Она смотрела свою жизнь ход за ходом. Где же она сделала ошибку? Вроде нигде, вроде все шло своим чередом, вытекало одно из другого.

Ита Норман ее звали. Очень эстонское имя. Как, скажем, Ольга Кузнецова — имя очень русское. Итак, Ита Норман. Что там сначала? Школа, чтение пионерского журнала «Сяде». Никто не принуждал — читала, радовалась. Писала письма: «Здравствуй, дорогая редакция…» Но еще больше ей нравилась стрелковая секция. Винтовка, мишень. А ты устанавливаешь между ними неумолимую связь. Подтянутость, точность, реакция. Появились мальчики. Затем, и очень скоро — мужчины!

Бабка ее, Карин Отт, упорно заставляла ее раз в месяц ходить в поликлинику — проверяться на СПИД. Потом Ита поняла: бабка не столько боялась за ее здоровье, сколько надеялась отвадить беспутную внучку от мужиков. Будет постоянно помнить о СПИДе, будет бояться — тогда какое уж тут удовольствие! Ита действительно побаивалась. Но недолго — до первого хорошего мужика.

Говорили, что она будто бы расчетлива, что она холодна. И соревнования часто выигрывала, потому что владела собой лучше других. И с водкой она справлялась, ладила. Но когда попадался хороший мужик, в ней разгорался какой-то безумный женский жар и она готова была на все.

Потом, после всего, дома, она размышляла. Как бы рассматривала дебют будущей проигранной партии. Она не могла понять, как это все происходит с ней. Но однажды в какой-то книжке по физике увидела картинку: лапландец зажигает костер при помощи линзы, сделанной из твердокаменного льда. И морозище трескучий, и дрова его промерзли до костей. А все равно — дым, огонь! «Я — это лед, из которого получается огонь!» Она подумала об этом с радостью, точно нашла оправдание.

Старая Карин умерла, но Ита продолжала ходить в поликлинику. С самого начала это было анонимно, а значит, удобно, почти комфортно. И после каждой проверки она ликовала, с новыми силами отдаваясь главной радости, какую Бог дал женщине. Так она считала — за Бога.

А годы текли. Родители разошлись и разъехались. Отец, который никогда не держался за Таллинн, как и за ее мать и за саму Иту, исчез, канул в неизвестном направлении. Уехал чуть ли не в Россию — русских «обувать». И мать интересовалась Итой не очень-то. Тем более что жильем они давно уже связаны не были. По-настоящему только она сама могла интересоваться собой. Но в основном это касалось крема, диеты, модной юбки, пикантного белья. Об этом она беспокоилась всегда, как бы заботясь о мужиках, считая, что это они ее обслуживают, а не она их.

Непонятно, зачем она закончила какой-то техникум, связанный со швейным производством — просто первое попавшееся, куда сумела впрыгнуть. Но работать рядом с этой специальностью даже близко не собиралась.

Неизвестно, что было бы с нею дальше. Может, и в публичный дом пошла бы. Тогда в прогрессивном Таллинне впервые на территории бывшего Союза стали открываться официальные публичные дома. Хочешь, будет презерватив с запахом жасмина, и хочешь — с запахом ананаса… Удивительнейшая чушь — как ей сразу показалось. В постели должно пахнуть мужиком — таково было ее разумение.

А все остальное шведы придумывают, которые не знаю, куда деньги девать. Или французы-лягушкоеды. Считается, кстати, что эстонцы шведов любят. Ничего подобного! Эстонцы над ними издеваются, как только могут. Да и как бедный сосед может любить богатого?

В общем, трудно сказать, чем бы пришлось ей заняться. Но тут в Таллинне появилась Ингрид Бокс — ее тренерша по стрельбе. Она пропадала где-то года полтора. И вот появилась — вся в полном порядке, упакована что надо, только почему-то нервная, как бы вся на пружинах. Такое всегда бросается в глаза среди подчеркнуто спокойных эстонцев.

Ингрид приехала на сверкающих белых «Жигулях» последней модели с шикарным черным мужиком. Но не в смысле того, что он бы негритосом. Он был кавказцем неизвестно какой национальности.

Они встретились в небольшом укромном кафе и сидели там практически одни — по-видимому, из-за дороговизны. Но для Ингрид, как видно, это не имело значения. Цены ее не занимали.

