— Значит, Кунц невольно служил связным агентом между ней и Легэном.

— Да, конечно. Легэн и познакомил его с ней. Этот простачок передавал своему товарищу от танцовщицы то какой-нибудь подарок, то книгу. Именно через книгу до него дошла инструкция, оригинал которой мы сфотографировали в Германии.

— А в какой момент вы начали подозревать Легэна еще и в том, что он шпион?

— Я подозревал это всегда, даже раньше, чем понял, что он — убийца.

Когда в ночь после преступления Легэн обыскивал виллу Эспинака, он допустил одну большую неосторожность. Он переборщил, когда решил не уносить дневник майора с собой, а лишь вырвать из него уличавшие его страницы, при этом оставив те, из которых можно было заключить, что Брюшо имел какие-то основания ненавидеть Эспинака. В лихорадочной спешке он просмотрел только начала абзацев. Я же прочел все от начала до конца. И нашел там такую запись, сделанную в день приезда майора: «Одно из этих лиц, однако, подозрительно. Это меня угнетает. Уже видел. Где?» А несколько дней спустя: «Реорганизация управления с целью его упрощения. Кроме того, выяснить, почему этот парень кажется мне странно подозрительным. Быть может, я идиот. Не отравлен ли я этим чертовым ремеслом?»

Итак, Эспинак берет к себе Легэна вторым помощником. И не для того, чтобы он «нацарапал ему несколько лишних бумажек», а чтобы он был «организатором праздников», хотя с этой целью Капель справился бы гораздо лучше.

Второе предположение более веское: Веннар утверждал, что утром в день своей смерти майор отправил секретное письмо, которое пропало. А из всех подозреваемых нами лиц возможность завладеть им имел один Легэн.

Всего этого было еще недостаточно, чтобы вынести человеку приговор. Меня ошарашивало, просто убивало то, что я не мог найти убедительную причину, заставившую парня заниматься таким гнусным ремеслом. Да-да, вы сами не верили в такую возможность, когда, помните, говорили: «Они все трое безумно симпатичны», когда невольно сравнивали их с тем, кого все мы обожали, и находили, что Легэн наделен «не только характером, но и благородством».

Решительный шаг вперед был сделан именно в тот день, когда я понял, когда почувствовал, что он мог заниматься этим лишь при одном условии: этот малый надел «маску не на свою личностную сущность, не на свой характер, а просто-напросто на свое гражданское состояние» то есть что он немец.

И сразу целый ряд фактов подкрепил мое предположение.

Как же так? Парнишка, который был «юнгой с тринадцати до семнадцати лет», и только в восемнадцать начал понемногу учиться, в результате чего поступил в Сен-Мексанское училище, предстает перед нами во всех рапортах как очень образованный, эрудированный человек. Еще Веннар отметил, что он «сложная натура», «филолог, интересуется историей дипломатии, прикладными науками, греческой философией». Деликатно ухаживая за вами, он цитирует не Виктора Гюго, конечно же нет, а прелестного Лафорга, самого тонкого и гордого из поэтов. Но это еще куда ни шло. В тот вечер после вашего отъезда он чуть не продекламировал нам от начала до конца «Буколики» Вергилия, да Капель остановил его. Это уже не шло ни в какие ворота. Ведь знать латынь — это большая роскошь! Согласитесь, я уже мог больше не сомневаться.

Остальное уже неинтересно. О том, как я подставил себя под удар, чтобы заставить его сбросить маску, и том, как, воспользовавшись дипломатической напряженностью и полной оторванностью нашего захолустья от внешнего мира, мы немного поиграли в войну, чтобы вынудить его выдать себя, вы уже знаете.

Однако Кунц и Капель чуть было все не испортили. В ночь, когда Легэн попытался меня убить, они не могли заснуть. Мои выстрелы заставили их вскочить, убедиться в том, что его нет, потом поймать его на лжи, когда речь зашла о проведенной ночи. То, что произошло накануне вечером, заставило их призадуматься. Они стали следить за ним, за каждым его шагом.

— Но как он сумел добыть себе этот новый гражданский статус?

