— Теперь он мой зять, — усмехнулся Меир. Эстер, взяв его лицо в ладони, проговорила: "Мирьям жива. Этого мерзавца, Кинтейла, вы убили, и девочки живы — как хорошо".

— Потом, — зевнул Меир, — как война закончится, съездим к ним, на озеро Эри. Там, как в раю, тебе понравится, обещаю.

Эстер вдруг застыла: "Меир, но ведь ты, же не поплывешь на Карибы…"

Он помолчал, и, уложив ее на бок, провел губами по белым плечам: "Нет. Сейчас Новый Год отметим, потом День Искупления, а потом я отправлюсь на юг, раз так. Британцы все еще в Саванне и Чарльстоне, да и вообще…, - он поморщился. Эстер обреченно сказала: "Ты хоть осторожней там, я прошу тебя".

— Буду, — пообещал муж. Эстер, прислушавшись, приподнялась: "Проснулся".

Она встала, и, покраснев, накинула шаль: "Теперь и на улицу не в чем выйти, все порвано".

— Как по мне, так даже лучше, — Меир закинул руки за голову. Потянувшись, он поймал ее ладонь: "Я вечером одолжу для тебя платье у Салли. А завтра к портнихе пойди, непременно".

— Еще тут надо все в порядок привести, — озабоченно сказала Эстер, и вышла из комнаты.

Мальчик был весь толстенький, пухленький, со светлыми локонами. Меир, едва дыша, взял его ручку: "Сыночек…"

— У! — радостно отозвался Хаим. Эстер гордо заметила: "Уже два зуба. Покажи папе, как ты кусаешься".

Меир протянул сыну палец. Ребенок сразу же потащил его в рот. "Корми его, — велел мужчина, устраиваясь под курткой, прижимая жену и сына к себе, — и будем спать".

Он лежал, слушая чмоканье ребенка, тихий, нежный, голос жены, вдыхая запах молока. На ветку клена, что качалась за окном, сел дрозд. Птица запела, и они заснули — все втроем, успокоено, глубоко дыша.

Эпилог

Филадельфия, май 1782

По разъезженной, деревенской дороге хлестал дождь, зеленые листья на деревьях грустно поникли. Кто-то из солдат, — в алых, британских мундирах, — пробормотал: "Порох еще на этого мерзавца тратить. Вздернули бы его, и все".

Лагерь собирался, ржали лошади, скрипели телеги. Офицер, ежась, подышав на руки, зло сказал: "Тоже мне весна. Выводите его!"

Один из солдат что-то зашептал ему на ухо. Офицер раздраженно заметил: "Тогда выносите, нам пора трогаться!"

Он посмотрел на грубые, холщовые носилки, и махнул рукой: "Привяжите его, как следует, расстреливать надо стоя. И мешок на голову наденьте".

— Нет, — раздался твердый голос. Офицер взглянул на избитое лицо, на мокрые от дождя, каштановые волосы и встретился с твердым взглядом серо-синих глаз.

— Может быть, вы все-таки скажете, как вас зовут? — внезапно спросил британец. Он тут же, мысленно выругал себя: "Если он за две недели не сказал, то и сейчас не заговорит".

Носилки прислонили к дереву, и офицер махнул рукой: "Огонь!"

Эстер проснулась, и, глубоко дыша, перевернулась на бок. "Нельзя на спине лежать, — напомнила она себе, — для ребенка это плохо. Господи, что мне эти сны-то снятся, уже которую неделю. Все в порядке с Меиром. Он обещал к родам вернуться и вернется".

Она присела в постели, и оглядела изящную спальню. Шелковые простыни холодили тело. Эстер, поднявшись, придерживая живот, подошла к маленькой, детской кроватке. Хаим спал, разметавшись на спине, закинув за голову пухлую ручку. Она поправила кашемировое, отделанное кружевом одеяльце, и услышала за спиной тихий голос миссис Франклин: "Опять вскочила".

— Колено болит, — пожаловалась Эстер, опускаясь в большое, бархатное кресло. "Во сне, — вдруг подумала она, — там Меира тоже — в колено ранили. Да ну, ерунда".

Миссис Франклин нагнулась. Подняв подол ее ночной, брюссельского кружева рубашки, ловко ощупав ногу, она внезапно постучала по черным кудрям. "Все тут, в голове, — сварливо сказала акушерка. "Ты здоровая женщина, родишь, и не заметишь, как. Тем более дитя небольшое".

