На фоне все большего отчуждения от людей происходит неизбежное отдаление, а затем и полный разрыв с Рихардом Вагнером, которого Ницше втайне чтил, как своего учителя. Главная психологическая причина ухода из-под покровительственного крыла могучего гения композитора крылась в собственном росте ученого. Почувствовав свою внутреннюю силу и осознав, что он сам сможет высказаться, Ницше стал раздражаться неизменно растущим количеством поклонников Вагнера. И уж, конечно, он не мог позволить себе быть «одним из»… Болезненное тщеславие толкало Ницше, полубольного и почти всегда несчастного, на героические одинокие пробы, направленные в ту же сферу, что и усилия его учителя, – на нахождение алгоритма изменения общества, запутавшегося в своих целях и средствах. Более того, чем ярче был триумф Вагнера, тем больше страданий это причиняло Ницше, тем больше он впадал в отчаяние. И проблема здесь не только в необузданном честолюбии Ницше – он осознавал, что с величием Вагнера угасает его возможность общаться с этим человеком, ибо он, Ницше, считая себя гением такой же величины, согласился бы только на равные отношения. Но какие могли бы быть равные отношения между двумя гениями, один из которых находился в зените славы, а второй был лишь непризнанным экзальтированным искателем Истины. И Ницше сознательно сделал себя отверженным – он не мог позволить себе играть отводимую ему роль второго. То, что Ницше воспринимал Вагнера как соперника в философии, – факт, который признал сам ученый. Ницше не мог простить своему учителю невероятного успеха при жизни, предназначавшегося ему самому. После разрыва с Вагнером и практически до конца своей сознательной жизни Ницше подчинил свою деятельность доказательству того, что именно он является великим философом, а однажды обронил своему другу-музыканту фразу-напутствие: «Побеждайте Вагнера-музыканта, как я хочу победить Вагнера-философа». Это обстоятельство, среди прочего, подтверждает великую роль соперничества и фрустрации в процессе появления гения. У Леонардо был Микеланджело, у Юнга – Фрейд, у Ницше – Вагнер… Жажда доказательств гнала Ницше вперед лучше любого попутного ветра и заставляла преодолевать слабость тела и болезнь духа. Его герои были всегда контрлицами самого мыслителя – он наделял их теми качествами, которые были его жгучей проблемой, и в этом также была самовизуализация, помогавшая играть роль до конца и выживать.

Его самоотверженные, порой просто остервенелые попытки дать своей личности возможность возвыситься слишком долго не имели успеха – пока его учитель Вагнер праздновал неоспоримый успех, книга Ницше «Человеческое, слишком человеческое» была обойдена почти абсолютным молчанием. Но философ продолжал действовать, то и дело от перенапряжения ума и полного истощения впадая в состояние безнадежно больного человека. После официального ухода из университета он считал себя едва ли доживающим последние дни и даже дал распоряжения по поводу церемонии своих похорон, вернее, по поводу «отсутствия лживых церемоний на своих похоронах». Но с другой стороны, разве не играл Ницше роль самого себя – Великого мученика, знающего, что нужно делать заблудшему человечеству, чтобы выжить? Разве не противопоставил он религии, которую отверг, свою собственную мистическую систему ценностей, которую в течение всей жизни старался навязать миру. И Ницше начал активно создавать миф о себе.

Косвенным подтверждением актерского подхода к жизни служит желание философа творить, которое оказалось в нем сильнее действительно слишком быстро угасающих жизненных сил. Причем если в минуты болезни он бессознательно искал поддержки у людей, например у своей сестры (хотя на словах и отвергал это), то в то время, когда болезнь отпускала его и философ набрасывался на новую работу, продлевающую жизнь, как дикий голодный зверь на последнюю жертву, он видел врага во всяком, кто прерывал работу его бушующего мозга.

