Анжела, несмотря на всю свою богобоязненность, на этот раз холодно и с неприятным чувством слушала чуждую для нее молитву. Ее отец, напротив, готовый в любую минуту похвалиться свободными взглядами, отсутствием предрассудков, а также веры и благочестия, беспечно осматривался вокруг и с любопытством рассматривал своеобразные головы в пестрой группе гостей.

Ринальд внимательно слушал говорившего, а Петер Блуст из Амстердама не только слушал, но и кивал одобрительно головой, в особенности выражая удовольствие более заметным образом во время небольших перерывов.

— Итак, да будет с нами благословение небесного Отца! Да разрешит Он нам теперь подкрепить наши силы земной пищей и в своем милосердии да не оставит нас впредь, просвещая наш дух, бродящий в темноте и влачащий на себе цепи. Аминь!

Этими словами хозяин закончил молитву, и гости принялись отведывать яства, под которыми гнулся стол. Ринальд говорил мастеру Людгеру, наклонившись к нему за спиной Анжелы:

— Что вы думаете об этом человеке? Но вы еще не знаете его. Природа щедро наделила его своими благами: остается только желать, чтобы он всегда умел ими пользоваться для хороших целей. Удивительнее всего дар слова, которым он обладает. Но, поверите ли, этот человек, который мог бы, как видите, украсить церковную кафедру, в то же время прекрасный актер и как портной не хуже другого сошьет сюртук, а между тем сумеет занять гостей в своем трактире всякого рода забавными шутками и действиями.

— Он бывал во многих странах и многое видел, — заговорил, в свою очередь, Стратнер. — Когда-то он был моим учеником и доставил мне много неприятных минут. Должен сознаться, что я его терпеть не мог до недавнего времени. Но удивительные происшествия в его судьбе, а также перемена в отношении ко мне сделали меня его другом.

— Расскажите, пожалуйста: я люблю всякого рода необыкновенные истории, — сказал мастер Людгер Ринге. И Стратнер начал рассказывать историю Яна Бокельсона с самого момента его появления в городе.

Казначей магистрата говорил между тем, смеясь, невесте:

— Никогда, черт возьми, не видал еще я вас такой довольной, как сегодня. И я вам должен сказать, меня радует, что вы так мало огорчаетесь отказом ваших родственников от приглашения на свадьбу. Пусть эти надменные глупцы делают, что хотят. Ведь если бы вы обменялись кольцами с Гаценброкером, они все равно не пришли бы.

Микя, смеясь, кивнула головой в знак согласия, а Стефенс крикнул через стол:

— И что они только воображают себе, эти торговцы фитилями? О Гаценброкере они говорили, что он «всего только комедиант», о Бокельсоне — «всего только портной и странствующий поэт».

— Только поэт, — повторил Ян, презрительно сморщив нос.

— Да, поэт, который не сегодня-завтра должен заседать в думе, — пророчествовал казначей. — Разве этот пролог или эпилог — не знаю, как его там, — который вы сочинили и посвятили магистрату, не приобрел вам уже благоволения бургомистров? Вы уже почти что получили здесь права гражданства и, разумеется, еще гораздо более возвыситесь, когда обнаружатся все ваши достоинства.

— Не преувеличивайте моих заслуг, сударь, — возразил Ян, с лицемерным смирением. — Господь — все, человек — ничто; а я один из ничтожнейших слуг Его.

— Ну, вы слишком скромны… Человек, который знает латинский язык и, не оставляя своего ремесла, сочиняет стихи так легко, что они у него льются, как вода в источнике, — заговорил, в свою очередь, болтливый Гиле. — Правду сказать, с тех пор, как мастер Ян сочинил для меня новый стих, я получаю вдвойне «на чай».

— А как спешат все в театр, как только объявят, что Ян Бокельсон принимает участие в пьесе и исполняет роль царя, — сказал с увлечением Иокум Вангест.

Ткач Оверкамп напомнил, как Ян уничтожил сразу все величие Гаценброкера.

— Ого, да, тот так и полетел в преисподнюю! Желаю всяких благ вам, Бокельсон, и вашей благочестивой супруге, конечно, не менее, — сказал Стефенс льстивым тоном.

Многие за столом последовали его примеру.

