Выпив чаю и закусив, Кадушкин принялся за систематизацию связанных с Крымом записей. В целях конспирации они были размещены в трех разных блокнотах и зашифрованы. Теперь он аккуратно перенес все на один листок, перечислив на полях необходимых ему в ближайшее время специалистов. Спелеологов, краеведов, историков и так далее. Еще на одном листке он начертал по памяти карту места, где они должны были вскоре оказаться. И тут же разорвал этот листок. Подлинник карты был уничтожен два года назад, почти сразу после того, как он побывал у Кадушкина в руках. Но два-три раза в месяц он чертил по памяти эту схему, убеждаясь, что не забыл ни одной, даже мельчайшей детали.

И все же без краеведов и других специалистов по Крымским горам ему было не обойтись. Карта, хранившаяся в кадушкинской голове, была достаточно крупномасштабной и давала точное представление едва ли не о каждом камне на том месте, где им предстояло спуститься под землю. Но где именно необходимая гора и крохотный каньон, идущий от нее, Кадушкин знал очень смутно, только со слов некоего старца, в котором уже едва теплилась жизнь. Да ведь он, Кадушкин, и в Крыму-то никогда не был!

В путаных своих записях он нашел адреса и клички тех, у кого можно найти убежище и кто может помочь в поисках специалистов на тот случай, если люди, которых Кадушкину рекомендовали за границей, вымерли или исчезли. Что же касается местных собратьев по профессии, если они проявят любопытство, у Кадушкина была на этот счет своя версия или отмазка, как выражаются в кругу этих собратьев. Якобы он приехал сюда налаживать туристический бизнес. Участники будущего тура под названием «Приключения в крымских пещерах» примут, по его словам, и участие в поисках клада по старинным, будто бы подлинным картам. Счастливчики в самом конце должны будут действительно что-то найти, специально зарытое самой фирмой.

Если же «собратья» станут недоверчиво улыбаться по поводу такого странного помещения капитала, Кадушкин намекнет на то, что «Приключение в крымских пещерах» есть не что иное, как способ отмывки денег для некоторых очень серьезных «семей» и кланов. А сам он лишь скромный коммивояжер, хотя за услуги уполномочен платить по достоинству…

Итак, странный господин Кадушкин ехал в Крым, где, как уже известно, в это время находился Лука Лучков с Натальей и куда вот-вот должен припожаловать Никифоров.

— Наталочка! Ну пойдем же! Коктебельское весеннее солнце томило его, переполняло тяжелой страстью.

— Слушай, Лука, а ты с ума не сошел?

Любви было так много, что она могла позволить себе сейчас капризы и дерзости. И вся она, казалось, была переполнена электричеством — тронь, и вылетит искра.

Лука, стоя наверху, над обрывом, смотрел, как она поднимается по узкой крутой тропе. Тропа эта так глубоко уходила в глиняную гору, что казалась почти коридором.

— Наталья! Там завтрак стынет!..

— Теперь это называется завтраком?!

Это было сказано с таким счастливым укором, что у Луки уже буквально не было сил ждать. Она увидела его, бегущего вниз.

— Эй, ты куда это?

— Сама не видишь?

Всего за несколько коктебельских дней Наталья необычайно похорошела, обветрилась, в глазах проснулся зеленоватый живой свет. И бесконечное, как бы нечаянное мелькание ее прекрасных ног, груди, покатых плеч, гладкой упругой спины приводило его едва ли не в полуобморочное состояние.

Они столкнулись как раз в «коридорной» части тропинки, где было очень тесно — не разойтись. Они и не собирались расходиться. Лука обнял Наталью, прижал к себе.

— Пусти немедленно!

Жеманно, по-женски, она сделала вид, что пытается оттолкнуть его, но плоть, помимо ее воли, прижималась к нему все плотнее.

— Прекрати меня, пожалуйста, лапать!.. Ты что, действительно с ума сошел, да?

— Ты находишь, что это плохо? Дискуссию продолжить не удалось, потому что губы их сомкнулись, разом поглотив все звуки и мысли. Держась за руки, они едва доплелись до дому.

— Наталочка, пойдем в койку… — едва слышно попросил Лука.