Ницше был настолько поглощен работой, что абсолютно не придавал значения никаким внешним сторонам жизни. Строгость жилища и одежды, простая пища, полное отсутствие роскоши и увеселительных мероприятий – и все это на протяжении всей жизни. Главным условием при выборе места обитания для Ницше была малая посещаемость людьми этого клочка планеты: он полагал вредными для себя и для своей мессианской роли излишние встречи с обывателями. Его отдых заключался в тихом созерцании природы, от которой он черпал силы, потому что отсутствие в душе искателя Бога не позволяло ему опираться на глубокую силу религии. И конечно же, Ницше, подобно людям со стратегическим образом мышления, был человеком без родины: территория и ее название не имеют значения для тех, у кого все подчинено идее. Все остальное – преходяще, а значит, вторично. Философ жил в себе – в нем практически не было зависти и злости к кому бы то ни было, ему нужно было ровно столько денег, чтобы не умереть с голоду и продолжать работу, его не интересовал никто из обитающих в том же пространстве и в том же отрезке времени – даже те немногие друзья, которые поддерживали ученого. Более того, этих же друзей он использовал исключительно для достижения своей цели – для реализации великой идеи, кажущейся современникам сумасбродной. В разработанных им правилах философ-отшельник писал: «…не читай журналов; не гонись за почестями; не посещай общества, за исключением людей высокой умственной культуры…» Порой

Фридрих Ницше, конечно, лукавил, а может, хотел обмануть самого себя. А еще более вероятным кажется, что это была неотъемлемая часть все того же мифа о герое-мученике. Если не почести, то признание было тем, чего он жаждал. Презирая аплодисменты, он ждал их, ибо хотел сверить курс – не настолько ли он противоположен, что будет напрочь и навсегда отвергнут человечеством? Подсознательно ученый осознавал, что свое влияние на мир он будет способен распространить лишь посредством взаимодействия с этим миром, вызывая цепную реакцию обратной связи.

Ни один из биографов философа не упоминает о каких-либо физических связях Ницше с женщинами. Не исключено, что в этом была еще одна внутренняя проблема ученого, угнетавшая его в течение всей жизни. Так же как его угрюмое отшельничество и одинокая борьба со всем миром, отсутствие достойной женщины рядом стало веским дополнением к основным причинам потери рассудка в 45-летнем возрасте. Дело не столько в отсутствии физических контактов с противоположным полом, сколько в сознательном волевом лишении себя всякого общения с миром, который этот вечно странствующий рыцарь считал безнадежно потерянным. Женщина рядом с творцом-затворником часто становится последним, но самым важным посредником в его взаимоотношениях с остальным миром. Ницше жаждал присутствия женщины в своем мире, но его требования к человеку, с которым можно было бы разделить очаг и судьбу, были слишком жесткими, если не сказать жестокими. Он был лишен и такого посредника, а с отходом от него почти всех из без того немногочисленных друзей жизнь в себе лишила его подтверждения своего влияния на мир. Без этого философ не может испытывать гармонию. После того как выход его очередной книги встретило гробовое несносное молчание, Фридрих Ницше совершенно серьезно заявил, что через «каких-нибудь 600—1000 лет» ему будет воздвигнут памятник. Это внезапно прорвавшееся горькое откровение – свидетельство, с одной стороны, непоколебимой веры в свою идею, а с другой – понимание, что при жизни ему не испытать успеха. Это знание свой участи и готовность к забвению подрывали здоровье Ницше, но не его желание трудиться над идеей.

И все же попытка обрести спутницу жизни была предпринята, хотя и не самим философом, а одной его доброй знакомой. Последняя, испытывая чувство сострадания и материнской ответственности за судьбу одинокого ученого, попыталась женить его на «молодой русской» Лу Саломэ. Но суровый в противостоянии со всем миром Ницше оказался настолько беззащитным и слабым в отношениях с хрупкой женщиной, что даже не сумел признаться ей в любви, хотя девушка его, безусловно, тронула. Дальнейшие отношения с ней принесли лишь разочарования и страдания, а также свидетельство трагической необходимости забыться в полном одиночестве. Увлекшись единой идеей, ставшей болезненно навязчивой, Ницше уже не мог вернуться в «нормальный» мир, где он чувствовал себя уязвимым, неприспособленным и ущербным. После провала попытки найти в лице женщины поддержку Ницше окончательно заполз в свою раковину – единственное место, где он был героем: сверхчеловеком с космическим духом. Большую часть своей жизни он обитал в нереальном воображаемом мире борьбы, который, однако, философ искусно и настойчиво проектировал на бумагу. Будучи слабым физиологическим существом, Ницше иллюзионно создавал новое существо – великое духом и подчиняющееся не искусственным правилам обитания в обществе, а высшему закону, предусматривающему полное высвобождение духа.