Изменить стиль страницы

Тим рассмеялся и заговорщически подмигнул ей.

— «Silver Dagger»? О, думаю, пора отучать вас от него, мисс Лейни. Я бы стал очень сильно нервничать, если бы моя жена постоянно таскала с собой кинжал.

Лейни нахмурила лоб.

— Ваша жена?

Тим серьезно кивнул.

— Да, мисс Лейни. Я твердо решил жениться на вас.

Илейн, которая как раз собиралась сделать глоток чая из своего бокала для виски, едва не выпустила его из рук.

— Почему?

Тим спас бокал.

— Осторожно, хорошее виски! Думаю, нужно заказать вам настоящего. Вы что-то побледнели.

— Почему? — повторила Лейни. Девушка то краснела, то бледнела, и эта игра красок на лице выдавала ее внутреннее волнение.

— Что ж, — после паузы ответил Тим, и глаза его при этом смеялись. — Я наблюдаю за вами вот уже несколько недель. Вы прекрасны, вы умны, вы смелы… Вы в точности такая женщина, о которой я мечтал всю свою жизнь. Я влюблен в вас, мисс Лейни. Мне встать перед вами на колени прямо сейчас или подождем с этим еще немного?

В глазах Лейни отражался с трудом сдерживаемый страх.

— Я не влюбляюсь! — выдавила она из себя.

Тим кивнул.

— Я так и подумал, — спокойно ответил он. — Но это поправимо. Да и не нужен нам пожар. Не торопитесь с влюбленностью, мисс Лейни. Не позволяйте себя загнать…

— Только не в этой жизни! — Голос Лейни вдруг зазвучал пронзительно. Она снова спряталась за занавеской из волос, склонив голову над клавишами пианино. Тим огорчился. Если сейчас не удастся успокоить ее, она снова замкнется, спрятавшись от него, словно улитка в ракушку.

Тим надул губы, но глаза его улыбались.

— Конечно, это несколько усложняет дело, — произнес он. — Мне придется поговорить с преподобным отцом по поводу того, какова процедура заключения брака после воскрешения. Может быть, он обвенчает нас на облачке? С другой стороны, подобная жизнь в браке кажется мне немного монотонной. И нескромной. Я не хотел бы, чтобы весь мир смотрел на меня… на облаке…

Он покосился на Лейни, которая снова подняла голову.

— Так что, возможно, все-таки лучше подыскать себе другую религию, — продолжал рассуждать молодой человек. — Такую, которая больше нацелена на жизнь. Где-то ведь верят в перерождение? В Индии, например, верно?

Лейни заморгала.

— Но ведь можно переродиться в животное. В собаку или лошадь…

Ее голос снова звучал нормально. Судя по всему, она решила не принимать Тима и его предложение всерьез.

Тим перевел дух и улыбнулся ей.

— Это тоже было бы очень романтично. Я прекрасно представляю себе пару, которая в двуногой жизни не смогла быть вместе. Но потом они снова встречаются в конюшне, как Приятель и Баньши…

Илейн уже взяла себя в руки, к ней снова вернулось лукавство. Убрав волосы с лица, она одарила Тима милой, хотя и неискренней улыбкой.

— Тогда осторожнее, смотрите, чтобы вас не сделали мерином, — громко произнесла она.

Тимоти не обратил внимания на громкий хохот мужчин, так же как не обращал внимания и на шутки друзей по поводу его, судя по всему, безнадежного ухаживания за Лейни Кифер. Он жил ради таких мгновений, когда за маской Лейни проступала ее настоящая суть. Живая, умная, насмешливая или же чувственная и ласковая. Когда-нибудь оборонительные стены падут. И Тим будет рядом.

— Кто же готов принести себя в жертву и пойти шпионить в «Уайлд Ровер»? — поинтересовалась мадам Кларисс, когда он вернулся к столику завсегдатаев, где уже сидели Эрни, Джей и Мэтт.

Остальные гости только и говорили, что о новой загадочной пианистке в пабе за углом. Болтали, будто у этой девушки-маори ангельский голос. Мадам Кларисс, равно как и тем немногим гостям, которые побывали дальше, чем большинство горняков, это казалось странным. Обычно девушки-маори не учились игре на пианино. И они очень редко путешествовали без сопровождения племени. Даже в борделях почти не встречались чистокровные маори, в крайнем случае это были метисы, причем с очень трагической судьбой. Как бы там ни было, все это пробудило любопытство мадам Кларисс. Предприимчивая хозяйка борделя поставила в центр стола для постоянных клиентов кувшин пива, наполнила бокалы и оглядела своих посетителей.

