— Ты могла бы позвонить с почты! В следующий раз не забудь об этом! — грозно приказала молодая женщина.

— Тогда в следующий раз поедешь туда сама, — парировала обиженная до глубины души Шарлотта. — Все время мне выговаривают, будто я несмышленыш… Мне обидно это терпеть…

Экономка схватила эмалированную поварешку и стала колотить ею по железной крышке кастрюли. Звук напоминал удары в гонг.

— Милые девицы, прочь из моей кухни, у меня от вас голова гудит, — закричала она, — будете выяснять отношения на сытый желудок. Горячие оладьи Мирей требуют, чтобы их уважали!

Эрмин вышла первой, Шарлотта за ней. Через час они уже помирились. Для этого потребовалось несколько дружелюбных реплик, которыми они обменялись после полдника, взаимных извинений при мерцающем свете елки.

— Прости, что я говорила с тобой в таком тоне, — признала Эрмин, — я была на нервах. Вечером в моей комнате я объясню тебе почему. Как я за тебя рада! Симон будет хорошим мужем и, думаю, сможет сделать тебя счастливой.

Шарлотта начала доверительно:

— Мне ужасно стыдно, Мимин! Я должна была позвонить тебе, ты совершенно права. Но это были самые лучшие часы моей жизни. У меня просто крылья выросли, я чувствовала себя красавицей и забыла обо всем на свете… Мы с Симоном никогда еще не были по-настоящему вдвоем. Он такой внимательный, смешливый, милый! Я люблю его еще больше!

Жослин так и не остыл. Он прочитал суровый выговор Мукки, угрожая наказанием. Маленький Луи бросился на выручку своему племяннику, который был старше его на два года. Это уже служило поводом для шуток, поскольку не часто случается, чтобы дядя был моложе своего племянника.

— Папа, — неожиданно заявил мальчуган, — тогда меня тоже надо наказать. Это я показал Мукки, где мама прячет револьвер. Это нечестно!

Жослин очень баловал своего сына.

— Ты ни в чем не виноват, Луи, не вмешивайся.

— А вот тут ты дал маху, Жослин, — возмутилась Лора. — Если Луи показал Мукки место, где я прячу оружие, он поступил плохо. Прежде всего это говорит о том, что он роется в наших вещах и подглядывает за нами. Это очень гадкие качества — любопытство и болтливость! Добавим еще и глупость, поскольку эти два хулигана должны были понимать, насколько все это опасно. Предлагаю отобрать у них шарики или отправить их спать без ужина.

Мадлен тихо вскрикнула. Она собиралась броситься на защиту детей, но Эрмин знаком велела ей молчать.

— Я полностью согласна с мамой, — заявила она. — И пусть идут в кровать немедленно. Полдник был такой сытный, что от голода они не умрут. И чтобы никаких больше глупостей. Я приду поцеловать вас перед сном. Мадлен, уведи их и не спускай с них глаз.

По-прежнему в полной растерянности, молодая индианка шепотом согласилась. Она повела Мукки и Луи в коридор. Лоранс и Мари совсем съежились от страха, что их тоже уложат в кровать. Но поскольку взрослые не обращали на них внимания, они успокоились.

Шарлотта пошла в свою комнату переодеться, напевая припев песенки «У светлого ручья»: «Говорите мне про любовь, эти речи — моя услада…»

— Наша мадемуазель на редкость весела! — заметила Лора.

— Симон объяснился ей в любви, — сообщила Эрмин. — Она ждала этого Бог знает сколько времени. Надеюсь, война им не помешает.

— Если бы я хотел быть адвокатом дьявола[22], — перебил Жослин, — я бы возразил, что как раз наоборот. Шарлотта очень скоро пойдет под венец, потому что Симон Маруа не намерен идти в армию.

— Ну, папа, ты очень трезво обо всем судишь, — возразила дочь. — В тебе нет никакой романтики!

Он пожал плечами, уверенный в своей правоте. Лора села к роялю и неуверенно сыграла пьесу для начинающих. Эрмин вернулась на свой диван и закуталась в шаль. Она испытывала странное возбуждение; мысли о Кионе не отпускали ее.

«Дети не лгут, когда говорят, что видели ее. Конечно, речь может идти о коллективной галлюцинации, но я убеждена, что она появилась в нужную минуту. А если пятилетний ребенок обладает способностью перемещаться из одного места в другое, это только доказывает, что вселенная еще загадочнее, чем мы себе представляем, что случаются чудеса, необъяснимое».