— Благодарю вас, друзья мои, хотя боюсь, что ваши похвалы сделают меня, пожалуй, надменным. Но переменим разговор: я не люблю вести речь о побежденном сопернике за его спиной.

Ян пожал руку Мики.

— Не правда ли, милая? — спросил он.

На верхнем конце стола Стратнер продолжал между тем рассказывать.

— Ну вот, когда Гаценброкер увидел, что Ян имеет больше успеха, чем он, и заслужил наивысшее одобрение магистрата, тогда он стал дерзок с ним и хотел удалить его вовсе из дому. Это было как раз в самый вечер накануне предполагавшейся свадьбы: этот глупец вообразил, что держит свою невесту в кармане так же верно как я держу талеры в этом кошельке.

И болтун потряс туго набитым кошельком.

— Как ни радует меня встреча с вами, барышня Ринге, — говорил огорченный Ринальд своей соседке, — все-таки я сожалею о том, что вы принуждены сидеть здесь, несмотря на скуку и неудовольствие; общество это вам не может нравиться; к тому же у вас сосед, на которого вы не хотите даже взглянуть. Я вижу, что вам неприятно мое присутствие. Вы меня больше не любите, Анжела.

— Да, я должна сознаться, — ответила Анжела сухо. — Я вас теперь не так люблю, как прежде.

Потрясенный до глубины души, Ринальд вскочил с места и выбежал вон. Молодая девушка почувствовала также боль всем сердцем при виде его волнения, но, сохраняя наружное спокойствие, она осталась сидеть неподвижная как статуя.

— Черт возьми! — воскликнул художник по-английски. — Этот комедиант, по-видимому, был грубый парень. Я думаю, что и невеста была того же мнения, и едва ли ей это нравилось, потому что…

— Да вот вам доказательство! — ответил Стратнер, указывая на молодых. — Она тут же на месте дала ему отставку и объявила, что выходит замуж за Бокельсона. Поневоле пришлось ему этому поверить; но тогда он пришел в ярость и хотел драться с Яном на ножах. Однако Ян, как умный человек, уклонился от этого и успел так поладить с актерами, что они во всем стали его слушаться и, в конце концов, здорово поколотили Гаценброкера и заставили его уйти из города вовсе. Куда он делся после этого, я не знаю.

— Не пора ли нам идти, отец? — просила Анжела. — Эти люди начинают шуметь: даже, как видишь пивные кружки летят под стол.

— Но, куколка моя, это доказательство только, что желтый рейнвейн появится скоро на столе — возразил Людгер, с лакомым видом. — Дитя мое, я люблю рейнвейн. К тому же лица этих людей становятся все более выразительны; а потому мы подождем еще, не правда ли?

Вслед за этими словами, которые он произнес таким кротким тоном, на какой только был способен, последовало отчаянное проклятье, прогремевшее с одного конца стола до другого.

— Что такое? Что случилось? — спрашивали, с одной стороны, озабоченная Анжела, с другой, разгоряченный Стратнер Людгера, который топал ногами, как одержимый бесом.

— Пусть гром и молния поразят эту дьявольскую страну, где даже осенью не дают покоя проклятые насекомые! Взгляните на мою руку! Посмотрите, какой вскочил волдырь!

— О, это пустяки, — сказал хладнокровно Стратнер. — К этому привыкают понемногу и потом комары оставляют нас с течением времени в покое.

— Что случилось, милостивый господин и гость мой? — спросил за спиной Людгера услужливый хозяин появляясь с бутылкой и бокалом в руках.

Неудовольствие Людгера тотчас смягчилось при виде вина, и он чокнулся с хозяином.

— А вы, милая барышня, позволите предложить также и вам? — произнесла невеста, подавая Анжеле неполный стакан.

Девушка покраснела и, прикоснувшись губами к вину сказала смущенно:

— Желаю вам счастья с вашим супругом, любезная госпожа.

— Небесный Отец снисходит к молениям ангелов своих, — сказал Бокельсон, как бы в ответ на слова Анжелы, в свою очередь чокаясь с ней.

Но стакан задрожал в ее руке и, испуганная устремленным на нее взглядом Бокельсона, она, не выдержав этого взгляда, отвернулась. Между тем новобрачные рука об руку обходили вокруг стола, чокаясь и принимая пожелания счастья.