Андре Лори

Капитан Трафальгар

КАПИТАН ТРАФАЛЬГАР

ГЛАВА I. Домик в Сант-Эногате

В гостиной у капитана Жордаса висела под потолком маленькая модель судна старинного, причудливого образца, заменявшая люстру и почему-то невольно привлекавшая мое внимание. Почему именно это маленькое судно казалось мне более интересным, чем все громадные, невиданные раковины, ветки белых и красных кораллов, трофеи старого ржавого оружия, удивительные барометры и старинные морские карты, среди которых оно занимала такое почетное место, я, право, сказать не могу. Но только каждый раз при входе в комнату глаза мои невольно обращались к этому маленькому судну, что, наконец, было замечено и самим хозяином.

— Я вижу, — сказал он мне однажды, ласково потрепав меня по плечу и сопровождая свои слова довольной улыбкой, — что мой маленький ботик сильно интересует вас и вы сгораете от желания узнать его историю. Не так ли? Что же, я охотно расскажу вам эту историю, если только моя супруга соблаговолит принести нам графинчик сидра, чтобы промочить при случае горло, да десятка два слив, моченых в водке, чтобы и вам было чем позабавиться.

Госпожа Жордас была прелестная старушка, седая, с голубыми глазами, чрезвычайно изящная со своим черным газовым бантом бабочкой на голове и в черном платье бретонской поселянки. Часто меня положительно поражал и кроткий, немного грустный вид, и особая грация, и прелесть манер, столь необычайных в жене простого капитана каботажного судна, в таком доме, как тот, где мы находились, — в самом скромном маленьком домике селения Сант-Эногат, на берегу залива Сан-Мало.

Старушка молча встала, прошла на кухню и вернулась оттуда с сидром и сливами, которых желал ее господин и повелитель, и также молча поставила то и другое на стол в гостиной.

Эта гостиная, если приглядеться к ней поближе, носила, как и все, окружающее капитана Жордаса, какой-то особенный, своеобразный характер. Мебель в ней была вылинявшая, но своеобразного, экзотического стиля, казавшаяся скромной и бедной благодаря своему ветхому виду, но богатая по редкости и ценности дерева, послужившего для нее материалом, и художественной резной и скульптурной работе, украшавшей ее. На окнах, выходивших в сад и раскрытых настежь, висели шелковые затканные золотом занавеси, которые, вероятно, были когда-то принадлежностью обстановки какого-нибудь дворца. Маленькие коврики, разбросанные перед креслами и перед очагом, без сомнения, прибыли сюда прямо из далекой Персии. Старинные часы, висевшие над камином, имели гравировку Leroy и, вероятно, представляли большую ценность.

Словом, общее впечатление этой обстановки было очень странное, и всякому невольно приходило на ум, что обстановка эта когда-то видела лучшие дни и, прослужив свой срок у великих мира сего во всех пяти частях света, наконец нашла себе мирную пристань в этом маленьком, скромном домике, одиноко стоявшем на крутом берегу моря, глухой стеной повернувшись к морским ветрам.

Теперь скажу несколько слов о самом Нарциссе Жордасе, старом моряке, капитане каботажных судов, с военной медалью на груди и целыми тридцатью медалями за спасение утопающих. Сам он, казалось, был прямой противоположностью своей обстановки и всего своего дома.

Ему было по меньшей мере семьдесят пять лет, но на вид нельзя было дать более пятидесяти. Среднего роста, с крупной головой, крепко сидевшей на плотной шее и широких мощных плечах, свежий, румяный, с густыми, жесткими седыми волосами, удивительно быстрыми живыми серыми глазами и выразительной, энергичной физиономией, он был удивительно крепким стариком.

Громадные волосатые руки и очень большие уши, украшенные крошечными золотыми колечками, дополняли наружность этого человека, в котором ничто не только не напоминало о старости, но даже и о преклонных летах. Я познакомился с ним в августе прошлого года в его лодочке, служившей ему и для прогулок, и для рыбной ловли. Сам он с помощью юнги-подростка управлял этим небольшим судном и уже с трех часов утра, несмотря ни на какую погоду и во всякое время года, постоянно выезжал на взморье, чтобы выиграть приз на шлюпочных гонках Сан-Мало, или подать помощь какому-нибудь судну, или же просто, чтобы поднять верши, еще накануне опущенные за мысом Дэколлэ.

