Изменить стиль страницы

— Киона, — тихо окликнул он.

Она не ответила и даже не шевельнулась. Луи осторожно поднялся, удивившись, что вообще может ходить. Он провел целых два дня в кровати, по большей части неподвижно. Теперь мальчик легко добрался до постели Кионы.

— Что с тобой? — шепнул он ей на ухо. — Ты больна? Гляди, мой Ноно со мной. Пусть твой мишка остается у тебя. Да, Киона?

Он робко дотронулся до глаз и кончика носа Дюки, а потом до безучастного лица девочки.

— Киона, меня нашел твой брат. Это было в точности как ты сказала. Я так рад! Я увижу маму и папу.

Тала в коридоре расслышала шепот. Заинтригованная, она приоткрыла дверь и увидала Луи в длинной белой рубахе. Это был очаровательный мальчик со светло-каштановыми вьющимися волосами, ясным взглядом и розовым пухлым ртом.

«Это сын Лоры и Жослина, — подумала она. — Как похож на Эрмин. Но что он делает?» Индианка тихонько наблюдала за мальчиком, не выдавая своего присутствия. Он крепко сжал руку Кионы, пощекотал ее подбородок, заставил медвежонка Дюки танцевать на груди девочки. Он твердил:

— Вставай, Киона! Это я, Луи! Мои агаты у тебя? Ты их не потеряла?.. Киона, ну почему ты спишь?

Он серьезным тоном принялся рассказывать ей о своих злоключениях. О человеке в черном, который увез его далеко от Валь-Жальбера. Рассказал, как плакал, особенно тогда, когда тот убил бедного тощего котенка.

И тогда, из этого нехитрого детского рассказа, Тала поняла, какой ужас он пережил, будучи оторванным от своих.

— А вот ты хорошая, — добавил он. — Ты приходила в мои сны. Киона, прошу тебя, проснись!

Раздосадованный Луи заговорил громче. Тала решила, что пора вмешаться. Она вошла в палату.

— Малыш, не надо кричать. Ты должен лечь, у тебя коленки дрожат, ты едва стоишь на ногах. Твои родители ненадолго вышли, они скоро вернутся. А я мать Кионы и Тошана.

Луи с интересом посмотрел на незнакомку. Ощутив усталость, он решил подчиниться, но напоследок еще раз поцеловал девочку в щеку.

— Мадам, — воскликнул он, — смотрите, она открыла глаза!

Так оно и было. Ресницы Кионы вновь дрогнули. Наконец ее золотые зрачки уставились на Талу, потом — на Луи. Она широко улыбнулась.

— Я здесь, — просто сказала она.

— О да, ты здесь, девочка моя дорогая, — со вздохом произнесла Тала, гладя дочку по волосам. — Я так счастлива!

— И я, я тоже очень рад! — добавил Луи.

Тала растроганно посмотрела на мальчика. Она торжественно опустила руки на его хрупкие плечи.

— Спасибо тебе, Луи, — сказала она. — Я перед тобой в долгу, и я этого не забуду. Благодаря тебе Киона спасена.

Глава 17

К новой весне

Валь-Жальбер, понедельник, 29 января 1940 г.

Сидя за фортепиано, Эрмин легко касалась клавиш лишь затем, чтобы испытать удовольствие от затухающих в тишине звуков. В хорошо натопленном доме царило полное спокойствие; в зависимости от часа дня здесь витали аромат чая с бергамотом или более отчетливый запах кофе, а то и приятный дымок от жарящегося мяса.

«Все приходит в порядок, — думала она. — Если бы только сегодня объявился Тошан…» Ее муж позвонил утром в четверг из полицейского участка в Шикутими. Поль Трамбле был неуловим, но, по заявлению Лоры и Жослина, Закария Бушар и Наполеон Трамбле были арестованы.

«Остается узнать, что случилось с Альбертиной Ганьон, — припомнила Эрмин. — Почему она хотела заставить нас поверить в смерть Луи? Эта вдова, вероятно, еще одна жертва этого гнусного типа. Но если можно доверять тому, что говорит мой братишка, она была добра к нему».

Тошан очень скоро установил имя сообщницы Трамбле. Жители Дебьена охотно ему рассказали обо всем. По слухам, Альбертина была довольно смелой женщиной, которая нередко сетовала на свое вдовство.

Луи, оправившись от потрясения, рассказал на свой лад все, что с ним произошло. В присутствии всей семьи, включая Ми-рей, мальчик говорил о человеке в черном, о поездке в кабине грузовика и о двух мужчинах, чьи голоса он слышал.

