– Орхидея кого? Брайкса? – рассмеялся Виктор. – Это кто такой? – Из всего рассказа он более или менее понял одно. – Это не тот ли Брайкс, ботаник из первооткрывателей?

– Да, Уоллис Брайкс. Это имя уже вошло в историю, – Глория взяла стакан со столика, прошла на кухню, продолжая на ходу рассказывать: – Этот человек первым классифицировал растения Гриффита. Его именем названо более двадцати видов цветов, растений и лишайников… Ветвистозелёный орех Брайкса, перистые корни Брайкса, Лучиния Брайкса, Кавказия Брайкса, стелющийся лишайник…

– Глория, хватит! – воскликнул с мольбой Виктор. Он взмахнул рукой, как будто пытаясь остановить весь этот поток названий, ничего ему не говоривших. – Прекрати, хватит!

Глория рассмеялась в ответ, но замолчала. В наступившей тишине раздавался негромкий шелест автомата для мойки посуды.

Виктор неслышными крадущимися шагами пересёк зал и шагнул за порог кухни. Медленно‑медленно, в надежде обмануть Глорию, застать её врасплох. Девушка стояла спиной, ни о чём не подозревая, возле сушилки, заглушающей своим шипением все шорохи. И к тому же что‑то негромко пела себе под нос на незнакомом языке. Такое бывало с ней редко: Глория мало обращалась к своему детству, к своему прошлому, почти не рассказывала о себе, о своей прежней жизни, жизни до него, до Виктора. Наверное, потому, что прошлое было связано у неё с плохими воспоминаниями. Ещё до знакомства с Глорией Виктор слышал о несчастном случае пятилетней давности, произошедшем на пути в Кистонийскую бухту: Айхаирам и Кимрилл – родители Глории – и ещё двое сионийцев разбились на аэролёте при пересечении Радужного хребта. Причину так и не выяснили, только призвали всех «пришельцев» быть предельно осторожными, особенно пилотов.

Видимо, в этот вечер, несмотря на недавний разговор, Глория пребывала в хорошем настроении. Виктор, ступая на носочки, уже раскрыл было руки, готовый обнять девушку, как та вдруг, даже не поворачивая головы, спросила:

– Я хочу заказать меню комбайну, что бы ты хотел на завтрак?

Виктор со вздохом опустил руки: и на этот раз не удалось.

– Тебя не обманешь…

– Да, и пробовать не стоит, – Глория улыбалась, она всё ещё стояла к Виктору спиной, но в её голосе, в волосах на затылке, украшенных перламутровой лентой, в прямой, не сутулящейся спине, ощущалась нескрываемая довольная и ироничная улыбка. Виктор обхватил Глорию, сомкнув руки у неё на талии, прижался щекой к её виску, чувствуя кожей мягкие щекочущие пряди волос. Глория неслышно рассмеялась, склонив голову к левому плечу. – Ты топаешь, как испуганный ложбинный волк…

– Неправда, – прошептал он в ответ, жмурясь от удовольствия. – Я старался, как мог, а вот ты не можешь хотя бы раз притвориться, это же не так и сложно…

– Конечно, я могу сделать вид, что не слышу, но твои мысли и намерения… От них никуда не денешься, – Глория чуть двинула плечом, и Виктор ослабил хватку.

– Знаешь, миленький, ты мне немного мешаешь. Мы можем остаться без завтрака, если я не введу программу в меню‑комбайн. Или ты опять пойдёшь до Гаргаты? – Виктор тяжело вздохнул, убирая руки, и только разомкнул губы, собираясь что‑то сказать, как Глория перебила его: – Тихо, я уже знаю, что ты хочешь сказать. Когда ты сердишься, ты весь, как на ладони. Прозрачен, как льдина…

– Ну вот, как всегда. – Виктор скривился, но покорно ушёл в другую комнату.

* * *

Мелкий белый песок, который привозили с речной поймы за несколько километров, сухо скрипел под ногами.

– Скоро, на следующей неделе, наверное, должны прислать корабль с криолитовым порошком, – произнёс Виктор, нарушив долгое молчание. – Вы за эти три месяца здорово поработали, превратили это место в настоящий городок. Вот только дороги ещё довести до ума…

Глория молчала, слушала Виктора и иногда кивала головой в знак согласия, она думала о чём‑то своём, и взгляд её рассеянно скользил по окнам лабораторного комплекса, по деревьям вдоль дорожки парка, по лицам редких прохожих, ни на чём конкретно не останавливаясь.

