— Но они не могут пожениться! — с триумфом заявил Пол. — Все знают, что между моим дедом и отцом Рубена давняя вражда.

Марама засмеялась:

— Но поженятся ведь не мистер Джеральд и мистер Говард, а Рубен и Флёр!

Пол фыркнул:

— Ты не понимаешь! Речь идет о чести семьи! Флёр нарушает законы предков...

Марама нахмурилась:

— При чем тут предки? Наши предки наблюдают за нами и желают нам только добра. Их невозможно предать. По крайней мере я так думаю. В любом случае я ни о чем подобном не слышала. Кроме того, о свадьбе говорить еще рано.

— Но уже скоро! — гневно произнес Пол. — Как только я расскажу деду о Флёр и Рубене, об этом тут же заговорят! Уж поверь мне!

Марама нахмурилась. Она надеялась в этот момент находиться где-нибудь вне большого дома, так как ей всегда было не по себе, когда мистер Джеральд впадал в гнев. Ей нравились мисс Гвин и Флёр. Она не понимала, почему Пол настроен против них. Но мистер Джеральд... Марама решила отправиться прямиком в селение и помочь соплеменникам с приготовлением ужина, вместо того чтобы возвращаться к матери в Киворд-Стейшн. Возможно, ей удастся хотя бы немного успокоить Тонгу. Тот смотрел на нее с такой яростью, когда Марама взбиралась на лошадь позади Пола, а девочка терпеть не могла, если кто-то злился на нее.

Гвинейра ожидала своего сына в гостиной, которую она переделала в арт-мастерскую. В конце концов, гости практически никогда не оставляли здесь свои визитные карточки, чтобы затем посидеть за чашечкой чая. Поэтому пространство комнаты можно было использовать и в других целях. Она больше не испытывала такого сильного страха перед своим свекром. Со временем Джеральд стал доверять ей почти во всех вопросах, касающихся ведения хозяйства и рабочей силы, и редко возражал, когда она вмешивалась в дела фермы. Теперь они вместе занимались животноводством. И Джеральд, и Гвинейра были прирожденными фермерами и пастухами, и, когда несколько лет тому назад старик занялся разведением крупного рогатого скота, разделение их обязанностей стало еще более явным: он занимался коровами, а невестка овцами и лошадьми. Последнее, по сути, было более трудной задачей, но, поскольку Джеральд часто выпивал и не мог быстро принимать сложные решения, об этом не шло и речи. Все рабочие обращались напрямую к Гвинейре, когда хозяина спрашивать о чем-либо не имело смысла, и получали четкие указания. Таким образом, Гвинейра примирилась со своим образом жизни и, прежде всего, с Джеральдом. Не в последнюю очередь благодаря тому, что теперь она знала историю отношений Говарда и Джеральда и не могла ненавидеть его так сильно, как в первые годы после рождения Пола. Ей давно стало ясно, что Уорден никогда не любил Барбару Батлер. Ее претензии, представления о жизни в особняке и воспитании сына как настоящего джентльмена поначалу увлекали его, но со временем просто утомили. Джеральд по натуре был простым человеком, а еще — игроком, рубакой и торговцем. Ему так и не удалось стать внимательным джентльменом, с которым у Барбары мог бы состояться более-менее счастливый брак, особенно после того, как ее вынудили отказаться от настоящей любви. Встреча с Гвинейрой позволила Джеральду понять, что именно она была той женщиной, которую он искал, и, несомненно, мысль о том, что Лукас не знает, что с ней делать, доводила его до безумия. Со временем Гвинейра поняла, что Джеральд, привезя ее в Киворд-Стейшн, испытывал к ней нечто вроде любви. И в ту страшную декабрьскую ночь она столкнулась не просто с гневом, вызванным неспособностью Лукаса, но также и с многолетней потребностью старшего Уордена в женщине, которую он желал и для которой не хотел быть только свекром.

Между тем Гвин не сомневалась, что Джеральд испытывал чувство вины из-за своего поступка, хотя он ни слова не проронил, чтобы как-то оправдаться. Его вечное неумеренное употребление алкоголя, его сдержанность и терпение по отношению к ней и Полу говорили сами за себя.

Подняв взгляд от документов, касающихся овцеводства, она посмотрела на сына, который ворвался в комнату.

