Магазины снова опустели – раньше, чем рефлекторно попадавшие на пол при первых выстрелах люди подняли головы. А пистолеты уже упали на пол, и в руке Крысолова, как из воздуха, появился миниатюрный Ч3-83[22] . Оттолкнув ногой столик с кофейником и чашками, Крысолов осторожно шагнул вперед.
– Лежать, руки на затылок, – шепнул он, и этот тихий голос после тяжелого грохота крупнокалиберного пистолета возымел более эффективное и шокирующее действие, чем громкий и грубый окрик. Едва люди выполнили команду, Крысолов бесшумно скользнул к изрешеченным дверям и осторожно, на долю секунды, выглянул в соседнюю комнату. Два тела; один из аномалов слабо шевелился, и Крысолов вогнал ему пулю в голову, избавив от лишних мучений, – даже фантастическая восстанавливаемость аномалов не смогла бы помочь этому изодранному пулями крупного калибра телу.
Стремительно метнувшись в комнату, Крысолов едва не опоздал – глава филиала успел выхватить пистолет из-за пояса. И Крысолов мгновенно выстрелил навскидку. Точно между глаз. Остальные люди не шелохнулись. Они уже поняли, с кем имеют дело, первоначально введенные в заблуждение нарочитой медлительностью аномала и главное – черными контактными линзами, скрывавшими бесцветность глаз.
Плавно повернувшись на пятках, Крысолов снова открыл огонь, стараясь тратить как можно меньше патронов. На всякий случай магазин он снарядил через один патронами с мягкой пулей повышенного останавливающего действия и пулей со стальным коническим сердечником. Одна из мягких пуль, пущенная на резкое движение в углу, прошла по касательной, расплющившись о толстый лоб полного мужчины, выглядевшего за столом, как партбосс областного масштаба. Сейчас, впрочем, он выглядел скорее как свинья на бойне, которую тянут под нож мясника. Пришлось прошить лоб толстяка бронебойной.
Последний из оставшихся в живых руководитель – миловидная женщина лет тридцати пяти – забилась в угол, выставив перед собой ладони, словно они могли оградить ее от пули.
– Не-е-е-ет, – шептала-блеяла она, – не на-а-а-а-до.
Поморщившись от брезгливости – к ней, к себе, к тем, кто его послал, – Крысолов точно вогнал ей пулю в голову. Сплюнул, с отвращением оглядев сцену бойни, подобрал с пола пистолеты АМП, выйдя в прихожую, сунул их в сумку, оставленную им на вешалке, и выскользнул из квартиры. Поднялся на крышу, заполненную народом – салют в честь сорок четвертой годовщины Победы еще не отгремел. Медленно двигаясь среди кричавших людей, Крысолов, сам крича что-то невнятно-радостное, прошел по крышам и спустился вниз вместе с другими людьми уже по другой лестнице. Вышел из другого дома, стоявшего вплотную с тем, где он только что побывал.
У подъезда уже сгрудились милицейские «луноходы», толпились милиционеры, вызванные на стрельбу бдительными соседями, и зеваки. Хмыкнув что-то себе под нос, Крысолов неторопливо пошагал, смешавшись с толпой гуляющих, в сторону набережной Няриса. Остановившись на мосту, он перегнулся через перила и долго глядел в темную воду. Внезапно снова накатило омерзение – к своей работе, к людям, которых приходилось устранять, с которыми работал. Внезапно захотелось бросить сумку в воду, плюнуть на все и уйти. Просто так, уйти в никуда и не возвращаться.
«Щенок, – вдруг услышал он внутри себя голос, свой голос, но какой-то странный, с избытком лязгающего, словно танковые траки, командного металла. – Щенок! Раскис уже? Распустил нюни, как барышня кисейная? Какой ты к черту Крысолов, ты – говноед. Ты, кажется, уже забыл, что твое предназначение быть Истребителем, что ты не такой, как все. Этот мир исторг тебя, постарался максимально испоганить тебе жизнь, обрекши на одиночество и неприятие. Но оставил Предназначение – очищать его от монстров и рвущихся к власти скотов. Гордись им и радуйся, что ты вне систем и устоев этого мира».
Тряхнув головой, словго приводя себя в чувство после нокдауна, Крысолов подбросил еле слышно звякнувшую содержимым сумку и зашагал в сторону вокзала, где его ждала машина группы эвакуации. Постепенно его шаг снова стал легким и пружинистым, а осунувшееся от внезапной усталости лицо – спокойным, как всегда. Лишь веко левого глаза слегка подергивалось, но кто это заметит в лукавом прищуре глаз.
Николай Николаевич шел на встречу с региональным главой, испытывая странные смешанные чувства тревоги и отчаянной решимости. Шагавшие в трех метрах позади «близнецы» отрешенно оглядывали округу, цепко осматривали прохожих, выискивая возможную угрозу для своего шефа. Но сегодня они почему-то исполняли свои обязанности рассеянно и без должного старания.
Николай Николаевич был, пожалуй, одним из немногих кураторов, имевших личных телохранителей-аномалов. Такую роскошь могли позволить себе лишь главы региональных филиалов, да и то не все. Обычно даже главы обходились одним телохранителем, пара была уж вовсе расточительством и распылением средств. Пары, как правило, были в гомосексуальной связи, что исключало их последующие метания в поисках половины, а следовательно, – возможность предательства, какое совершил подопечный Ник-Никыча, Крысолов. Отклонения в сексуальной ориентации подростков вычислялись психологами Синдиката довольно рано, и такие мальчики воспитывались парами. Конечно, единственным их назначением была работа телохранителей, ибо в боевых операциях «близнецов» использовать было невозможно, в силу их привязанностей – сторожевой пес не сможет быть охотником.
Сегодня Николай Николаевич впервые за свою многолетнюю работу в Синдикате сунул за пояс брюк пистолет, девятимиллиметровый израильский «сиркис». С кобурами скрытого ношения Ник-Никыч дела никогда не имел, весь его опыт обращения с оружием – Рязанское училище ВДВ да четыре года службы в разведке Рязанской же десантной дивизии. Правда, в те времена командующим ВДВ был генерал Маргелов, и десантников гоняли всех, как Сидоровых коз, невзирая на должности и звания. Но с тех пор прошло много времени, и Ник-Никыч лишь изредка отстреливался в тире, пытался сохранить форму неплохого когда-то пистолетчика, выпуская пару раз в месяц по пять-семь магазинов из полюбившейся ему девятимиллиметровой «Ламы-Омни».