Заметьте при этом, что вся эта низменная равнина, которую прорезают во всех направлениях эти воды, поросла густой и могучей растительностью, высокими травами и гигантскими тростниками. Принимая во внимание все эти условия, нетрудно себе представить, что корсары, избравшие полем своих операций Мексиканский залив, не могли найти себе лучшего и более удобного во всех отношениях убежища и базы для своих операций с того момента, как Гваделупа была для них закрыта.

Залив Баратария не только представлял собой вполне обеспеченное и надежное убежище, куда не могло проникнуть ни одно неприятельское судно, куда оно не могло даже войти, преследуя какой-нибудь корабль, не имея сведущего шкипера из местных жителей; но корсары всегда имели здесь возможность исправить свои повреждения в полной безопасности, и всего на расстоянии нескольких километров от такого цветущего, богатого и дружественного им города, как Новый Орлеан; сверх того, благодаря внутренним водным сообщениям, они имели всегда и во всякое время возможность избавиться от товаров, доставшихся им захватом. Итак, все здесь, как нарочно, складывалось так, чтобы предоставить самые благоприятные условия в смысле и положения, и других несравненных удобств и рекомендовать это место в качестве самого подходящего убежища для корсаров, враждующих с Великобританией. Единственное возражение, какое можно было сделать в данном случае, так это то, что территория эта номинально принадлежала Соединенным Штатам, находившимся в тот момент в мирных отношениях с Англией. Но такая безделица не могла помешать французам, имеющим самые исправные арматорские патенты, и в глазах которых Луизиана по-прежнему принадлежала им.

Впрочем, это возражение так мало стесняло креолов Нового Орлеана, что уже лет семь или восемь тому назад двое из них, братья Лафитт, основали на берегах Баратарии настоящий приморский город с исключительной целью способствовать облегчению плавания местных корсаров в водах Мексиканского залива. Правда, эти корсары одинаково громили как английские, так и испанские суда и при случае даже занимались торговлей неграми, — но, отбросив то, что было непорядочного, нечестного, неблаговидного и преступного в их образе действий, эти люди являлись для нас примером, которому нам не мешало последовать, что мы и сделали, умело воспользовавшись благоприятными для нас условиями.

Для начала, или, так сказать, для налаживания дела, у нас было мое большое трехмачтовое судно, взятое мной у англичан и тотчас же переименованное в «Геркулес» в воспоминание о том судне, на котором мы бились при Трафальгаре. На этом самом «Геркулесе» мой маленький Нарцисс совершил свое первое плавание из Гваделупы в Луизиану еще в самом раннем младенческом возрасте. В течение шести недель мы захватили у англичан еще два других судна, которые мы назвали «Реванш» и «Победа». Так как в то время все суда коммерческого флота были вооружены пушками, то нам не представляло никаких особых затруднений превратить эти призы в суда, пригодные для крейсерства. Если у нас встречался недостаток в ружьях или другом оружии, или снарядах, то это был не более как простой денежный вопрос, при той необычайной легкости, с какой в то время практиковалась всякого рода контрабанда, благодаря полнейшей дезорганизации всех испанских колоний. Что же касалось товаров, которые мы отбивали у англичан, то мы всегда находили с удивительной легкостью и без малейших затруднений случай сбыть их в самой конторе, основанной здесь, очевидно, специально с этой целью братьями Лафитт.

По прошествии нескольких месяцев дела наши приняли столь блестящий оборот в материальном, равно как и во всех других отношениях, что мы могли себе позволить такую затею, как сооружение на одном из островков залива Баратария настоящего укрепленного замка с настоящими бастионами, стенами, пушками, рвами и траншеями, скрытой гаванью и генеральными складами и магазинами.

Этот маленький форт имел еще, кроме того, свой гарнизон, набранный из числа людей, бежавших с Гваделупы; была и верфь, и мастерские для сооружения судов и починки случавшихся аварий, и мануфактуры для изготовления парусного холста, канатов и тому подобное; были здесь и свои инженеры, и свои маклеры, и рабочие, были, наконец, и свои законы. Здесь царила строжайшая дисциплина, не уступавшая по строгости дисциплине на судне во время плавания. Каждый приз представлялся на обсуждение совета под председательством самого командира Жана Корбиака, и если на обсуждении совета было выяснено, что приз явно не английского происхождения, то его возвращали законным владельцам.