Комплекс исследовательского центра состоял из трёх зданий, два из которых соединялись переходом с окнами в полный рост. Третье здание появилось за два последних месяца и стояло немного в стороне. От леса, буквально ещё три месяца назад стоявшего плотной непреодолимой стеной, остались немногие деревья. Джунгли превратились в парковую зону, а здания центра соединяли дорожки. Здесь же, совсем рядом с лесом, среди деревьев построили городок из нескольких десятков коттеджей: в них жили строители, рабочие, жители нового города, гости. Персонал комплекса, все его биологи, инженеры и исследователи, жили отдельно от остальных. Их в шутку уже окрестили «элитой» и в этом была своя правда. Кроме отдельного жилья, эти люди имели неприкосновенность со стороны всех комитетов, а также массу различных льгот и поблажек. И к тому же личное Императорское влияние…

– А как ко всем этим переменам относится местное население? Ты же говорила, что здесь закрытая зона… – Виктор шёл чуть впереди, опережая Глорию на шаг.

– Это долгая история, – Она вздохнула, глядя под ноги. – Только приняли на Совете решение о Зоне, как тут же объявилось столько различных представителей из стольких комитетов. – Глория улыбнулась грустно и беспомощно, подняв глаза и встретив взгляд Виктора, как будто здесь была и её вина. – Комитет по экологическим проблемам… Комитет по антропологии и проблемам естественного обитания… И ещё какие‑то, я всех и не помню! Собрали целую комиссию, и все вместе решили, что уровень жизни гриффитов не соответствует общему стандарту проживания. Только «пришельцы» в состоянии помочь им достичь цивилизованности. Поэтому здесь и строят новый город со школой, с интернатами. Есть идея открыть несколько предприятий по переработке сырья: древесина, руда… Пищевые комбинаты. Все они дадут работу каждому, кто хочет… А там, чуть восточнее, – Глория глянула влево пристальным, долгим взглядом, будто хотела разглядеть что‑то за деревьями, – там строится космодром, собрались открывать Космопорт, организовать при нём эмиграционную службу.

Виктор, остановившись резко, как от толчка в грудь, развернулся на месте и посмотрел на Глорию каким‑то непонимающим и от того немного отсутствующим взглядом. Смотрел и слушал, не перебивая, весь этот рассказ, дикий в своей идее, оторванный от этого мира, стоящего на уровне каменного века – не выше!

– Чем больше я тебя слушаю, тем больше мне кажется, что во всех этих комитетах сидят одни придурки, – Он втянул воздух сквозь зубы, вскинул голову, глянув в небо, и решительно произнёс: – Скорей бы домой! На Ниобе не видно всего этого маразма! Ведь надо же, что придумали все эти комитетчики!.. Без согласия местного населения, мы, пришельцы, не имеем никакого права даже на проведение опытов с флорой и фауной новой планеты. Какой же тут город может быть? Какой космодром? Чем они все думают? Хотел бы я знать, что у них вместо мозгов?

Да ведь что главное, они же ещё и прикрываются добрыми побуждениями! Что всё это лишь в заботе о самих гриффитах!.. А их самих кто‑нибудь спрашивал?.. Вас, вот, кто‑нибудь спрашивал? Тебя, Гаргату? Других гриффитов?

– Мы – все гриффиты из персонала – подавали жалобу и просьбу с утверждением первоначального решения Совета по вопросам внедрения. Насчёт закрытой зоны. Здесь и вправду никто не должен жить. Никто, кроме лаборантов и биологов, – Глория говорила быстрым срывающимся голосом, в котором улавливались нотки оправдания. К тому же чувствовалось, что она ещё и нервничает. – Знаешь, мне постоянно кажется, что мы все очень мало делаем в попытке изменить решение комиссии, – она замолчала, шагнула вперёд, оставив Виктора за спиной. Тот, растерянно моргнув, развернулся и бросился за ней вдогонку. Их разделяло не больше метра, когда Глория снова заговорила, будто точно знала, что Виктор её слышит: – Сейчас лучше всего оставить всё, как есть. Зря мы вмешиваемся в течение жизни, в саму природу. Здесь, в нашем мире, где всё всегда шло своим чередом, скоро изменится всё это, – Она огляделась, нервно вскинув руки, и прибавила шаг, – оно станет неузнаваемым. Изменится всё: люди, деревья, воздух, сам лес, наконец, сами джунгли…