— Я, конечно же, обращаюсь к морально стойким и верным клиентам «Лаки Хорс». Все остальные при более тесном контакте с Пэдди Холлоуэем подвергаются опасности поддаться страсти к соревнованиям. И я никогда не смогу больше смотреть в глаза преподобному отцу. — Мадам Кларисс театрально перекрестилась.

— То, что парни при этом сменят свою любимую забегаловку, конечно же, не имеет к делу никакого отношения, — поддразнил ее Мэтт. — Вы просто печетесь о наших душах, мадам Кларисс, не так ли? Большое спасибо, мы ценим вашу заботу.

— Но как насчет блуда, мадам Кларисс? — поинтересовался Джей. — Разве это не грех? — Кузнец невинно посмотрел на нее и даже ухитрился испуганно перекреститься.

На это мадам Кларисс лишь неодобрительно покачала головой.

— Где же вы видите блуд, мистер Джей? — поинтересовалась она грудным голосом, в котором чувствовалось глубокое моральное возмущение. — Я здесь вижу только группу молодых девушек брачного возраста, которая, признаю, довольно откровенно сближается с группой молодых людей брачного возраста. Я занимаюсь весьма успешным посредничеством при заключении браков. Только в прошлом месяце опять заманили в эту ловушку одну из моих девушек. А что насчет вас и Шарлен, мистер Мэтт? Тут ведь тоже что-то назревает, признайтесь. Я уже не говорю о мистере Ламберте и мисс Кифер…

Мужчины заржали. Шарлен, которая хотела присесть рядом с Мэттом, покраснела. Похоже, у них действительно что-то намечалось.

Тим поднял свой пивной бокал за здоровье мадам Кларисс.

— В этом смысле, — с ухмылкой сказал он, — мы с мистером Гавейном достаточно тверды духом, чтобы провести вечер у Пэдди Холлоуэя. Завтра же, с тайной миссией!

До Илейн доносились лишь обрывки фраз, но, конечно же, она уже слышала о певице-маори из «Уайлд Ровера». Причем перед глазами невольно вставал образ кузины. Но этого ведь не может быть! Кура живет вместе с Уильямом в Киворд-Стейшн. И она никогда не опустилась бы до того, чтобы петь для горняков в каком-то баре.

Работа в «Уайлд Ровере» доставляла Куре мало радости. Клиенты тяжелые. Мужчины пили все больше по мере того, как приближались выходные, и, соответственно, становились назойливее. Пэдди Холлоуэй не особо старался отгонять их от нее; судя по всему, он никого не хотел обижать и вполне понимал ребят. Куре даже приходилось отбиваться от него самого, когда ей не удавалось выскользнуть из паба перед самым закрытием с последними посетителями. Единственным лучом света в этом темном царстве были почти ежедневные визиты Калева Биллера — несмотря на то, что молодой человек по-прежнему оставался для нее загадкой. Калев всегда приходил ранним вечером, пил скорее для того, чтобы набраться мужества, а затем присоединялся к ней, чтобы играть вместе. Когда паб не был полон и никто не возмущался, Пэдди позволял Куре играть на путорино, в то время как Калев брал на себя партию фортепьяно. Девушка часто начинала заводить один из традиционных напевов маори, которые он подхватывал и превращал в некое подобие баллад. Уважение Куры перед Калевом как музыкантом росло день ото дня. Вне всякого сомнения, он был одаренным, хорошим пианистом, а кроме того проявлял необычайный талант аранжировщика и композитора. Куре нравилось работать с ним, и она иногда подумывала о том, что у нее могут появиться и другие возможности, не только игра на расстроенном пианино в грязном «Уайлд Ровере».

В пятницу днем, за несколько часов до открытия пабов, Кура направилась в «Лаки Хорс». Еще снаружи она услышала звуки пианино — причем совсем не ту музыку, которую можно было бы ожидать в пабе. Кто-то разучивал церковные песни! Очень амбициозно, поскольку пианист замахнулся на Пасхальную ораторию Баха. Исполнение было слабеньким; еще несколько месяцев тому назад Кура, вероятно, охарактеризовала бы это как «ужасающе плохо». Но за это время она поняла, что у нее всегда слишком высокая планка. По большей части люди не разделяли ее стремления к совершенству. Кура всегда это знала, но теперь понимание этого перестало наполнять ее гордостью и высокомерием. Девушка приняла к сведению, что совершенство и абсолютный слух не продаются. Она наделена даром, который никто не умеет ценить. Так что нет причин слишком сильно задаваться по этому поводу.