— Но я не понял ничего из того, что они говорили. А потом я стал звать тебя, мамочка.

Лора вновь расплакалась, на сей раз от радости, что этот жуткий кошмар закончился. Между тем слух о том, что малыш Луи Шарден, брат Соловья из Валь-Жальбера, был похищен, докатился до Роберваля. Несмотря на мороз и снегопад, на долгий путь по железной дороге, журналисты кинулись в поселок-призрак. В газетах «Прогресс Сагеней» и «Колонавэй» изложили суть дела.

Тошан в телефонном разговоре сожалел об этом. По его мнению, такие статьи могли подстрекнуть других жаждущих поживы. Жослин согласился с зятем, имя которого отныне произносил с восторженным обожанием.

Погруженная в свои мысли, Эрмин бросила мечтательный взгляд в окно. Шел снег; над садом опустилась завеса пушистых снежных хлопьев. Ее родители отдыхали; Мадлен с детьми были в няниной комнате; Мирей гладила белье. «С той памятной субботы прошло уже девять дней! — подсчитала Эрмин. — Нам действительно стало легче. И потом, Тала снова поселилась на авеню Сент-Анжель; она больше не прячется. Клоне там нравится». Эрмин вновь и вновь переживала тот волшебный момент, когда девочка встретила ее улыбкой в больничной палате.

«Мы открыли дверь и увидели двух ангелочков, сидящих на своих койках. Тала преобразилась, она сияла от счастья. Папа многократно перекрестился, благодаря Господа за чудо. Мама сделала веселую мину. Я ее здорово отчитала. Луи остался жив, так что ей следовало малость усмирить свою ревность и присоединиться к общей радости».

Жослин Шарден произнес короткую речь, обращаясь к Кионе:

— Моя дорогая малышка, я как твой крестный надеюсь присматривать за тобой. Я хочу, чтобы ты это знала. Крестный — это почти отец.

Лора скрипнула зубами; Тала отвернулась, явно раздраженная происходящим. Если этих двух женщин что-то и объединяло, то это было страстное стремление скрыть родственную связь их детей.

«Теперь папа решил навещать Киону каждую субботу в память о том дне, когда она пришла в сознание… — подумала Эрмин. — Боже, как я хочу, чтобы поскорее наступила весна и чтобы закончилась война! Поскорее бы, поскорее!»

В этот момент в гостиную вошел ее отец. Он подошел к фортепиано и положил руки на плечи дочери.

— Дорогая, у тебя такой печальный вид! Уверен, что ты думаешь о своем муже.

— Это правда, папа, но я вовсе не печалюсь. Ничего подобного. После того как я увидела, что Луи и Киона вне опасности, я дала себе слово в будущем быть сильной. Когда все просто и обыденно, мы не сознаем своего счастья. Так что, хоть мне и не терпится увидеть Тошана, я сохраняю бодрое расположение духа. Теперь у меня одно желание — чтобы дети были счастливы под нашей опекой. О папа, помнишь, как я передала Луи пакет с оловянными солдатиками от Мукки? Он так удивился!

— Самое замечательное, что он отказался их брать, настаивал, чтобы они остались у Мукки, — с гордостью уточнил Жослин. — А теперь они вместе играют и не ссорятся, похоже, он уже все забыл.

— Скорее, это мы помогли ему все забыть. После его возвращения все лезут из кожи вон, чтобы доставить ему удовольствие. Даже я не могу удержаться, чтобы при любой возможности не расцеловать его.

Довольный, что оказался наедине с дочерью, Жослин подвинул кресло к фортепиано. Он твердо вознамерился наслаждаться повседневной жизнью рядом с близкими и любимыми.

— Папа, ты можешь помочь мне? — ласково спросила молодая женщина. — Честно говоря, я чувствую, что неправа. Я сказала сестре Аполлонии и сестре Викторианне, что готова спеть в санатории в начале этого месяца. Но мне не удалось туда поехать или хотя бы предупредить их. Надо признать, что в тот день я думала лишь об опасности, угрожавшей Тале и нашей семье. Вчера позвонила туда и пообещала дать небольшой концерт — вечером в пятницу, перед ужином. Только я не знаю, что исполнить. К тому же я с самого Рождества не занималась. Монахини оценят духовные гимны или оперные арии, но я предпочла бы спеть популярные песни, чтобы развлечь больных.