— А как же твой завтрак? — с веселым недоумением спросила она, но уже решительно сворачивала не в летнюю кухню, где их кормили, а в пристройку, где они снимали очень даже неплохую по коктебельским понятиям комнату.

— Ты же меня звал на завтрак, развратник! Хозяйка для них готовила, хотя и драла за это безбожно.

— Ну я ей скажу, чтоб через полчасика, ладно?..

Лука хорошо знал, в каком прекрасном бреду пройдут эти полчасика. Да и полчасика ли? О, Господи! Как же хорошо чувствовать себя великим мужиком, который знает, стоит ему захотеть, и он сокрушать будет своей «палицей» и улицы, и переулки!

— Наталочка…

— Я здесь!..

При первых прикосновениях кожа ее суха и прохладна. Но очень, очень скоро перестаешь ощущать, какая она, как перестаешь ощущать вообще все, в том числе и себя. И ничего не помнишь, кроме сладостного усилия доставить радость, радость дорогому существу. И оно отзывается тебе ответным движением, ответным желанием сделать тебе радость, самую пронзительную радость, какую ты только можешь испытать.

Потом ты снова начинаешь чувствовать ее кожу, которая теперь сделалась влажной, как бы покрытой едва приметным туманом. И глаза в этот момент прикрыты, голова запрокинута, лицо утомленное и счастливое. И можно поцеловать ее в грудь, прикоснуться губами к шелковистой коже живота.

Она вздрогнет, затрепещет.

— Перестань, милый…

Но уже не оторваться, и ты бормочешь что-то бессвязное. И вот они — красивые, длинные, желанные ноги.

— Перестань, Лука, умоляю…

А может, ей уже и недостанет сил ни на какие слова. И снова все ходит ходуном. И, кажется, еще секунда-другая, и эта времянка развалится на мелкие атомы. Но нет, видимо, она сделана крепко.

Потом она уткнется тебе в шею или под мышку и будет лежать тихая, как девочка. А ты осторожно, едва касаясь, станешь гладить ее плечи и спину…

В тот вечер они собрались в ресторан. В одних только трусиках, якобы спросить, что надеть к ужину, Наталья влетела в комнату. Конечно, вбежала она в таком виде в их обитель не без грешной мысли. Хотелось, очень хотелось, чтобы он еще раз оценил ее прекрасную грудь, бросился целовать, а она отстранила бы его шаловливо.

Но взгляд ее уперся в стоящего у окна Никифорова.

— Николай Петрович! — проговорила она радостно, еще не осознавая, в каком предстала перед ним виде. — С приездом…

Спохватившись, прикрыла руками грудь, образовав нечто вроде живого лифчика.

— Извините меня!..

— Это вы меня, Наташа, простите. Но глаз отвести от вас просто невозможно!

Еще месяц назад она обязательно бы смутилась после такого смелого комплимента. А сейчас ответила, победно усмехнувшись:

— А если я Нельке настучу?!

— Скоро у вас будет такая возможность. Оденьтесь, Наташа, как можно побыстрее и соберитесь. Соберите все свои вещи, все шмотки до единой!

— А что случилось?..

— Потом объясню. Вы все-таки оделись бы, я ведь не железный…

Он пытался шутить, но тревогу и опасность в его словах было заметить нетрудно.

Наталья уловила их мгновенно, но продолжала растерянно стоять у порога, скрестив на груди руки. Перевела взгляд на Луку, на котором непривычно для ее взгляда топорщились джинсы. Все эти дни кроме как в трусах и шортах она его ни в чем не видела. И это тоже насторожило ее. И тогда она, демонстративно убрав руки с груди и подбоченясь, проговорила на полуистерике:

— Предупреждаю: или все рассказываете, или я никуда не иду и ничего не собираю!

— Придется пойти, Наталочка! Придется собрать!.. — сказал Лука непривычно строго, и от этого ей стало еще страшнее.

— Да вы будете с Нелькой, — отведя наконец глаза в сторону, попытался утешить ее Никифоров. — Здесь недалеко, Новый Свет — на машине минут десять — пятнадцать. Машина, кстати, уже ждет…