Ева молилась, стоя на коленях перед распятием. Он наклонился. Вдохнув запах свежести и чистоты, Горовиц шепнул: "Пойдем, милая".

Она кивнула. Перекрестившись, поднявшись, Ева взяла его за руку. "Чистая моя, — ласково подумал Александр, медленно, нежно раздевая дочь.

— До сих пор смотрит так, как будто три годика ей. Я же тогда сказал: "Девочка моя, мама ушла к Богу, ты должна заменить мне маму. Как она тогда на коленки встала — как ангел Божий. Ручки сложила и говорит: "Я не умею, папочка, я еще маленькая". А я погладил ее по голове и ответил: "Я тебя научу, Евочка, просто слушайся меня".

Ева почувствовала прикосновение его губ. Задрожав, она сказала: "Папа…"

— Любовь моя, — Горовиц отступил и, на мгновение закрыл глаза. Он глубоко вдохнул, и сказал ей на ухо: "Ты же помнишь, милая — можно делать все, Мессия придет тогда, когда мы спустимся в самые темные, самые низкие глубины. Только так мы приблизим его появление, девочка моя, голубица Господня…"

Ева ощутила его руку. Застонав, обняв отца, она попросила: "Еще!"

В свете канделябров, что окружали большую, под балдахином кровать, ее тело казалось совсем белым — как только, что выпавший снег. "Агнец мой, — шепнул Александр, целуя маленькую, девичью грудь. "Сокровище мое…"

— Папа! — простонала она. Прижав к себе отца, раздвинув ноги, плача, Ева крикнула: "Я люблю тебя, папа!"

— Неплохо, — одобрительно сказал Федор, когда они поднимались по дороге к замку. "Вы этого Франка содержите, что ли, святой отец? — он кивнул на высокие крепостные стены.

Аббат придержал лошадь: "В этом нет нужды. У нашего друга Якоба много последователей. Он встречается с особами королевской крови, сюда целые паломничества устраивают. Деньги к нему текут рекой, сами понимаете, — Корвино улыбнулся, — всем хочется, наконец, добиться того, чтобы евреи крестились, и прекратили быть, — аббат пощелкал пальцами, — таким неудобством".

Федор хмыкнул: "Кроме Европы — есть еще Святая Земля, не забывайте. Там тоже много евреев. Оттоманский султан вряд ли позволит им переходить в христианство".

— Это потом, — отмахнулся Пьетро. "Более того, оттоманский султан сейчас занят распрями с вашей бывшей родиной, ему не до евреев, — он увидел холод, блеснувший в глазах его спутника, и спохватился: "Простите".

Они в молчании переехали через опущенный надо рвом мост. Федор, ожидая пока им, откроют ворота, заметил: "Вы вот что, святой отец. Я на вас работаю, но это не означает, что вы можете распускать язык. Понятно? — он повернулся к аббату. Пьетро подумал: "Такой и убить может, ненароком. Ну и взгляд — словно лед".

— Простите еще раз, — он развел руками. "Вырвалось".

— Вырвалось, — пробурчал Федор. Спешившись, бросив слуге поводья, он отряхнул рабочую куртку: "Показывайте, где тут подъемник надо устраивать. Зачем он им, — мужчина поднял голову и посмотрел на круглую башню посреди замкового двора, — припасы, наверняка, в кладовых, что внизу. Что они поднимать собираются?"

— Наш друг Якоб, — Пьетро пригладил короткие, рыжие волосы, — считает, что так будет более эффектно. Паломники собираются во дворе, и он спускается к ним, как будто бы с небес.

— И охота им тратить деньги на такую ерунду, — ехидно заметил Федор, когда они поднимались по широкой, отделанной мрамором лестнице. Он окинул взглядом венецианские зеркала на стенах: "Золота тут не жалеют. И что орден так беспокоится — выкрест, как выкрест, мало ли их на свете".

Пьетро остановился перед высокой, резной дверью: "Я понимаю, Теодор. Вы ученый, материалист. Скептик, в конце концов. Но вы ведь тоже верите в Бога".

— В Бога, а не в мистическую чушь, — Федор прислонился к подоконнику и засунул руки в карманы. "Все эти ваши стигматы, блаженные, так называемые ведьмы, — он поморщился, — все это можно объяснить, Пьетро. Если ваш Франк хочет играть Мессию для евреев — то он не первый, был уже такой, Шабтай Цви. Помните, чем все закончилось".

