— Ты спрашиваешь об Имперской школе, а хочешь спросить о Хедине, — уточнил Айлан. — Учился ли он вместе со мной?

— Правильно. Он знал о вашем приветствии и узнал заклятье, которым ты воспользовался.

— Ему многое ведомо об имперских обычаях, даже о тех, что старательно скрываются. Но я тебя разочарую. Мы не встречались раньше. Он старше, чем кажется, но моложе меня. Ему где‑то двадцать пять, возможно, двадцать семь. Таких, как он, начинают замечать еще в первые годы. Хедин пришел в школу уже тогда, когда я ее закончил.

— Ты говоришь: таких, как он. О чем ты?

Айлан помолчал, прежде чем ответить.

— Понимаешь, Ярош, на учебу свозят много детей. Там их заводят в большой зал, и учителя выбирают среди них самых умных, способных, талантливых. Кто кого найдет, тот и будет опекуном ребенку на десять лет обучения.

— А все другие?

— Другие становятся солдатами Империи, ее верными слугами, которые не могут ослушаться приказа, у кого нет воли и души. Они редко доживают до возраста Ричарда. Каждый избранный ребенок получает новое Имя, забывая старое. Это гарантия, что они будут верны Империи. Пока ребенок не откликается на Имя, данное настоящими родителями, он предан. А как только почувствует, что первое Имя ему ближе, знай — в его сердце поселилась измена. Учителям очень легко проверять, верен ли ребенок, или нет, и потом, после окончания, тоже. Только нужно знать об этом обряде. Айлан — мое первое Имя. Олегом называли моего друга родители. Но я вспомнил свое Имя, еще не окончив школу, а Олег успел дослужиться до помощника министра.

— Думаю, Хедина в детстве так не называли, — криво усмехнулся Ярош.

— Уверен. Но он учился в Имперской школе. Если правда, что Хедин может снимать звезды с неба…

— Это правда. Я сам видел, как умирает звезда в его ладонях.

Айлан задумался.

— Имперская школа называется «Звездной», потому что судьбы ее выпускников освещают самые яркие звезды. Там детей учат отдавать приказы, властвовать над многими, жертвуя и собой, и другими, не склоняясь ни перед кем, кроме Императора. Способных к чародейству учат и чарам. Но мало кто оказывается настолько сильным, что его посвящают в то, как можно снять звезду с неба. Это происходит перед самым выпуском. Из моего года выбрали только одну девушку, из предыдущего — никого. Лишь там можно получить ключ от этого заклятья, ибо эта тайна оберегается очень строго.

— И ученик предан своему учителю?

— Всем естеством. Учитель — второй после Императора. Эти связи редко разрываются и после выпуска.

Айлан умолк, и Ярош задумался, еще не решив, насколько доверяет этому чародею, сумевшему его разыскать.

— В вашей школе был учитель с татуированным деревом на спине? — подумав, спросил Сокол.

— Она уже не моя, — усмехнулся Айлан. — Я много законов нарушил. Даже выдал себя за нелюдя, разносящего письма, которые нельзя перехватить. Если бы это стало известно, меня бы сразу казнили. Хотя нелюдям путешествовать легче, чем людям…

— Хотел быть стражем на границе, Айлан? — в серых глазах Яроша в это мгновение клубился мрак, словно в глубинах темного моря. — Нелегко стоять на границе… А почтальоны, о которых ты говоришь, — лишь одно из их обличий.

— Стражи — легенда, — чародей смотрел на воду, а не на капитана. — Древняя легенда, но некоторые чары прошлого дошли и до нас. Теперешние нелюди — не стражи, но брать часть чужой жизни себе могут. Тогда я не думал, что это плохо: всегда чем‑то платишь, — он глубоко вздохнул, подчиняя свои чувства. — Но да, Ярош, был в школе такой учитель — Гайяр. Мы не любили его: Гайяр был одним из самых жестоких преподавателей, а его ученики — слишком надменными и независимыми от всей школы. В точности, как наш Хедин.

— А если бы я сказал, что тот учитель предал Империю?

— Я бы в это не поверил, — рассмеялся Айлан. — Наверное, не было вернее сына Империи, чем Гайяр.

Ярош не решился рассказать Айлану, что тот учитель все‑таки предал то, во что верил, и что министр Феофан поспешно казнил его, чтобы не везти в столицу Империи и не разрушать авторитет лучшей в мире школы.