Из-под двери гостиной были видны трепещущие огоньки свечей.

— Хорошо, что дом сняли, — подумала миссис Франклин. "Правильно, что Эстер сюда после их Песаха переехала, из Бостона — все веселее им с Мирьям вместе. И мальчик у них славный, — она нежно улыбнулась и погладила Эстер по голове: "Иди, невестке твоей тоже не спится, посиди с ней".

Миссис Франклин подошла к окну и взглянула на затянутое тучами небо. "С марта мы здесь, — посчитала она, — девчонки уже и соскучились, без матери, без отца. А толку? Чуть ли не два десятка врачей Мирьям осматривало. Лучшие доктора Америки, и все говорят одно и то же — вот родите, и увидите. Увидите, — миссис Франклин поморщилась, и перекрестилась. "Так-то она хорошо носит, но Джейн мне говорила — и в тот раз все гладко было. Пока не родила она".

Пожилая женщина, посмотрев на мирно спящего Хаима, пробормотала: "И твой отец — последняя весточка из Саванны пришла, а что потом с ним случилось, — миссис Франклин пожала плечами, — одному Богу ведомо. Второй месяц никаких известий нет".

Эстер наклонилась над креслом и поцеловала кудрявый, каштаново-рыжий затылок. "Все ворочаюсь и ворочаюсь, — грустно сказала Мирьям. "Уже бы и спала отдельно, но Стивен не хочет, — она покраснела.

— Чаю выпей, — Эстер обняла ее за плечи. Мирьям, посмотрев на большой бриллиант, что сверкал на пальце невестки, смешливо спросила: "Это тебе Меир подарил взамен того, что ты на Карибах продала?"

— Два, — Эстер потерлась носом о пахнущие травами волосы. "Один бриллиант — от него, а второй за то кольцо, что от Хаима осталось. То сняла, как спать ложилась, а это забыла, — она улыбнулась, и, взявшись за серебряные чашки, стала разливать чай.

— Я к раву Гершому ходила, — Мирьям посмотрела на свой аккуратный живот, — он мне сказал — Псалмы читать.

— Я тоже читаю, — Эстер потянулась и взяла маленькую, с грубым золотым кольцом, руку невестки. "Не бойся, пожалуйста, все будет хорошо. Стивен здесь. На родах три врача будут, отличных, миссис Франклин, я…, - Мирьям слабо улыбнулась: "Я не боюсь".

Она и вправду, — не боялась. Ребенок бойко двигался, у нее ничего не болело. Только иногда, просыпаясь рядом с мужем, чувствуя его сильные руки, что обнимали ее, слушая вой вьюги за стенами крепкого, теплого дома, Мирьям, прикасаясь к своему животу, просила: "Пожалуйста, Господи, позаботься о нем, сохрани маленького. Пусть я умру, но чтобы он здоровый был".

Днем, стоя на льду озера, в теплой, норковой парке, смеясь, глядя на то, как девочки, похожие на маленьких медвежат в своих меховых одежках, катаются с холма на деревянных санях — Мирьям почти забывала про ночные страхи.

— Балует тебя Меир, — нежно сказала она невестке, отпивая сладкий чай. "К сахару кленовому привыкла, — усмехнулась Мирьям, — жалко, его тут нет".

— Балует, — отозвалась Эстер, вспомнив шелковые платья, жемчужное, тяжелое ожерелье, блеск серег с топазами, что лежали в ее шкатулке. "Только бы лучше он чаще дома бывал. На Хануку приехал, и опять…, - она тяжело вздохнула.

Мирьям хихикнула.

— Стивен всю зиму дома сидел, охотился, с девчонками занимался, а в марте, перед тем, как сюда уехали, все на берег бегал — смотреть, как там лед на озере. Так и не походил под парусом. Сейчас вернется, — Мирьям посмотрела на серебряные часы, что стояли на мраморном камине, — почти полночь. Они там сидят, карты его обсуждают, — девушка глубоко зевнула. Эстер, потянувшись, предложила: "Ложись со мной, еще поболтаем в постели. Хаим у меня, слава Богу, ночью не просыпается больше, как отлучила его".

— На бок, — строго велела Эстер, глядя на то, как укладывается невестка. "Я тебе сейчас о Карибах расскажу. Потом мой брат с женой приедут, обещали они — и о Святой Земле услышишь. Там же ваш брат живет троюродный. Мы от него письмо, наконец, получили, как раз на Хануку дочка у него родилась, Рахилью назвали".