— Не закончилось, Теодор, — коротко отозвался аббат и нажал на бронзовую ручку двери.

В уходящем под потолок зале пахло благовониями — сильно, навязчиво. Смуглый, низкорослый, с крючковатым носом, мужчина поднялся из большого кресла. Прихрамывая, он подошел ближе к ним: "Святой отец! Добро пожаловать в нашу скромную обитель! А это тот инженер, о котором вы мне написали?"

— Герр Теодор — Федор подал руку и едва не поморщился — влажные, липкие пальцы Франка обежали его ладонь и коснулись запястья. Он вздернул голову и внимательно посмотрел в лицо Федору — глаза у него были маленькие, темные, прикрытые опухшими веками.

— Очень рады, — медленно, ласково сказал Франк. "Очень вам рады, герр Теодор. Пойдемте, — он показал на соседнюю комнату, — обед уже накрыт".

Высокий, красивый мужчина лет пятидесяти, светловолосый, с чуть поседевшими висками, стоял у окна. Он обернулся и Федор понял: "Так вот кто тут главный. Ну и глаза, не хотел бы иметь его своим врагом".

— Герр Александр Горовиц, — сказал Франк, устраиваясь за столом. "Мой секретарь, биограф, врач, ну и вообще… — он широко повел рукой. "Когда я сидел в тюрьме, герр Александр вел мое верное стадо, стадо избранных"

Ладонь Горовица была сухой и сильной. "Герр Теодор, — он склонил голову, — вы не немец. Я слышу, — тонкие губы улыбнулись.

— Скорее, месье Теодор, — вмешался аббат. "Месье Теодор Корнель, он преподает в Париже, здесь был со своими студентами. Мы с ним давние друзья".

— Ах, вот как, — только и сказал Горовиц. "Ну что ж, прошу к столу. Сегодня кабан с яблоками, речные устрицы и прекрасная озерная форель. И вино, разумеется".

— Вино тут рекой льется, — Федор незаметно взглянул на Пьетро и тот дернул бровью. "Ну да, — подумал Федор, принимаясь за мясо, — незачем всем и каждому объявлять, что я из России. Корнель. Пусть будет Корнель. Врет аббат, конечно, насчет ходатайства перед ее Величеством, но с этим — я сам справлюсь. А заплатил он неплохо, у ордена, как видно, деньги водятся. Посмотрим, что мне мистер Джон скажет, — он взглянул на Горовица. Тот отложил серебряную вилку, и сладко улыбнулся: "Разумеется, мы вас поселим в замке, месье Теодор. Сколько времени займут работы?"

— За два дня можно управиться, — рассмеялся про себя Федор. Открывая устрицы, он спокойно ответил: "Неделю, месье Александр, надо делать все на совесть, и несколько раз опробовать механизм"

— Да, да! Мы хотим, чтобы все было, как надо, — Франк принял от Горовица бокал вина. Его лицо покраснело, и он, пощелкал пальцами: "Александр, я хочу, чтобы наши гости послушали меня. Записывай, — Франк опустил веки и, монотонно раскачиваясь, начал говорить:

— Видение, которое посетило меня в Салониках. Услышал я голос, что говорил: "Веди Яакова, мудреца, в покои, и сделай так, чтобы все двери были открыты перед ним". В первом же зале я получил розу, что была ключом от всех дверей…

— Вон оно что, — подумал Федор. "Ловко, я же читал в Гейдельберге об этом ордене розенкрейцеров. Франк, как я посмотрю — тоже".

— Потом я поднялся в воздух, сопровождаемый двумя девушками невиданной красоты, — продолжал завывать Франк, — и поплыл дальше, туда, где Великий Учитель…

— Шабтай Цви, — одними губами сказал Пьетро, что сидел напротив Федора.

— Где Великий Учитель, — Франк мелко затрясся, — спросил меня: "Яаков, мудрец, ты видишь эту пропасть, достигающую края земли, черную, как ночь? Видишь гору, что возвышается на ее краю. Пересеки пропасть, поднимись на ее вершину. Ты достигнешь высот мудрости, Яаков". Я должен был опуститься на самое дно, чтобы потом подняться вверх, — Франк вскочил и, дергая рукой, закричал, — вверх, туда, где Господь, его Сын и Дева Мария вверили мне стадо праведников, чтобы я был его пастырем, чтобы я привел в мир Мессию!