На палубе танцевала тень. Поблескивало в лунном свете оружие. И не узнать в ней Киш, недавно стоявшую на площади вместе с осужденными на казнь.

— С кем она сражается? — спросил Ярош, хотя и сам знал, с кем идет безмолвный поединок.

— С прошлым, — тихо ответил Айлан. — И она победит прошлое. Как нужно одолеть минувшее почти всем на этом корабле.

— Я знаю, — кивнул Ярош и посмотрел на собеседника. — А ты, Айлан, больше ничего не хочешь мне рассказать о своем прошлом? Не нужно быть чародеем, чтобы чувствовать боль и сомнения других.

Айлан отвел взгляд.

— Жаль, что чувствовать настоящее предательство так и не научились… — он смотрел на море, темное и бескрайнее. — Когда я попрощался с давней, указавшей мне, где живет Феникс, то случайно встретил двух человек — Михаила и девочку Риту. Они были необычные, хотя и не подозревали об этом. Я не мог оставить их самих в опасности, а опасность ощущалась на каждом шагу. И я едва не погубил их обоих.

Тот, кого я считал другом, был предателем. Мы слишком долго не виделись, и многое изменилось, а я не знал… Михаила застрелили, не пожалели б и Риту, а я сейчас в кандалах направлялся бы к столице, ведь по имперскому закону я преступник и неоднократно заслужил смерть. Но нас спасла Марен.

Она встала между нами и советником Императора и, не жалея жизни, сражалась за нас. Я не верил своим глазам: она — враг, безжалостный и неумолимый. Я видел ее в столице и знаю, кто она. Но Марен нас защитила, чужих и не таких уж и нужных, и убила предателя.

— Нужных, если Харун выбрал тебя для заклинания, чтобы защищать корабль, — усмехнулся Ярош.

— Давние, — тихо откликнулся Айлан. — Никому точно не известно, что у них на уме. Они слишком долго живут. Но не это поразило меня больше всего. Марен была тяжело ранена в поединке, и вы все, а не только давние, не задумываясь, бросились помогать ей. Хотя Марен многие годы была вашим злейшим врагом. Пока я путешествовал по миру, думая, что понимаю и знаю его, оказалось, что мир меняется слишком быстро, и я уже ничего не могу сказать о нем с полной уверенностью. А ты, Ярош? Ты тоже чувствуешь, как меняется мир?

Ярош не ответил.

Лунный свет сверкал на клинке Киш, будто отблески из прошлого. Да не каждый отблеск — серебряный. Многие были кровавыми… И не только в прошлом…

Не одной жизни было суждено оборваться той ночью в Элигере. А защитников для всех никогда не хватало…

Химера шла по полутемному коридору с факелами на стенах, ломая два черных пера, отливающие серебром угасающей любви. Ломала, как две жизни, соединившиеся в одну.

Глава 9. Пленники «Астагора»

Ветер был попутным второй день, хотя на волнах появились слабые белые гребешки, и не слепило солнце, затуманенное сероватым маревом.

Странник и Ярош стояли на капитанском мостике.

— Расскажи мне, капитан, что случилось с тобой в городе со звериными глазами, — попросил давний. — Все болтают об этом, а я не люблю сплетни.

К щекам давнего успел пристать загар. Ветер растрепал кудрявые волосы, а солнце облущило нос, он больше не был похож на древнее бессмертное существо со странной судьбой и скрытым прошлым. Но и ребенком не казался тоже. Ему хотелось доверять или хотя бы довериться.

Ярош не смотрел на Странника, в глазах пирата отражалась вода, разрезаемая кораблем.

— Я еще помню те времена, когда все моря принадлежали пиратам, а торговцы боялись нас пуще шторма. Совсем недавно это было, а кажется, много жизней назад. А потом проснулся Дух Империи, открыл глаза — и все изменилось. Море больше не говорило с пиратами, чаще даря попутный ветер судам Империи. Но и сам он боялся пиратского нрава, ибо мы слишком отчаянные и дерзкие. Нас можно купить или запугать ненадолго — но это временная власть.

Мы свободны. В наших сердцах — ветер, в крови — море, а в глазах — и отблески волн, и отсветы пожаров. Мы не боимся смерти, и поэтому она говорит с нами, как с равными, и даже может сражаться плечом к плечу, если захочет. Мы свободны, а души слуг Империи — рабские. Только их много, а пиратские капитаны часто набирают команду из одиночек, иногда забирая их у погибели.