Никандр Филимонович ответил не сразу. Видимо, ему почему-то неприятно было говорить о расценщике.

– Непонятный какой-то он человек, – задумчиво произнес наконец главный кондуктор. – Станешь с ним о фронтовых новостях говорить, так он никогда лишнего вопроса не задаст, не поинтересуется ничем. Как будто это и не у него вовсе вся семья от фашистов погибла. Ненатурально это…

– Не совсем понимаю вас, Никандр Филимонович, – осторожно заметил Булавин.

– Похоже, что притворство все это со стороны Гаевого, – пояснил Сотников.

«Может быть, и в самом деле перестарался Гае, вой, – настороженно слушая Никандра Филимоновича, думал Булавин. – Если он враг и роль нейтрального обывателя вздумал разыгрывать, то не учел, значит, что не в фашистской Германии находится, а в Советском Союзе, для граждан которого чужда аполитичность…»

– И не одно только это показалось мне подозрительным, товарищ майор, – продолжал Никандр Филимонович. – Хоть и не очень разговорчив этот Гаевой, но о наших железнодорожных делах поговорить не прочь, и кажется мне, что технику транспортную знает куда лучше, чем простой расценщик или даже паровозный слесарь.

– Что же, он в серьезных технических проблемах разве разбирается? – спросил Булавин, все более удивляясь проницательности Сотникова.

– Да нет, о серьезных проблемах разговора между нами не было, – ответил Никандр Филимонович. – Но по всему чувствуется, что в транспортной технике Гаевой очень сведущ. Вот я и подумал невольно: с чего бы человеку с такими знаниями и, видно, довольно толковому в простых расценщиках состоять? У нас толковым людям дорога широко открыта. Вы взвесьте-ка все это, товарищ майор. Время ведь военное, к каждому человеку придирчив вей, чем обычно, приходится присматриваться…

– Спасибо вам, Никандр Филимонович, – протянул Булавин руку Сотникову. – Может быть, и пригодится нам ваш совет.

ДВЕ С ПОЛОВИНОЙ ТЫСЯЧИ ТОНИ

Доронин только что прибыл из Воеводина в Низовье с порожняком и теперь должен был забрать в сторону фронта воинский эшелон. До обратного рейса оставалось еще минут тридцать, и Сергей со своим помощником Алексеем Брежневым решили наскоро пообедать в деповской столовой.

Быстрым взглядом окинув помещение, Доронин увидел в самом углу у окна еще одного машиниста из Воеводина – Петра Петровича Рощина.

– Позвольте к вам пристроиться, Петр Петрович, – обрадованно обратился он к Рощину, заметив за его столом свободные места.

– А, Сергей Иванович, мое почтение! – приветливо отозвался Рощин, протягивая руку Доронину. – Присаживайся, пожалуйста. У меня, кстати, разговор к тебе есть. – И, торопливо проглотив несколько ложек супа, добавил: – За лекции твои поблагодарить хочу. Для меня лично много поучительного в них оказалось.

Сергею приятно было услышать эту похвалу от придирчивого, скуповатого на слова Петра Петровича, одного из старейших машинистов Воеводина, который много лет без аварий, но и без особых успехов, проработал на железной дороге. Добросовестность и осторожность были неизменным его девизом.

– Могу похвалиться даже, – продолжал Петр Петрович, наклоняя тарелку, чтобы зачерпнуть остатки супа, – повысил и я, по твоему примеру, интенсивность парообразования на своем паровозе.

– Приятно слышать это, Петр Петрович!

– Больше того тебе скажу, – продолжал Рощин, отодвигая тарелку и наклоняясь над столом в сторону Сергея, – тяжеловесный хочу взять сегодня.

Удовлетворившись впечатлением, какое произвели эти слова на Доронина и Брежнева, он добавил;

– Не знаю, как другие, а я не стыжусь поблагодарить вас, молодежь, за учебу. Не мешало бы, однако, и вам кое-чему у нас, стариков, поучиться. Знаешь ли ты, к примеру, что крупный инженер-теплотехник Камышин специально приезжал ко мне советоваться относительно угольных смесей?

– А мы, Петр Петрович, ничьей инициативы не зажимаем. В лектории нашем всякий может своим опытом поделиться. Меня, например, никто специально не просил лекции читать. Сам почувствовал, что надо.

