А знаковым, узнаваемым элементом народного стереотипа Н. С. Хрущева стала круглая шляпа, в который он запечатлен на всех фотоснимках и в газетных публикациях. Основой мифологизации этого исторического факта являются традиционное мышление и психология сельского населения и народная традиция облекать исторический факт в оболочку устного народного творчества.

Примером мифологизации реальных исторических событий является история о разрушении сельских храмов в период богоборчества. Более того, в информационном пространстве современных сел существует огромный пласт рассказов о судьбе священников прихода, самого храма, о месте, где располагалась церковь, об иконах и крестах и т. д. Наряду с конкретно-историческим материалом в них содержится источниковый материал по православно-этнической ментальности и крестьянской психологии. Для фиксации «уникальных человеческих документов» можно разработать самостоятельный исследовательский проект по устной истории «Борьба советской власти с церковью в 1920-1930-е гг.». В вопроснике необходимо предусмотреть получение информации о закрытии приходов, репрессиях против священников и верующих, разграблении и разрушении церквей, судьбе участников разрушения, судьбе икон, крестов, святых источников и т. д. Таким образом, даже мифологизация является полезной для понимания человеческого содержания истории.

Тем не менее отечественное источниковедение отстает от отечественной исторической науки, ревниво относясь к появлению и тем более признанию новых видов и типов исторических источников. В его фокусе до сих пор находится проблема верификации, в том числе верификация источников устной истории. Многие источниковеды и историки до сих пор заостряют внимание на проблеме достоверности и недостоверности устных исторических источников, указывая на их эмоциональную насыщенность и субъективность как на неизбежный недостаток «человеческих документов». Ряд исследователей считает невозможным использование их в качестве исторических источников в силу сомнительной достоверности. Кроме общеизвестных контраргументов о том, что и традиционные источники, даже такие формализованные документы, как акты, протоколы, отчеты, статистические данные, могут содержать искажения и быть столь же субъективными[78], устные историки все чаще говорят об ином дискурсе в интерпретации устных исторических источников.

Например, важное значение при интерпретации устных исторических источников среди модернистских и постмодернистских новаций имеет обоснование новых областей исторических исследований, в частности исследование индивидуальной и коллективной исторической памяти. Для устной истории интересны и некоторые наработки реконструирования прошлой реальности на основе такого материала интервью, как слово, образ, метафора, знаковое моделирование реальности, т. е. реализация исторических исследований через лингвистические смыслы, посредством которых люди прошлого воспринимали реальный мир и истолковывали окружающее. Так, усиление позиций субъекта в процессе исторической реконструкции на основе устных исторических источников представляется перспективным, поскольку расширяет возможности использования инновационных методов исторического исследования.

В целом необходимо отметить, что все повороты исторической мысли, зигзаги методических и методологических подходов, смены парадигм, взаимоисключающие теории и концепции создали огромный арсенал способов и путей интерпретации источников, из которого можно выбрать инструментарий для работы с устными историческими источниками, не сводя источниковедение устной истории только к их верификации. Новации в теории и методологии исторической науки не отрицают и традиционный источниковедческий анализ, который необходим для всех без исключения видов документов, в том числе для таких новых видов исторических источников, как устные. Традиционная внешняя и внутренняя критика устных исторических источников особенно необходима при использовании фактологической и событийной информации. При работе с устными историческими источниками, так же как и с другими документами, важны проверка правильности дат событий, имен, фактов, о которых шла речь в интервью, сопоставление этих данных с другими источниками.

С целью проверки фактологической информации необходимо проработать сведения об информанте, установить роль, которую он играл в описываемом событии. Это позволяет оценить его осведомленность, а также выявить его современное отношение к другим участникам событий и самим событиям. Необходимо учитывать степень давности описываемых событий. С одной стороны, чем больше времени прошло, тем вероятнее искажение фактов. С другой стороны, временная дистанция дает возможность оценить прошлое, выделить из частного главное, расставить акценты. В разрешении этих трудностей может пригодиться методика интеллектуальной истории по работе с нарративом. Она позволяет рассматривать документ устной истории как имеющий двойственную природу, поскольку он существует в двух измерениях. С одной стороны, в устном историческом источнике респондент сообщает сведения о прошлом. С другой стороны, он ведет свой рассказ в настоящее время и соответственно транслирует в нем оценки и представления, сформированные под влиянием прожитых лет и современной политики и идеологии. Иначе говоря, его повествование о прошлом несет на себе печать последующего индивидуального опыта, неизбежных метаморфоз в оценке пережитого. В этом плане материал интервью, как нарратив, является историческим источником с выраженной субъективностью с двумя плоскостями анализа — собственно прошлого и тех изменений, которые происходили с автором и изменили его оценки.

Таким образом, проблема признания или непризнания за документами устной истории статуса исторических источников является архаичной. Причины недоверия и неутихающей дискуссии об их верификации и недопустимой субъективности состоят в узости применяемых подходов и инерционного мышления. Как указывает М. В. Мокрова, «историк, ищущий в документах устной истории конкретную, готовую для использования фактическую информацию и ничего больше, будет, скорее всего, разочарован: даты, факты, имена людей могут быть искажены (а именно так используются в краеведческих изданиях устные источники, из-за чего допускаются ошибки, вызывающие претензии традиционных историков и подрывающие их доверие к устным историческим источникам. — Т. Щ). Источниковед, напротив, получит уникальный и насыщенный материал. Социолог, изучив ряд интервью, объединенных принадлежностью к какой-либо субкультуре, сможет глубже понять особенности существования малой группы, сформировавшейся в социуме. Психолог, лингвист, антрополог, философ — каждый сделает свои собственные выводы из содержащейся в одном и том же интервью информации. Следовательно, результат работы с документом зависит не только и не столько от самого источника, сколько от интерпретации. Источники устной истории требуют комплексного изучения с привлечением не только исторических и источниковедческих методов исследования, но и инструментария психологии, социологии, антропологии, психолингвистики и других областей наук о человеке»¹. Этого требует сама природа устного источника: «Как документ личного происхождения, он многопланов и содержит фактографический и эмпирический материал. Полученный во время опроса фактологический материал используется исследователями при восстановлении сельской событийной истории… Эмпирический материал, закодированный в интервью, позволяет историку восстановить прошлую жизнь во всем ее многообразии: мировосприятие и жизненный опыт людей, их оценки событий и исторических деятелей, вкусы и взгляды, суждения и мнения, пристрастия и убеждения и т. д. Современная методология признаёт за эмпирическими и эмоциональными факторами значение самостоятельных движущих сил истории. Признаётся современными историками и влияние на исторический процесс таких факторов, как убеждения человека, взаимоотношения, личные обиды и пристрастия, взгляды…»[79] ^[80].