«Итак, теперь все еще раз обстоятельно и по порядку. Ведь потом мне придется составлять протокол».

Больше всего его интересовал протокол, похититель — меньше. Госпожа Штрассер спросила, может быть, его чем-нибудь угостить, на что он, все еще излучая жизнелюбие, ответил:

«Да, с превеликим удовольствием. Лучше всего было бы стаканчик белого вина».

«Белого у нас, к сожалению, нет», — сказал Штрассер, но его жена заметила, что приберегла бутылочку «Фан-дана» в кулинарных целях. Такое устроит?

«Как раз то, что нужно», — ответил полицейский.

И сразу же все перестало казаться столь таинственным и чудовищным, как прежде. И вот уже лучезарный полицейский завоевывает наше доверие. Ребята наверняка думали как я: уж этот-то живо во всем разберется. Полицейский осушил стакан. Госпожа Штрассер спросила, не желает ли он выпить еще. Ответ был однозначный:

«Без пары ни человек, ни птица жить не может».

В голосе Штрассера зазвучали нетерпеливые нотки.

«А что вы теперь собираетесь предпринять?» — спросил он у полицейского.

«Я, разумеется, должен все запротоколировать, — ответил полицейский, — Как только у меня будет время».

«А потом?»

«Потом? Больше ничего».

«А деньги? Вы хотя бы взглянули на то место, откуда они были похищены».

«Разумеется, — ответил полицейский. — Взгляну».

Они прошли в кухню, мы за ними. Штрассер выдвинул ящик, и госпожа Штрассер объяснила, что положила деньги сюда под книгу, в которой записывает расходы. Полицейскому было абсолютно все равно, где лежали деньги, но он заметил, от него чего-то ждут. Поэтому скорее всего из вежливости он спросил:

«Кому об этом было известно?»

«Никому. Хотя, пожалуй, Петеру».

Теперь все устремили взгляды на меня. Мне показалось, я покраснел от смущения, а полицейский спросил:

«А где Петер?»

«Здесь я», — выкрикнул я, сделав шаг вперед.

Полицейский подошел ко мне и спросил:

«Это ты похитил деньги?»

«Нет», — проговорил я.

«Я тебе верю, — сказал он и добавил: — Вот так-то».

Штрассер был явно разочарован. И мы тоже. В общем, мы ожидали большего: допроса и, наверно, даже снятия отпечатков пальцев. Но полицейский снова направился в комнату, в мыслях у него была только бутылка «Фандана».

«Что вы намерены предпринять?» — спросил его Штрассер.

«Тут и предпринимать нечего. Деньги ведь исчезли».

«Необходимо провести обыск в доме, — сказал Штрассер. — Не мог же он запрятать деньги в другом месте».

Тут к разговору неожиданно подключилась госпожа Штрассер:

«Да, да. Необходимо провести обыск».

«Это лишено всякого смысла, — ответил полицейский. — Ведь похищенных денег в доме нет».

«А откуда вы это знаете?»

«Вот знаю».

«Тогда, может быть, вам известно и кто их похитил?»

«Разумеется, — сказал полицейский, наливая себе еще один стакан вина. — Мне все известно».

Я подумал, что он фантазирует или просто разыгрывает нас. Тут Штрассер произнес со злостью в голосе:

«Вам это не может быть известно. Вы ведь никого не допрашивали. Не осматривали места преступления и не обнаружили никаких следов».

«Кто же он?» — поинтересовался кто-то из нас.

«Никто из вас, — ответил полицейский. — Провалиться мне на этом месте, если это не так».

Он присел к столу, осушил стакан и закрыл глаза. Потом тыльной стороной руки провел по губам и сказал:

«Считайте, друзья мои, что все ваши денежки пошли прахом, их вы больше никогда не увидите. И вора, разумеется, тоже».

«Кто же он?»

«Итальянец. Каневари».

«Кто это?»

«Его зовут Пьетро Каневари. Два дня назад нам позвонили сверху, из Маттмарка, и сообщили, что задержан итальянец, который воровал в столовой. Такое сплошь и рядом случается. В основном крадут деньги, а также продукты и консервы. Итальянцы, как правило, воруют не только деньги. В основном деньги, это понятно, но по возможности всегда прихватывают с собой несколько банок консервов. Чтобы чего-нибудь пожевать в дороге. Меня удивляет только, что Каневари не прихватил с собой ничего, кроме денег».