В то время, то есть в 1811 году, Жан Корбиак, или Капитан Трафальгар, как его уже тогда звали моряки обеих частей света, так как слава его гремела не только по всей Америке, но и по всей Европе, был человек тридцати восьми лет от роду. Это был красавец мужчина, в полном смысле этого слова: высокий, стройный, с лицом умным и энергичным, сиявшим беззаветной смелостью и отвагой, остроумный, находчивый, приветливый и милый, с той прирожденной утонченностью и грацией манер прошлого столетия, которой французы были обязаны репутацией самого приятного, вежливого и любезного народа на всем земном шаре. Несмотря на то, что он причинял страх или вред и ущерб англичанам, безжалостно губя все, что только носило английский флаг или английское имя, Жан Корбиак никогда не пренебрегал обществом, в котором он всегда пользовался большим успехом: между двумя кровопролитными сражениями он весело спешил в Новый Орлеан, был первым кавалером на балах, танцевал и оживлял общество и был зван всюду нарасхват. Все высшее французское общество Нового Орлеана было положительно без ума от него. Я не раз был свидетелем, как, вернувшись с бала, он в шелковых чулках бежал и садился на один из наших крейсеров, чтобы спешить навстречу какому-нибудь английскому судну, о приближении которого нам дано было знать нашими вестовщиками.

В 1812 году он женился на прелестнейшей во всех отношениях молодой креолке, прибывшей в Новый Орлеан из Санто-Доминго, самой выдающейся по красоте и изяществу, по уму и по воспитанию девушке в высшем свете новоорлеанского общества. Девушка эта не имела приданого, так как семья ее была разорена вконец вследствие восстания негров. Но это только увеличивало ее прелесть в глазах Жана Корбиака, который считал себя счастливым тем, что мог дать своей жене, сверх славного и громкого имени, и громадное состояние, которым он всецело был обязан своей смелости и отваге, своей удивительной неустрашимости. Сначала молодая женщина поселилась в нашей крепости на заливе Баратария, и в продолжение нескольких месяцев являлась для всех нас светлым солнечным лучом, радостью, отрадой и утешением. Мой бедный мальчик, у которого давно не было матери, теперь нашел для себя любящую и заботливую мать в молодой супруге Жана Корбиака, — но и ее ему не долго суждено было иметь.

Вскоре командир пожелал, чтобы его супруга переехала в Новый Орлеан и поселилась там в богатом и красивом доме, на одной из лучших улиц города, который он нарочно купил и обставил для нее со всей мыслимой роскошью. До сего момента американское правительство по несостоятельности, или, вернее, по бессилию своему, или тайной ненависти к англичанам, смотрело сквозь пальцы на то, что было противозаконного и нежелательного в нашем образе действий на нейтральной территории. Но в течение 1812 года дела вдруг приняли совершенно иной оборот, который вначале еще более благоприятствовал нашим предприятиям. Соединенные Штаты объявили войну Великобритании и Испании. Вся морская торговля в Мексиканском заливе была сосредоточена в руках той или другой из этих двух держав, следовательно, наше поле действий вследствие этого только еще более расширялось. Затем, когда вскоре после того англо-испанские силы осмелились овладеть Луизианой и двинулись на Новый Орлеан, то местное правительство официально призвало нас к защите города и страны.

Под предводительством американского генерала Жаксона мы приняли самое деятельное участие во всех военных действиях в пределах Луизианы. Жан Корбиак командовал во время сражения под Новым Орлеаном в декабре месяце 1814 года артиллерией, которая своими действиями и решила участь сражения, склонив победу на нашу сторону и принудив неприятеля не только отступить из-под Нового Орлеана, но и совершенно очистить Луизиану. Что же касается меня, то я в этот же день со своими удалыми матросами отбил бешеный приступ англичан на американские батареи и наверно был бы убит при этом деле одним хайлендером, который прицелился в меня на расстоянии каких-нибудь пяти сажен и которого я не заметил, если бы Жан Корбиак не спас мне жизнь, уложив этого человека на месте метким пистолетным выстрелом.