— Епископ? — спросил Ян с поспешностью, под которой он желал скрыть свой страх. — Горе и вам, и городу, если вы дадите дьяволу соблазнить себя! Гнев Божий жестоко разразится над вашими головами. Мир возможен со всеми, только не с епископом. Он ужас праведников, он зверь в образе человека!

Громкий треск раздался по городу над кровлями домов; в то же время пробило полночь.

— Слушайте! Что это такое? — восклицали люди на улицах и в домах.

— Часы бьют двенадцать!.. Церковь монастыря Ибервассер разрушена!.. Нет, то осадные пушки!.. Католики и лютеране приближаются, они идут на соборную площадь!.. У кладбища Эгидии идут на приступ и завязался бой!

Так шептались и говорили в народе.

Гелькюпер, как кошка, вскочил в дом Книппердоллинга, где стоял невообразимый гам и крик. Однако портняжка перекричал всех.

— Монастырь не разрушился, Берендт! Язычники на радостях стреляют с его башни. Кругом раздаются насмешки и издевательства. Берендт, так-то сбылись твои предсказания?

— Замолчишь ли ты, червяк! — набросился на него Книппердоллинг. — Еще одно слово, и я размозжу тебе голову!

— Убей меня, но прислушайся, как там, внизу, хохочет толпа, издевается и проклинает Берендта!

Шум действительно доносился с улицы, и в окна был слышен крик:

— Роттман, Роттман, что же ты предсказал? Роттман, монастырь все еще стоит на месте! Обманщик ты, а не пророк!

Всегда бесстрашный, Роттман теперь растерялся. Между тем снизу, по лестнице, врывались в дом возбужденные граждане. Были между ними и женщины, и монахи, и школьники, и слуги, и католические и лютеранские подстрекатели; все поносили своего любимца и властно требовали от него обещанного чуда. Роттман и Ян Бокельсон, оба сознавали опасность положения; первый из них лишился мужества, но второй бодро готовился выйти из затруднительного положения.

Ян бросился навстречу толпе, которую не могла задержать гигантская сила Книппердоллинга.

— Зачем бесчестите вы своих ясновидящих и пророков? — яростно напал он на толпу. — Отец внушает им, что открыт вам, слепым и глухим: но Отец, в милосердии Своем удерживающий молнии Свои, не может поддержать колеблющиеся стены языческого храма, сложенные слабыми человеческими руками? Слыхали ли вы об Иопе-пророке? Читали ли вы в священных книгах как он предсказал погибель порочной Ниневии? Он сделал это по велению Отца, и все-таки Ниневия спаслась, потому что покаялась. Виден ли вам теперь перст Божий? Господь смирил гнев свой и вместо казни даровал прощение Ибервассерским монахиням, так как они исполнили божественное предначертание, покинув, по приказанию Роттмана, этого верного слуги Божьего, монастырские стены, а с ними и все, что их привязывало к языческому капищу.

Пример, взятый из Священного Писания, успокоил шумевшую народную толпу; дикие взоры опьяненных фанатиков смущенно опустились долу. Роттман просиял, точно окруженный ореолом славы: но Ян решил безраздельно воспользоваться плодами своей победы и гневно громовым голосом так закончил свою речь:

— Склонитесь перед Господом, чтоб вас не постигло наказание, потому что вы все еще не чисты сердцем, и среди вас много грешников. Ни один не скроется от моего ясновидящего ока, и кого я не захочу пощадить во имя христианского милосердия, тот не уйдет от меня, ибо мне дана власть от Бога. Выступи-ка вперед ты остренькая бородка, в коричневой фуфайке, рядом с кузнецом! Хватайте его, друзья, эту острую бородку! Я готов отказаться от себя, если этот молодчина не римский язычник и если у него не спрятано оружие. Хватайте и ту толстую служанку, которая собирается улизнуть, как рыбка в тину. Задержите ее, обыщите ее. У ней из-под передника выглядывает топор, а из кармана — приклад пистолета.