«Это не мог быть он, — заметил Сильвио. — Ведь деньги были похищены у нас только минувшей ночью».

Полицейский никак не отреагировал на эту реплику и продолжил свой рассказ.

«Тогда я направился туда и там его арестовал. Арестованных здесь, в горах, мы препровождаем вниз в тюрьму, в Фисп. Итак, я звоню в Фисп и объясняю, что есть тут у меня один, когда можно его привезти. Лучше всего, если бы ты доставил его послезавтра. Я говорю Каневари, послезавтра я доставлю тебя в Фисп, а пока вынужден держать тебя здесь. Итальянцы — вежливые люди, что есть, то есть — этого у них не отнять. Каневари только произнес в ответ: «Bene»[1], потому что по-немецки он говорит плохо. Я посадил его под стражу, но он сбежал. Вчера ночью».

«Из вашей тюрьмы?»

«Здесь наверху у нас нет настоящей тюрьмы. Просто помещение с решетками на окнах. Что он сумеет открыть замок — этого я от него не ожидал. Хотя они — прожженная публика. Итальянец способен открыть замок с помощью заколки для волос. Так или иначе Каневари удалось открыть замок и скрыться. Внешне он худощавый, но уже старый. Ему, наверно, уже пятьдесят. Впрочем, я не уверен. Ведь он с юга Италии, а там они уже в двадцать пять выглядят как их дедушки.

«И вы предполагаете, — поинтересовалась госпожа Штрассер, — что это сделал он?»

«Не только предполагаю, но твердо знаю. В конце концов, опыт тоже что-нибудь да значит. Удивительно только, что он не прихватил с собой никаких консервов».

«А знаете, я недосчиталась трех банок с вареньем, — сказала госпожа Штрассер. — Мне это сегодня утром бросилось в глаза».

Полицейский возликовал:

«Ну, что я говорил! Тогда все ясно. Итальянцы очень любят варенье. Они могут есть его столовой ложкой».

«Это еще вовсе не доказательство, что деньги похитил именно он», — заметил Сильвио.

«А для меня доказательство», — парировал полицейский.

«Ты, Сильвио, просто хочешь, чтобы против пего не было никаких улик, потому что ты сам итальянец», — бросил Мартин.

«Я не итальянец».

«А твой отец?»

«Ну-ка, спокойно! — крикнул Штрассер. — Я полагаю, господин полицейский знает, что говорит. У нас теперь есть все основания радоваться, что злоумышленник не из нашего класса. Итальянец он или нет — не играет никакой роли. Ему наверняка не удастся далеко уйти с деньгами. Его скоро схватят в Фиспе».

В ответ полицейский только рассмеялся:

«Думаю, он не настолько глуп, чтобы направиться в Фисп. Идти в глубь страны, когда отсюда до границы с десяток километров, не более. Нет, нет, он наверняка двинется не с гор, а в горы. В сторону границы. Они, итальянцы, всегда выбирают такой маршрут. Когда что-нибудь стащат или просто возвращаются домой, они идут пешком вдоль Фиспа и далее в горы, через перевал Монтеморо, а потом спускаются в долину Анцы. Что до денег, го пиши пропало. А самому Каневари можно только пожелать приятного пути. — Эта мысль, видимо, понравилась ему самому, и он рассмеялся: — Теперь его и след простыл. Он уже в Италии».

«С нашими деньгами, — заметил Штрассер. — А нам хоть уезжай отсюда до срока».

Я думаю, всем было безразлично. Меня, например, такой поворот событий вполне устраивал. После драки с Артуром мне так хотелось вернуться домой. Кстати, не нашлось никого, кто в этой ситуации сказал бы «как жалко». Кто-то спросил: «Ну и когда же мы уедем?» Между тем полицейский встал и уже собрался было уходить.

«Значит, так, — проговорил он. — Я составлю протокол, а завтра, господин учитель, когда вы будете в городе, вы сможете его подписать. Вот все, что зависит от меня».

Мы вышли во двор проводить полицейского. Сев на свой мотороллер, он сказал:

«Наконец-то погода разгулялась. Каневари повезло. Конечно, приятнее идти через перевал в хорошую погоду. Тем более что путь не близкий».