Ардан улыбнулся:

— Дорогой дружочек, вы хотите от меня слишком многого. Вам так сложно рассказывать детективные истории, вы любопытны, как ребенок, и непременно хотите знать абсолютно все. Закончим ли мы когда-нибудь, если станем дотошно копаться во всех деталях? Ну ладно, не сердитесь! Если серьезно, то настоящий Легэн погиб в море. А его документы оказались в руках у немецкого матроса. Вот и все.

Поль Кенни

КОПЛАН ВОЗВРАЩАЕТСЯ ИЗДАЛЕКА

Глава I

Присев за столик на крытой террасе небольшого кафе неподалеку от авеню Георга V, Моник Фаллэн рассеянно провожала взглядом прохожих на Елисейских полях. Серое, унылое январское небо, нависающее над Парижем, уже многие недели не радовало ни малейшим просветом.

Стремясь заглушить втайне терзавшее ее беспокойство, молодая женщина зажгла сигарету. Затем, подозвав официанта, она справилась, который час, и заказала третью чашечку кофе за неполный час.

«Как раз то, что нужно, чтобы успокоить нервы,— насмешливо подумала она.— Что поделаешь! Все равно сегодня необычный день».

Праздному зеваке она показалась бы совершенно спокойной, умиротворенной и ничем не озабоченной, и лишь придирчивый наблюдатель смог бы догадаться о внутреннем напряжении, с которым ей никак не удавалось сладить.

Молодой повеса, не успев войти, бросил на нее беглый взгляд, замедлил шаг и принялся с бесцеремонной наглостью рассматривать ее ноги. На вид ему было лет двадцать, на нем был спортивный пиджачишко из коричневого твида и черный свитер с высоким воротом. Вся его внешность источала самоуверенность, граничащую с наглостью.

Расплывшись в дежурной улыбке, выдающей красавчика, умеющего разговаривать с девицами, он расположился за столиком по соседству с Моник и оперся на локти.

Я ищу как раз таких красоток, как вы, для рекламного фильма,— тихо проговорил он снисходительным тоном.— Если вам интересно…

Моник окинула незнакомца ледяным взором и отвернулась.

Нахал, нисколько не огорчившись, продолжал гнуть свое: Назовите мне номер вашего телефона, я позвоню вам вечерком, часиков в девять-десять. Вдруг надумаете испытать судьбу! Приятное занятие, и платят недурно.

Моник, глядя мимо изобретательного юнца на Елисейские поля, откровенно игнорировала его. Он пожал плечами, поднялся и побрел к бару. Еще минут десять, взгромоздившись на табурет у стойки, он наблюдал за ней, вполголоса переговариваясь с барменом.

Даю слово,— цедил бармен сквозь зубы,— ни разу не встречал ее на нашей улице.

Думаешь, туристка? Блондинка, и с таким бюстом… Может, шведка или датчанка?

— Во всяком случае, по-французски она щебечет, как мы с тобой.

— Лакомый кусочек. Представляю, что за прелесть без одежды… Редко когда встретишь такие соблазнительные ножки.

— Больно серьезная,— отозвался бармен.

— Наплевать. У меня вообще слабость к неприступным богиням. И чтобы глаза — как айсберги…

— Ладно, поостынь. Вот ее избранник.

И действительно, представительный господин, лет за тридцать, одетый в плащ, опустился на стул перед очаровательной посетительницей.

Я ужасно опоздал,— заявил вновь прибывший без намека на раскаяние в голосе.

Моник изо всех сил старалась сохранить невозмутимость, но в ее голубых глазах читалось сильнейшее беспокойство.

— Итак, какие новости? — поинтересовалась она едва слышно.

Он долго любовался ею, а потом опустил глаза и едва заметно улыбнулся:

— Не терпится узнать приговор?

— Еще бы! Разве это не естественно? Тем более что я томлюсь здесь уже полтора часа.

— Вы не передумали?

— Что за вопрос? — возмутилась она.

Готов признать, что вопрос идиотский,— добродушно согласился он,— но я обязан был задать его вам.

Он взглянул на часы.

— У вас в распоряжении еще двадцать минут, чтобы переменить свое решение,— отчеканил он.