Эстер протянула мужчине пистолет и еще успела увидеть блеск золотого эфеса его шпаги. Дверь на лестницу захлопнулась. Она, мотая головой, опустившись на четвереньки, простонала: "Вот и все, госпожа де Грааф… Я не дойду…, до спальни…"

— Сейчас, сейчас, — голландка погладила ее по спине и всхлипнула: "Госпожа Оливер, как мне вас благодарить…, Вы ведь жизнью рисковали, ради моих девочек…"

— Мне рассказывали легенду…, - Эстер, было хотела закричать, но одернула себя: "Там дети, они и так напуганы, — моя родственница, давно еще, рожала. В это время в дом, где она была — молния ударила. Ничего, — она раскрыла рот, — родила. И мы родим, госпожа де Грааф, несите воду и холсты.

Эстер подползла к стене. Опираясь на нее, разведя ноги, она поглядела на свой живот: "Папа тебя еще возьмет на руки. Правда, маленький мой. Он обещал, и он вернется".

Она почувствовала страшную, выворачивающую ее наизнанку боль. Выгнувшись, Эстер услышала голос госпожи де Грааф: "Головка, госпожа Оливер. Теперь помедленнее надо, потерпите".

— Я знаю, — Эстер еще смогла улыбнуться и добавила: "Все будет, как надо".

Эстер дрогнула ресницами. Зевнув, не открывая глаз, она шепнула: "Тоже спишь, маленький Хаим?"

Мальчик дремал у ее груди, — чистенький, вымытый. Эстер тихо рассмеялась: "Ресницы у тебя — такие длинные".

Госпожа де Грааф пошевелилась в кресле и ахнула: "Только не вставайте, госпожа Оливер, не надо. Полежите с мальчиком, отдохните. Аннеке козу подоит, молока вам принесет, а я трав заварю ваших".

— За восемь фунтов, — Эстер довольно взвесила сына на руке. "Большие — они спокойней будут". Хаим завертел головой, и недовольно запищал. Госпожа де Грааф наклонилась над ними: "Как знал".

Она присела рядом с Эстер. Посмотрев на то, как мальчик сосет, женщина аккуратно сняла с него чепчик.

— Да он светленький, — ласково заметила голландка. "У господина Оливера мать блондинка была, — ответила Эстер. Мальчик открыл серо-синие, большие глаза и сонно взглянув на женщин — опять припал к груди матери.

— Сыночек на вашего мужа похож, — госпожа де Грааф нежно прикоснулась к белой щечке. "На Хаима, — поняла Эстер. "Как странно — и вправду, Хаима напоминает".

В окне висел сизый дым. Она спросила: "Что там, госпожа де Грааф?"

Голландка подошла к окну. Помолчав, вцепившись пальцами в раму, она сглотнула: "Ничего. Пожар".

— Что там? — требовательно повторила Эстер.

Жена губернатора повернулась и дернула щекой: "Ваш дом сожгли, госпожа Оливер. Дотла".

Адмирал Родни подошел к открытому окну конторы порта, и взглянул на торговые корабли: "Через три дня нам надо сниматься с якоря, иначе французы успеют дойти сюда, от Мартиники. Незачем рисковать людьми и добычей".

— Может быть, послать им навстречу мой "Неустрашимый", — предложил капитан Кроу. "И еще с десяток кораблей, мы перехватим те суда, что идут в авангарде".

Родни поморщился: "Нет смысла, капитан. Не надо бросаться в бой, лучше как можно скорее довезти добычу до Плимута. Моряки рвутся домой, им золото жжет карманы. Займитесь-ка лучше этими дровами, — он указал на разоренные корабли, — их надо вывести из гавани и сжечь, прямо сегодня".

Стивен повертел в длинных пальцах простую, медную подзорную трубу: "Мы все-таки воюем, адмирал, а не занимаемся грабежом. Вряд ли Адмиралтейство обрадуется, если французы отобьют у нас Синт-Эстасиус".

— Как раз для того, чтобы не отбили, вы и останетесь здесь, капитан Кроу, — холодно ответил адмирал Родни. "В чине губернатора, с любыми полномочиями, которые вам потребуются, и двумя десятками фрегатов".

Стивен поднялся. Положив руку на эфес шпаги, он склонил непокрытую голову: "Надеюсь, что оправдаю ваше доверие, адмирал Родни".

