляд и увидел, как

Хитро шевельнулись его зрачки.

Мутна голубень беспокойных глаз

И, тягостный, лицемерен вздох!

Купчина, державший мучной лабаз?

Кулак, подпаливший колхозный стог?

Бродя по Москве, он от злобы слеп,

Ленивый и яростный паразит,

Он клянчит пятак у меня на хлеб,

А хлебным вином от него разит!

Такому не жалко ни мук, ни слез,

Он спящего ахает колуном,

Живого закапывает в навоз

И рот набивает ему зерном.

Хитрец изворотливый и скупой,

Он купит за рубль, а продаст за пять.

Он смазчиком проползет в депо,

И буксы вагонов начнут пылать.

И если, по грошику наскоблив,

Он выживет, этот рыжий лис, —

Рокочущий поезд моей земли

Придет с опозданием в социализм.

Я холодно опустил в карман

Зажатую горсточку серебра

И в льющийся меж фонарей туман

Направился, не сотворив добра.