— Ты знаешь, что идет война в Абхазии? — спросила она после первых минут риторических дружеских вопросов.

Насчет войны Ита, конечно, слыхала, но не могла даже предположить, что будет с кем-то обсуждать эту тему.

Следующий вопрос поразил Иту еще больше.

— А ты за кого — за грузинов или за абхазов? Ите было абсолютно наплевать, кто там победит, в горах. Обе нации были хорошие. Обе выдавали высокий класс в ее постели. Кроме того, и те и другие дружно торговали у них на рынке — в основном мандаринами.

— Ты хочешь поехать снайпером? — спросила Ингрид, приблизив к Ите лицо с ледяными синими глазами.

А положение Иты в это время было как раз в неопределенном, подвешенном состоянии. То ли на фабрику податься, то ли в бардак…

— Поехали! — твердо сказала Ингрид, словно речь шла о соревнованиях.

Они и в самом деле приехали в тир. Там у Ингрид все было, как говорится, схвачено. Винтовка хорошая, с оптикой, мишени свободные, патронов сколько душе угодно. Позднее Ита поймет, что все это Ингрид оплачивала не сама.

Ита давно уже не тренировалась, но дело у нее сразу пошло. В упражнении из десяти патронов — девяносто два очка. Ингрид обрадовалась, а еще больше обрадовался усатый, который тоже оказался здесь. Но у смуглого мужика была и особая причина для радости. Ита ведь не знала, что ее повезут в тир, и надела мини. А когда в мини стреляешь из положения лежа, вид, конечно, получается для мужика — не оторваться! Да еще с ее ножками и всем остальным…

Потом они поехали на пляж, точнее, просто к морю — подальше от людей. Стояла ранняя весна, до купального сезона было еще далеко. Усатый остановился у большой старой сосны, постукивая по ладони пятнистой военной пилоткой. А Ингрид с Итой проехали на машине по мертвому пляжу еще с километр. Ингрид достала из багажника другую винтовку — не отечественную, не русскую, а скорее западную, возможно, немецкую. Винтовка была хороша.

А патроны, как потом убедилась Ита, вообще необыкновенного качества.

Ита приложилась к ложу, посмотрела сквозь оптику.

— Видишь? — спросила Ингрид.

Усатый издали махнул им рукой и спрятался за сосну, высунув на палке пятнистую пилотку.

— Сможешь? — улыбнувшись, спросила Ингрид.

Ита увидела пилотку в перекрестье оптического прицела. Было ясно, что, задавая этот вопрос, Ингрид имела в виду не только ее меткость. К тому времени уже вовсю бродило по свету слово «крутой». Теперь Ита должна была доказать, что и она крутая.

Но стрелять в пилотку, особенно в первый раз — нелегко! Она выстрелила — пилотка подпрыгнула, дернулась, отлетела в сторону.

— Отлично! — У Ингрид было необыкновенное зрение, и она увидела все без оптики. — Годишься!

— В кого же я буду стрелять? — спросила Ита, сдерживая волнение. — И за сколько?

— Тихо! Ты при Гиви этого не спроси!.. Конечно, в абхазов. Тебя нанимает грузинская армия. Но ты будешь оформлена как доброволец. Напишешь заявление…

— Зачем?..

— Чтобы отмазаться! Красный крест там, всякие права человека… тебе-то не все равно? Такие условия игры! Платят двадцать пять за солдата, тридцать пять за офицера.

— Чего?

— Долларов!

— И сколько… в день набегает?

— Иной раз двести пятьдесят и больше, а иной раз… убьют!

Ингрид отвела ей на сборы три дня. Но какие у Иты особенные сборы — не в свадебное путешествие направляется. Однако кое-что она все-таки сделала. Подумала об этом еще там, на пляже, а теперь сделала. Пошла на рынок, где они торговали все вместе: грузины, армяне, абхазы, дагестанцы, прочие кавказские мужчины. Она старалась угадать. И наконец подошла к одному, не сказать, чтобы уж и слишком симпатичному. Улыбнулась. Кавказец сразу протянул хорошенькой девушке огромный, как апельсин, мандаринище и спросил, улыбаясь недвусмысленно:

— Хочешь?..

— А ты абхаз?

Они оба говорили на ломаном русском языке. Правильно ее когда-то учили, что это язык межнационального общения.