Кроме того, капитан Жордас в свободные минуты, ради развлечения занимался разведением превосходнейших камелий в грунте, для прекрасных дам Динара. По-видимому, это занятие являлось главным источником его доходов, сверх его небольшой выслуженной пенсии и военной медали, — так как капитан Жордас был человек не богатый и не старавшийся даже казаться богатым.

Несомненно, однако, что он был вполне доволен своими доходами; это ясно чувствовалось каждым, кто хоть раз слышал его звучный, добродушный смех или встречался с его открытым, ясным взглядом. А между тем этот добродушный, всегда веселый и довольный человек видел в своей жизни немало тяжелых минут, жестоких испытаний, не раз играл крупную роль во многих трагических происшествиях. Все это я подозревал еще много раньше, чем мне наконец посчастливилось, путем ловких подходов и разных дипломатических хитростей, завоевать его доверие.

Итак, госпожа Жордас поставила на стол перед нами громадный графин сидра, вазу со сливами, мочеными в водке, стаканчики и блюдечки и скромно удалилась, чтобы заняться на кухне своими многочисленными хлопотами и делами по дому. Капитан между тем набил свою трубочку, откинулся на мягкую спинку своего удобного, покойного кресла и, затянувшись всласть, погрузился в задумчивость, как бы желая собраться с мыслями.

— Это маленькое судно, вероятно, модель одного из тех судов, которыми вы некогда командовали? — начал я спустя немного времени, желая напомнить об его обещании, — или, вернее, того, на котором вы совершили свое первое плавание, если судить по старинному типу его конструкции!

— Да, именно, — отвечал капитан, как бы пробудившись от сна, — именно так! Однако я должен сказать, что не только сам «Геркулес» играл важную роль в моей жизни, но даже и эта маленькая модель.

— И если бы я прожил целых сто лет, то и тогда не позабыл бы, как и при каких обстоятельствах эта маленькая модель «Геркулеса» попала сюда… Отец мой был так же моряком и капитаном, как и я. Он приобрел и обставил этот домик, чтобы удалиться сюда на отдых, в 1815 году. Все мое детство прошло под его крылом здесь, на берегах залива Сан-Мало, где мой отец, однако, не родился, а поселился уже в зрелом возрасте. Сам я родился также не здесь, а в Гваделупе, пятого апреля 1810 года, как гласят о том мои документы и бумаги. Матери своей я никогда не знал, так как она скончалась через несколько дней после моего рождения. Мне было года три или четыре, когда мы приехали сюда. Понятно, все то, что было со мной до этого времени, я припоминаю лишь очень смутно, и то все больше по случайным рассказам отца. Мне помнится, точно сквозь сон, какая-то далекая, жаркая страна, где я жил среди негров, какой-то отъезд и затем очень продолжительное путешествие, — вот и все… А остальное сливается в памяти со множеством различных приятных и отрадных впечатлений моего счастливого детства, почти целиком проведенного мной в стенах вот этого самого маленького домика. Я был еще совсем крошечным ребенком, когда отец стал брать меня с собой на охоту и рыбную ловлю. Собственно говоря, мы вели с ним довольно странный образ жизни, или, вернее, такой, который должен был казаться странным береговым жителям. Не имея ни слуги, ни какой бы то ни было прислуги или хозяйки в доме, мы всю работу делали сами, как это делается на судах во время плавания, питались мы исключительно той пищей, какую употребляют в море моряки, то есть соленым салом, треской, бобами и морскими сухарями; мы носили одежду простых матросов, — и все это вовсе не потому, что бы отец мой был так беден; нет, насколько мне было известно, у него был большой мешок с луидорами, который он всегда держал под ключом в шкафу в своей спальне и откуда доставал все, что было нужно для наших скромных жизненных потребностей. Правда, потребности наши были очень невелики, так что этот большой мешок, наполненный доверху луидорами, смело мог считаться неистощимым.