– А ты себя с нами не равняй, – нахмурился Петр Петрович. – Мы, старики, люди, как говорится, старой формации, нас не грех и попросить иной раз.

– Учтем это, Петр Петрович.

– Да я не к тому этот разговор завел, чтобы вы меня упрашивали, – с досадой махнул рукой Рощин. – Не себя лично имел я в виду. Прошу, однако, запланировать на декабрь месяц и мою лекцию по теплотехнике…

А когда, пообедав, Доронин с Брежневым пробирались между столиками к выходу, торопясь на паровоз, Алексей легонько толкнул Сергея локтем в бок:

– Видал, что творится? А мы-то Петра Петровича закоренелым консерватором считали! Сказать по совести, я думал даже, что он в лекторий наш затем только и ходит, чтобы вопросы каверзные задавать.

– Плохо, стало быть, мы людей знаем, особенно стариков, – заметил на это Доронин, выходя из столовой на станцию.

Все пути вокруг были теперь забиты составами, и, для того чтобы добраться до своего паровоза, Доронину с Брежневым приходилось то подлезать под вагоны, то перелезать через тормозные площадки. Когда же наконец увидели они свой локомотив, им навстречу спрыгнул из паровозной будки кочегар Телегин.

– Случилось что-нибудь, Никифор? – озабоченно спросил Доронин, дивясь возбужденному виду Телегина, славившегося своей невозмутимостью.

– Угля нам на складе паршивого дали, Сергей Иванович, – с досадой ответил Телегин, сплевывая черную от угольной пыли слюну. – Такой только подкинь в топку, в момент всю колосниковую решетку зашлакует.

– Что они, подвести нас хотят, что ли? – разозлился Брежнев, торопливо взбираясь вслед за Дорониным на паровоз. – Мы же дежурному по станции слово дали тяжеловесный состав взять…

– Постой, Алексей, не шуми без толку! – недовольно махнул на него рукой Доронин, заглядывая в тендер. – Не весь же мы уголь сожгли, которым в Воеводине заправлялись?

– Осталось немного, – буркнул Телегин, разгребая лопатой бурую массу угля.

– Не хватит его даже мало-мальски сносную смесь приготовить, – хмуро добавил Брежнев.

– Эй, есть тут кто? – раздался вдруг снизу голос дежурного по станции Низовье.

Сергей спустился с тендера в будку и выглянул в окно. К его удивлению, дежурный был не один. С ним рядом стоял Петр Петрович Рощин.

– Пришел попрощаться с вами и пожелать счастливого пути, – с необычной для него торжественностью проговорил Петр Петрович. – Я ведь тоже без малого две тысячи тонн беру!

– Товарища Рощина мы сейчас отправляем, – подтвердил дежурный, – а вас за ним следом. Пришел только вес поезда согласовать. Как вы насчет двух с половиной?

– Две тысячи с половиной на таком угле?! – дрогнувшим голосом воскликнул Брежнев, но Сергей Доронин, не дав Алексею договорить, решительно отстранил его от окна:

– Хорошо, мы возьмем две тысячи с половиной, – и, повернувшись к Рощину, добавил: – Только и вы учтите это, Петр Петрович.

– Понятное дело, – понимающе кивнул Рощин. – Мой поезд вас не задержит. Можете не беспокоиться. А насчет угля вот что посоветую: смешайте вы его с нашим, воеводинским, в пропорции один к трем, да следите, чтобы он ровным слоем на колосниковую решетку ложился, и все будет в самый раз.

Попрощавшись еще раз и уже собираясь уходить, Рощин добавил с упреком:

– А ты что же это, Сергей, заходить к нам редко стал?

– Занят все… – смутившись и даже покраснев слегка, ответил Доронин.

Петр Петрович сделал вид, что не заметил его смущения.

– Освободишься – заходи. Мы тебе всегда рады.

И он торопливо зашагал к своему паровозу, уже стоявшему в голове поезда.

– Договорились, значит, насчет веса? – спросил дежурный, тоже собираясь уходить.

– Прежде всего один вопрос, – остановил его Доронин. – Кто дежурный диспетчер сегодня?

– Анна Рощина.

– Рощина? – обрадованно переспросил Сергей. – Согласовать с ней нужно бы…