Иначе было при Екатерине II. Иноземцы были беспрекословными исполнителями её воли, в том числе и по управлению Прибалтийским краем. Примером может служить деятельность графа Юрия Юрьевича Броуна[43]. В 1760-х гг., исполняя высочайшее повеление императрицы, он осуществил реформы, направленные на укрепление имперской власти в Прибалтийском крае и упорядочение отношений прибалтийских помещиков с крепостными крестьянами.

Важно отметить, что облегчение положения крепостных крестьян являлось частью широкой либеральной программы реформ, которые Екатерина старалась осуществить в России. В Наказе, составленном императрицей для созванной ею Законодательной комиссии, крестьянский вопрос упоминается наряду с другими проектами, а именно: дать законное обоснование религиозной терпимости, сделать уголовное право более гуманным, открыть пути для частной инициативы в экономической жизни, укрепить путём законов личную свободу дворян, расширить право собственности дворян и городов, усилить роль органов самоуправления отдельных сословий в рамках устройства и развития всей административной системы, полностью провести в жизнь принцип разделения власти при устройстве местного управления и самоуправления.

Екатерина не высказывалась открыто за отмену крепостного права, зная, что дворяне к этому не готовы. Приходилось учитывать и то обстоятельства, что зависимость крепостных от дворян соответствовало существовавшему в то время общественному праву. И чтобы формально освобождённый крестьянин стал действительно свободным, были необходимы постепенные изменения в общественных и экономических отношениях. «Если просто разрушать существующее, ничем его не заменяя, — пишет Виктор Леонтович в своей статье о Екатерине II, — это неизбежно приведёт к его возрождению, но только в гораздо более грубой, упрощённой форме, потому что это будет форма первоначальная, не усовершенствованная временем»^{112}.

Екатерина, размышляя о том, чем заменить существующий порядок вещей в отношениях помещиков и крепостных, придавала первоочередное значение тому, чтобы «состояние сил подвластных облегчать, сколько здравое рассуждение дозволяет». При достижении этой цели она считала возможным и необходимым: обеспечить права собственности крестьян на движимое имущество и личные приобретения, определять повинности в соответствии с силами и возможностям отдельного крестьянина, укрепить за крестьянином пользование предоставленной ему землёй так, чтобы это право приближалось к настоящему праву собственности (пользование землёй до тех пор, пока крестьянин и его потомки её обрабатывают согласно заключённому с помещиком договору за определённую цену или за постепенную выплату того, что соответствует урожаю этой земли)^{113}. Такое видение императрицей возможностей облегчения судьбы крепостных крестьян будет положено в основу реформаторской деятельности Ю. Броуна в Прибалтийском крае.

Свой вклад в решение проблем крепостного состояния в Российской империи внёс и государственный деятель «золотого екатерининского века» Григорий Александрович Потёмкин. Изучая документы следствия по делу Пугачёва, интересуясь не столько главарями, сколько рядовыми участниками, он определил две главные причины восстания: крепостное право и плохое управление инородцами. Под впечатлением этих событий Потёмкин, считавший крепостное право позорным явлением, много внимания уделял расселению населения в приобретённых областях на юге России. В Новороссии, в краях, управлявшихся Потёмкиным, крепостного права практически не было. Об отношении Григория Александровича к крепостному праву можно судить по его действиям, приказам, ордерам, письмам и другим документам. Например, 31 августа 1775 г. в секретном ордере генералу Муромцеву он писал: «Являющимся к вам разного звания помещикам с прошениями о возврате бежавших в бывшую Сечь Запорожскую крестьян, объявить, что как живущие в пределах того войска вступили по Высочайшей воле в военное правление и общество, то и не может ни один из них возвращён быть»^{114}. Примечательно, что переселение в Новороссию, в «тёплую землю», станет к середине XIX в. предметом желаний многих обездоленных эстонских и латышских крестьян.

Следует сказать, что Екатерина II первая среди самодержцев, после включения Прибалтики в состав России, обратила внимание на положение коренного населения края. Поводом для обращения русского правительства к крестьянскому вопросу в Прибалтике стали непрекращавшиеся жалобы крестьян Северной Лифляндии на своих помещиков, а также низкая доходность государственных имений и образование большой задолженности Лифляндии и о-ва Сааремаа по государственным налогам.

Екатерина предложила лифляндскому ландтагу изыскать меры для улучшения крестьянского быта. Дворянство же заявило, что считает крестьянина за самую существенную часть дворянского имущества, и потребовало, чтобы всякий дворянин, обвиняемый в угнетении крестьян, преследовался законом не иначе как за расточительность. Один лишь барон Шульц фон Ашераден в 1761 г. признал за своими крестьянами личные права, а также право наследственного пользования арендой. В тот период он возбудил против себя сильную ненависть лифляндского дворянства. Лишь спустя полстолетия была отдана справедливость поступку этого человека: его портрет был помещён в зале дворянского собрания в Риге^{115}.

В 1765 г. генерал-губернатор Ю. Броун внёс в лифляндский ландтаг предложение, в котором после правдивого изображения положения крестьян были изложены меры для улучшения их быта. Эти меры сводились, в частности, к следующему: не допускать продажи с торгов за границу мужей без жён, жён без мужей, родителей без детей; признать за крестьянином право собственности на все его заработки и приобретённую им самим движимость; определить в точности те случаи, в которых владельцу могло быть разрешено сгонять неисправных хозяев с земли и упразднять крестьянские дворы; положить раз навсегда законный предел вспомогательным повинностям, ограничив в особенности подводную и винокуренную; определить виды и меры наказаний, отменив вовсе забивку в кандалы и арест на продолжительный срок в холодных помещениях. По сути, это было возвращение к шведским крестьянским законам, которые с 1710 г. перестали исполняться немецкими помещиками.

Предложение Броуна вызвало в ландтаге бурный протест. Рыцарство всеми силами отстаивало свои права в духе «декларации Розена». Броун был вынужден пригрозить, что, в случае непринятия строго обязательных мер, сама императрица предпишет дворянству закон. Угроза подействовала, и дворяне приступили к обсуждению предложенных мер. После длительных переговоров были вынесены четыре определения: 1) о праве крестьян свободно распоряжаться своим благоприобретённым или наследственным имуществом, в случае отсутствия долгов; 2) о размере барщины и оброков; 3) о неувеличении этого размера в будущем; 4) о праве крестьян подавать жалобы на своих владельцев.

Все эти определения были переведены на местные языки и вывешены в церквах. Они не изменяли существенно положение крестьян к лучшему, но долго служили единственной правовой основой, регулирующей отношения крестьян и помещиков. Когда же выяснилось, что помещики не выполняют разработанных ими самими определений, Броун в 1777 г. внёс новое предложение в ландтаг, согласно которому помещики должны были разработать механизм соблюдения правил 1765 г. Долгое время это предложение будет оставаться без движения, пока среди лифляндского дворянства не найдутся люди, готовые вступиться за угнетённых крестьян.

Между тем напряжение среди крестьян не спадало. Достаточно было любого повода — и копившаяся столетиями ярость выплёскивалась наружу в крестьянских волнениях. В 1784 г. поводом для волнений в Лифляндии послужило введение подушной подати. Во внутренних губерниях России она была введена ещё при Петре I, но на западные губернии была распространена только в мае 1783 г. Каждый крестьянин мужского пола должен был платить 70 копеек в год, при этом сбор подати возлагался на помещика.