— Привет, Пол! Что ты сегодня так рано? — спросила она с улыбкой.

Гвинейра всегда с трудом находила силы, чтобы изображать радость при виде Пола. Их перемирие с Джеральдом было состоявшимся делом, но Пола она просто не могла заставить себя полюбить. Если Флёр она любила естественной и безусловной любовью, то по отношению к сыну ей хотелось почувствовать хоть что-то. Сначала она пыталась убедить себя, что он в чем-то похож на нее: у Пола были рыжевато-каштановые кудри, — но мальчик унаследовал от Гвинейры лишь цвет волос, и вместо мелких кудряшек у него была пышная шевелюра, как у Джеральда. Лицом он напоминал Лукаса, но у него были более жесткие черты, а в ясных карих глазах читалась твердость, а не задумчивость и нежность, как у его старшего брата. Будучи от природы умным мальчиком, Пол, однако, был скорее математиком, нежели художником. Он, несомненно, стал бы когда-нибудь отличным торговцем. И он был одаренным ребенком. Джеральд и мечтать не мог о более подходящем наследнике фермы. Гвинейра заметила, что ему часто не хватает симпатии к животным и, прежде всего, к людям в Киворд-Стейшн, — но эти размышления Гвинейра держала при себе. Она хотела видеть в Поле добро, хотела любить сына, но, видя его, не испытывала ничего больше, чем то, что чувствовала, например, по отношению к Тонге: милый мальчик, умный и наверняка обещающий стать хорошим специалистом в своем деле, однако совершенно чужой. Гвинейра не любила его так, как Флёретту, не испытывала к нему того глубокого чувства, которое заставляет сердце биться.

Она надеялась только, что Пол не заметит этой нехватки чувств, и потому вела себя подчеркнуто дружелюбно и снисходительно. Даже сейчас она охотно простила ему то, что он прошел мимо и даже не поздоровался.

— Пол, что-то случилось? — обеспокоенно спросила Гвинейра. — Какой-то конфликт в школе? — Гвин знала, что у Хелен с Полом не всегда все шло гладко, и была также в курсе давнего соперничества между Полом и Тонгой.

— Нет, ничего. Мама, я должен поговорить с дедушкой. Где он может быть? — Пол не церемонился.

Гвин взглянула на огромные напольные часы, занимавшие большую часть стены в комнате. Оставался час до ужина. Джеральд, должно быть, уже начал с аперитива.

— Там же, где и всегда, — ответила она. — В салоне. И тебе хорошо известно, что его в это время лучше не тревожить. Особенно если ты неумытый и непричесанный. Если хочешь моего совета, то вот он: отправляйся в свою комнату и приведи себя в порядок, прежде чем попасться дедушке на глаза.

Сам Джеральд не придавал такого большого значения переодеванию перед обедом, и Гвинейра тоже не потрудилась сменить платье после того, как вернулась из конюшни. Но при детях Джеральд мог быть строгим, точнее, в это время дня он то и дело искал причину, чтобы прицепиться к кому-нибудь. При этом час до обеда представлял наибольшую опасность. Когда уже накрывали на стол, алкоголь в крови Джеральда достигал уровня, который мог спровоцировать вспышку неистового гнева.

Пол размышлял о том, что делать дальше. Если бы он сначала пошел с новостью к Джеральду, тот едва не лопнул бы от ярости, но, поскольку «жертвы» не было дома, это вряд ли произвело бы какой-то эффект. Лучше донести на Флёр в ее присутствии, тогда у него появится шанс не пропустить ни единой подробности последовавшей за этим ссоры. Кроме того, мать была права: когда Джеральд находился в плохом настроении, не стоило рассказывать ему такую новость, так как вся злость старика могла выплеснуться на самого Пола.

Поэтому, немного поколебавшись, мальчик направился прямиком в свою комнату. Он появится к обеду аккуратный и чистый, в то время как Флёр наверняка опоздает и придет в одежде для верховой езды. Сначала она будет заикаться, принося свои извинения, а затем взорвется бомба! Довольный собой, Пол поднялся по лестнице. Он занимал бывшую комнату Лукаса, в которой теперь находились не художественные принадлежности и книги, а игрушки и рыболовные снасти. Мальчик тщательно подобрал одежду для обеда. Он был полон предвкушения.