Не переставая восхищаться случившимся, она почувствовала головокружение. Для нее дар Кионы заключался в ее умении являться тем, кого она любила, чтобы утешить или защитить их, а в этом крылось нечто божественное.

«Сошедший к нам ангел! — снова сказала себе она. — Ангел в одежде из оленьих шкур, украшенной бахромой. Золотая фея».

Ее успокаивало, что можно смотреть на все эти события под таким углом зрения. Но она отметила одно удивительное явление.

«Когда эти двое напали на меня, Киона не бросилась мне на помощь! Возможно, я не подвергалась тогда никакой опасности».

Ей не терпелось увидеть свою сестру, чтобы дотронуться до нее, приласкать, удостовериться, что она настоящая.

— Завтра, — обещала она себе шепотом. — Завтра я снова поеду в Роберваль. Я достаточно отдохнула.

Но судьба распорядилась иначе. За арктическим холодом последовала страшная метель. За ночь Валь-Жальбер полностью занесло снегом.

Жослин не смог завести машину, призванные на помощь Симон и Жозеф тоже оказались бессильны. На санях проехать было невозможно, а Онезим Лапуант наотрез отказался выступить в роли шофера, когда Шарлотта обратилась к нему за помощью.

— Трогаться с места в такую погоду абсолютно бессмысленно. Могу сказать, что вечером тута еще будет сильный снегопад. К тому же Иветта заболела, мне нужно присматривать за малышом.

— Я могу приглядеть за ним, — предложила девушка. — Месье Шарден и Мимин должны поехать в полицейский участок давать показания.

— Если я сказал нет, значит нет! Хватит с меня этих историй! Я не нанимался к Шарденам шофером.

Эрмин была вынуждена отказаться от своего плана. Она все время читала, не выходя из гостиной. Снег валил, не переставая ни днем, ни вечером. Дети в конце концов заскучали.

— Поиграй с ними в школу, — предложила Мадлен, — как тогда зимой, дома… — Кормилица произнесла два последних слова с оттенком ностальгии. Конечно, ей больше нравилось жить в лесу, подальше от строгих взглядов Лоры и окриков Мирей, которая не любила, чтобы индианка заходила к ней в кухню. Однако перед Рождеством все старались избегать ссор.

— Ты права, — ответила молодая женщина, — днем буду повторять с ними счет, разучим песенку. Прекрасная мысль!

Под напускным весельем она скрывала непреходящие душевные страдания от разлуки с мужем. Тошан не писал ей и не звонил. Она представляла его в форме, коротко подстриженным, в сотнях километров отсюда, в Цитадели, в Квебеке.

Она начала писать письмо, но так и не смогла закончить. Предложение Мадлен показалось ей лучшим средством борьбы с меланхолией. Детская, которую Лора по-прежнему так называла, хотя в доме уже не было маленьких детей, служила классной комнатой. Эрмин велела четырем ученикам сесть на ковре. Она собрала волосы в узел и надела шерстяное темно-синее платье.

— Здорово, мама, что ты нас учишь! — заявил Мукки.

— Я, дорогой, тоже очень рада, — призналась она. — И расскажу вам, что я придумала. После урока арифметики я научу вас песне, которую вы споете в сочельник. Это всем доставит удовольствие.

Близнецы захлопали в ладоши и засмеялись. Мадлен проявляла такое же нетерпение, как и девочки. Эрмин села на стул. Еще раз она пожалела об отсутствии Кионы.

«А я ведь хотела записать ее в начальную школу в Робервале! — подумала она. — Учитывая, что где-то бродят эти жуткие типы, страшно так рисковать! Если полиция арестует их, все станет иначе. Тала сможет зажить нормальной жизнью».

— Сегодня повторим цифры и счет до 20, — уточнила она. — А потом я научу вас важному действию — сложению. Ты, Мукки, слушай внимательно. После праздников ты пойдешь в школу, здесь, в Валь-Жальбере.

У Эрмин не было в распоряжении грифельной доски, но она взяла большой лист бумаги и пуговицы. Показывая и рассказывая, она пользовалась ими, как того требовали арифметические операции. Скоро в комнате раздавались детские голоса, которые произносили: «Два плюс два — четыре, три плюс три — шесть». Дети слегка расшалились, Мукки уронил несколько пуговиц.