— Оправдаете, конечно, — мужчина потрепал его по плечу и нахмурился: "Дайте-ка вашу подзорную трубу. Что это там, на холме?".

— Похороны, — отозвался Стивен. "Там еврейское кладбище, у них большая община, на Синт-Эстасиусе".

— За те пять дней, что мы тут — это уже седьмые, кажется, — ядовито хмыкнул Родни. "Что-то они мрут, как мухи, эти сыны Израилевы".

Стивен пожал плечами: "Все же мы три дня обстреливали остров, адмирал, а здесь нет военных, только гражданские лица. Старики, дети…"

Из передней раздалось хныканье ребенка. Солдат, вытянувшись, доложил: "К вам некая госпожа Оливер, ваше превосходительство!".

Родни усмехнулся. Поиграв массивным золотым перстнем, сверкающим бриллиантами, он велел: "Зови!"

Стивен посмотрел на невысокую, худенькую женщину, в темном, большом ей платье. Она стояла у косяка двери, держа на руках ребенка, из-под чепца выбивались вороные локоны. На тонких пальцах он увидел два простых кольца — серебряное и золотое.

— Госпожа Оливер, — адмирал шутовски поклонился, — чем могу быть полезен? Я слышал, ваш дом сгорел, какое несчастье! — он разлил по хрустальным бокалам вино. Эстер устало подумала: "Это губернаторские, я их узнаю".

Эстер пристроила удобнее спящего младенца. Стивен понял: "Это же она, та, у которой я пистолет забрал. Жена Оливера. Адмирал говорит, что он молчит, упрямый парень. Его уже и расстреляют скоро, незачем все это затягивать".

— По какому праву вы приказали сжечь наш дом, адмирал? — услышал он высокий, ломкий голос. "Вы же обещали, что город не будет разрушен".

— А он и не разрушен, — Родни вскинул бровь. "Что касается вашего дома, госпожа Оливер, — он пожал плечами, — несчастные случаи происходят сплошь и рядом. Во время обыска кто-то из солдат уронил свечу, такое бывает. К сожалению, мы не можем выплатить компенсацию — ваш муж подозревается в шпионаже. По законам военного времени это карается смертной казнью, меня просто не поймут в Адмиралтействе, если я начну тратить деньги на вдов преступников".

Эстер сглотнула: "Я еще не вдова, адмирал Родни".

— Скоро будете, — уверил ее британец и распахнул дверь: "Всего хорошего, госпожа Оливер".

— Я не за этим пришла, — упрямые, черные, большие глаза взглянули на британца. "Нашему сыну пять дней, адмирал Родни — Эстер ласково погладила простой, холщовый чепчик мальчика, — через три дня ему надо делать обрезание, по нашим законам, в синагоге. Отец должен при этом присутствовать, это заповедь. Я прошу вас, — она помолчала, — отпустите моего мужа на церемонию. Пусть под конвоем, но он хотя бы увидит своего сына. Пожалуйста".

Родни побагровел. Медленно, сдерживаясь, он повертел в руках бокал с вином. Адмирал допил остатки залпом и проговорил: "Через три дня приходите за телом своего мужа, госпожа Оливер. Это я могу вам устроить! Пошла вон отсюда! — внезапно заорал британец.

Мальчик проснулся и заплакал. Стивен осторожно сказал: "Ваше превосходительство…"

Эстер, прикусив губу, укачивала ребенка. Стивен увидел большую слезу, что повисла на ее длинных, черных ресницах. Адмирал, разглядывая кольца на ее пальцах, пробормотал: "Золото. Какие мы были дураки…, А ну раздевайтесь! — приказал он.

— Что? — Эстер непонимающе подняла голову.

— Снимайте платье! — велел адмирал. "У вас там, наверняка, драгоценности припрятаны".

Женщина сжала зубы и дрожащим голосом сказала: "Это кольцо моего первого мужа — он погиб в битве при Саратоге, это — второго. Вы его сейчас держите взаперти, пытаете, и собираетесь расстрелять. Мой дом сгорел, мой сын останется сиротой. У меня нет никаких драгоценностей, кроме этих, адмирал Родни. Можете отрубить мне пальцы и забрать их, только сначала…, - она приподнялась на цыпочках и отвесила британцу хлесткую пощечину.