Названные Иоанном люди были схвачены. На груди у мужчины нашли ладанку, а в кармане кинжал. Анабаптисты выбросили обличенного католика из окна. Но он чудесным образом остался жив и убежал. Проклиная свое любопытство, приведшее ее сюда, испуганная и дрожащая служанка призналась, что ее зовут Ассола, что она служит у доктора Весслинга, врача и ревностного католика, приказавшего ей принести ему оружие на соборную площадь, так как он вместе со своими единоверцами хотел сразиться с еретиками, но боялся выйти вооруженным из дому, чтобы не возбудить подозрения у соседей-анабаптистов. Только благодаря заступничеству случившихся здесь ее прежних господ, бедную девушку отпустили вдоволь поиздевавшись над ней и отобрав у нее оружие. Взоры всех благоговейно были прикованы теперь к мудрому Яну Бокельсону. На прощанье он еще прокричал своим слушателям:

— Видите ли вы, маловерные, вас предали, а вы ничего и не подозревали! Поняли ли вы, что вам, тупоголовым, не восстановить самим Нового Иерусалима что вы должны верить посланным от Отца? Ступайте — молитесь и бодрствуйте; ибо, говорю вам, совершится еще много чудес, пока каждому из вас можно будет сказать «Отец, я достоин Тебя».

И ослепленные люди пали ниц перед Яном и перед Роттманом, вымаливая себе их прощение. Ян с важным и невозмутимым видом принимал их рабское поклонение.

Роттман же уговаривал их отправиться на свои посты.

— Я прощаю вам ваш грех передо мною, — величественно произнес он. — А теперь запойте:

И ступайте туда, куда призывает вас долг перед отчизной и собственной совестью!

Дузентшуер горячо обнял Бокельсона и воскликнул:

— Глядите, вот новый Даниил, преисполненный мудрости! Вот юный Давид, побеждающий Голиафа!

После этих восклицаний он ушел вместе с распевавшей псалмы толпой. Роттман тоже бросился на шею к пророку и растроганно сказал:

— Ты спас меня от стыда! Если я это когда-нибудь забуду…

— Иду осмотреть городские ворота. Кто со мной? — спросил Книппердоллинг.

Идти вызвались многие.

— Пойдем, Людгер, и мы, — сказал Ринальд, — я задыхаюсь в этом притоне бунтовщиков и проповедников! Хотя я понимаю что света и истины можно добиться лишь после жестокой борьбы с ложью и мраком, но будущее страшит меня. Пойдем за патрулем свежий утренний воздух и опасность пути бодрят меня.

Людгер долго колебался, но наконец уступил настояниям студента. А в это время стали приходить ее всех сторон самые противоречивые известия.

— Мы овладели цейхгаузом у церкви Святой Эгидии! — с триумфом возвещал кузнец Молленгекке. — Нас разбили у кладбища Святой Эгидии!

— Если Тильбек нам изменит, мы пропали!

— Мы и так пропали! — вмешался Герлах фон Вулен, только что подошедший в полном вооружении. — Католики на нас наступают, и, если только лютеране им серьезно помогут, то нас живо прогонят с базара и запрут между Текстерскими и Морицовскими воротами; перед нашим фронтом пушки неприятеля, а в тылу воины епископа. Нас — меньшинство. К вечеру город наполнится крестьянами, а им обещаны в награду имущества анабаптистов. Только чудо может нас спасти и даровать нам победу!

Настала томительная тишина. Вдруг Ян вспрыгнул на стол и заговорил во всеуслышание вдохновенным голосом:

— О, вы, маловерные! Чудо совершится! Господь сам появится в светлом облаке и будет за нас сражаться! Разве царь Константин не возвестил окружающим, что знамение победы сияло перед ним в небесах? Разве не известно из старинных книг, что Святые Георгий, Мориц и другие явственно вступали в бой за веровавших в них и одолевали врагов? Неужели творец земли и неба сделает для нас, обретших его, менее, чем совершали волшебные силы языческих кумиров! Пусть только настанет день и рассеется тьма, ибо ночь ненавистна праведникам. Взгляните открыто в лицо язычникам: они не выдержат вашего взгляда. Послушайте, о чем они говорят между собой на поле брани, чему учат их проповедники? У них в груди разложение, а в сердцах разлад! Погибель безбожников только отложена до того времени, когда все избранные соберутся под знаменем Отца, ибо в писании сказано «Не разрушайте ни земли, ни моря, ни деревьев, пока мы не положим знаков на челе слуг нашего Господа». Душите же мужей и старцев, юношей и девиц, детей и женщин! Смерть всем! Но не трогайте ни одного из избранных!