В центре этой картины был он сам — Крэйн. Проклятие, испоганившее его лицо и жизнь, не было случайным. Оно не было наслано в гневе или отчаянии сумасшедшим ворожеем, проклятие было наслано загодя, оно ждало его, томившись в зловонном котле чьих-то помыслов. Осчастливить мир? Для этого не стоит делать уродом одного человека. Разве что если этот человек носит прозвище Чудовища из тор-склета. Избавить мир от такого человека, изгнать его навсегда, сделать его жизнь невыносимой — счастье?

Возможно. Но почему столь изощренно? Уж если один старик так управлялся с эскертом и артаками, что им стоило просто подкараулить его на темной улице по пути из трактира? Да, они бы не ушли живыми — Армад знал свое дело, но они и не готовились жить вечно — брат старика, погибший первым в тот самый Урт, добровольно ушел в смерть. Значит, они были готовы пожертвовать многим. Так почему выбрали именно такой способ расплатиться с шэлом Крэйном за все его грехи перед Ушедшими и людьми? Только ли из-за того, что он более мучителен?

Мысли вились вокруг картины, но не находили успокоения.

Сколько еще человек из числа тех, что были в заговоре, сейчас вокруг него? Чего они ждут от него? Старик сказал, что группа распалась. Значит ли это, что за ним не следят? Успокоены ли они видом его мучений? Или чьи-то глаза до сих пор преследуют его?

Он не знал этого. Не знал он и причины, произошедшей в старике в тот Эно, когда последний человек из древнего рода Кардон бросился на него с эскертом. Почему он решил убить Крэйна именно в тот момент, когда узнал, что того опекает Хеннар Тильт? Какое ему было дело до Крэйна, если заговорщики поставили на нем крест и разбрелись? Значит, роль все-таки до конца не отыграна.

Остается Тильт. Господин Хеннар Тильт, владелец калькада. Он — та тропа, которая может привести к большой дороге. Если внимательно идти.

Он знает гораздо больше, чем пока известно самому Крэйну, но знания — как песок, а каждую песчинку можно подобрать, если вовремя увидеть и протянуть руку. Кем бы он ни был, он рано или поздно выведет на остальных. Надо только ждать и быть рядом. А для этого придется следовать за калькадом, куда бы он ни направился.

— Мы идем в Нердан, — сказал Тильт без выражения. — В последнее время у нас большие расходы — после Себера одни траты. В такой сезон лучше двигать на север, но мы зашли слишком далеко к Морю, на большой переход не хватит ни сил, ни денег... Мы двинемся к западу от Моря. Там мало городов, но именно в этот сезон нам должно повезти. Что думаешь, Крэйн-Бейр?

— Я никогда там не был.

— Значит, повидаешь края. Уверен, местные не скоро забудут твое лицо.

— Местным сейчас не до калькада, — криво улыбнулся Ингиз, останавливаясь рядом. Кожаные перевязи с артаками, отсыревшие в нальте, обтекали его, как струи затвердевшей черной воды. — Местные сейчас заняты другим. На востоке готовятся большие дела...

— Этого не будет, — спокойно отозвался Тильт. — Мне известно, что творится на востоке.

— Бунтуют...

— Вздор. Никто не станет бунтовать, пока на животах дружины шэда еще сходятся кассы. Люди волнуются, но все обойдется тихо. Наш калькад придется кстати в эту пору. У черни сейчас огонь в крови, она взбудоражена и с охотой повалит на представления. Тогда у нас будут деньги, чтоб закупить хеггов и провизию и двинуться в обратный путь. К сожалению, Нердан — наша последняя возможность.

— Если там готовится бунт, это может быть опасно, — осторожно заметил Крэйн. — В городе начнется такое, что нас могут разорвать голыми руками.

В Алдионе бунт был лишь однажды — как раз в ту пору, когда трон шэда Кирана заняла Риаен. Крэйну было тогда не больше десятка, но он хорошо запомнил несмолкающий вой, от которого вибрировали стены тор-склета, ожесточенную ярость на лицах дружинников мачехи, их посеченные кассы и сочащиеся кровью отметины на лицах. Лат, выбиравшийся несколько раз за стены в окружении дружины — у него уже тогда была дружина, — возвращался уставшим и с нездоровым блестящим и черным взглядом. «Мерзость, — говорил он сухими губами, когда Крэйн приставал к нему с вопросами. — Они посходили с ума. Ничего интересного». Через несколько Эно Риаен разрешила младшему шэлу покидать тор-склет, но, к разочарованию Крэйна, никаких следов бунта черни не осталось — разве что непривычно вяло шевелился всегда голодный ывар-тэс, да лица прохожих были неуверенные и какие-то бледно-робкие.

— Местный шэл становится шэдом, — ответил спокойно Тильт. — Народ его не очень жалует. Но до бунта не дойдет, я уверен. Нердан — слишком маленький город, чтоб выставить что-то против дружины и стражи. А дружина там сильна... Нет, все будет в порядке, это мое слово.

Ингиз пожал плечами и отошел. Выражать на лице удивление он не счел нужным. Мнение хозяина он исполнял всегда и беспрекословно.

— Ваше слово, — подтвердил Крэйн.

Тильт посмотрел ему вслед долгим немигающим взглядом, в котором серебрились насмешка и уверенность.

— Будь уверен, мой Бейр.

В нальте ничего не переменилось. По-прежнему у стен были разложены небогатые пожитки калькада, стояли мешки с провизией и кормом для хеггов. Лайвен, стянув волосы на затылке, чтобы не лезли в глаза, озабоченно просеивала олм. Но когда Крэйн заслонил свет, проникающий снаружи, она обернулась. Крэйн молча взял свой костюм для выступлений, усмехнулся. Дубинки лежали рядом — два потемневших грубых куска дерева.

Он не брал их в руки уже давно.

— Долго ехать до Нердана?

Лайвен досадливо дернула плечом. Олм тек через ее бледные тонкие пальцы вялыми желтыми волнами.

— Десятка полтора будет. Скучаешь по работе?

— Наверное. Меня давно уже не тыкали мордой в песок.

— Язвишь. Что ж, чему-то ты за это время научился. А про морду можешь не говорить — у тебя еще не самая плохая работа. У меня все жилы налились кровью, пока я отработала свое. У Нотару руки сожжены в уголь, у Кейбеля — что ни Эно, новый укус...

— И кто-нибудь из вас согласился бы занять мое место?

— Что тебе надо, Бейр? Отвали! У нас был долгий путь и впереди еще много работы. Если хочется почесать язык — ступай к Нерфу, старику всегда скучно. А от меня отвяжись.