Александр Петрович Казанцев

Ступени грядущего

ВИСОКОСНАЯ ВЕСНА

МОСКВА МОЯ

В предмайский солнечный день я ехал по Москве.

Я люблю нашу Москву, ее новые районы с веселым мно-гоглазьем домов, с не разросшимися еще скверами, с щедрой широтой проспектов и дерзкой высотой зданий и вместе с тем с ее русской стариной и трогательной кривизной переулков.

Можно поражаться вечному городу Риму, соседству в нем зеркальных витрин, неоновых реклам с затхлым средневековьем Ватикана, с монахами и папскими гвардейцами в треуголках и с саблями; можно восхищаться шумным Парижем с его архитектурными ансамблями и камнями мостовых, многоречивых, как страницы истории; можно признавать за Лондоном бесспорную самобытность города «частных крепостей», где в каждом доме столько подъездов, сколько квартир, притом квартир многоэтажных, где комнаты расположены не рядом, а одна над другой; можно не забыть красавицу Вену, восставшую среди парков из руин, и Берлин с его назидательно сохранившимися развалинами, Амстердам с его четырьмястами мостами (больше, чем в Венеции, но в полтора раза меньше, чем… в Ленинграде), с узенькими многоэтажными домами вдоль каналов, совсем такими, как на старинной площади в Старом Мясте в Варшаве, воскрешенной трудолюбием и энтузиазмом варшавян; можно вспомнить и город каменных ущелий, столицу доллара- Нью-Йорк или город малоэтажных белых домов с меньшинством белого населения- провинциально тихий южный Вашингтон… Можно вспоминать все столицы мира с их бурлящими потоками автомобилей: лондонскими пробками или нью-йоркскими вынужденными стоянками за километр от нужного места, с парижскими кафе со столиками, выползающими на мостовую, или с афинскими брачными кофейнями, где встречаются люди, ищущие женитьбы, с венскими парками, где венцы арендуют стульчики, и римскими памятниками старины, ставшими своеобразной индустрией. Можно вспоминать все соборы, дворцы и музеи столиц^мира, которые мне привелось повидать, но ни один город не сравню я с Москвой, с ее половодьем площадей, с нашей широтой размаха, полнотой воздуха и света, с неповторимыми ощущениями стремительного развития, движения вперед, быстрой езды, быстрой ходьбы, захватывающего темпа жизни. Я люблю свою Москву!

…Я ехал в потоке автомобилей через Манежную площадь, где нет остановок, и не мог остановиться, хотя у меня захватило дух. На Манежной площади, которую в памятный день 12 апреля группа писателей предложила назвать площадью Космонавтов, я увидел, как мне показалось, фюзеляж небольшого самолета… Я успел прочесть на нем слово «Восток» и нажал на тормоза. Промелькнули дюзы реактивного двигателя.

Но я не мог, не мог остановиться!

Через площадь везли макет (я готов был поверить, что не макет, а сам звездолет!) космического корабля-спутника «Восток»…

Миллионы москвичей потом видели его на Красной площади. А тогда, величиной с автобус, он разворачивался на глазах у немногих, подъезжая к Кремлевской стене.

И этот корабль (или его прототип) несколько дней назад, в канун Первомая летел среди звезд над синим окаемом Земли. Внутри него сидел человек, которого знает весь мир, которого полюбили люди, видевшие так располагающее к себе его лицо на телеэкранах во многих городах Европы и Америки и снова увидели на Красной площади, в праздник Мая високосной весны!

Високосная весна!

Високосный год отличается от других тем, что у него на один день больше.

А событий?… События, пожалуй, стоят високосного десятилетия!

Такова была високосная весна седьмого десятилетия XX века.

СЕДЬМОЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ

Седьмое десятилетие XX века!

Когда-нибудь летосчисление будет вестись не от мифической даты, с которой прошло полных 196 десятилетий, а с великого, переломного для истории человечества дня.

И в далекий тысячный год коммунистической эры люди грядущего, о которых мы мечтаем, на которых так хотели бы походить, в тысячный раз встречая свой Новый год, по традиции окинут взором пройденный человечеством путь и вспомнят двадцатый, последний по старому летосчислению век.

Ему предшествовал век девятнадцатый, век великих гуманистов, писателей, художников, музыкантов, век расцвета искусств и социальной мечты, подаривший человечеству гениальных провозвестников грядущего. И вместе с тем это был век великих изобретений, людей дерзкой, ищущей мысли, часто одинокой, но всегда возвышавшейся над общим уровнем техники. Эти великие бойцы прогресса, искатели, пытливые ученые и вдохновенные изобретатели за один век невиданно продвинули прогресс: от открытия электрической индукции Фарадеєм до промышленного электромотора Доливо-Добровольского, от первых паровых машин Ползунова и Уатта до железнодорожной сети, охватившей Европу и Америку, от электрической дуги Петрова (так называемой вольтовой дуги) до электрических солнц Яблочкова, от обобщений Ломоносова до изобретений Эдисона, от слуховых трубок для глухих до телефона и телеграфа для людей, разделенных океанами. Человечество выходило на широкую дорогу прогресса, оснащенное силой пара, возможностями электричества, светом социальной мысли, пронизывающей туман грядущего.

Почтительно вспомнят люди нового тысячелетия первое десятилетие XX века, которое ознаменовалось открытием радио Поповым, созданием двигателя внутреннего сгорания и с его помощью автомобиля и аэроплана, первыми шагами кинематографа и появлением теории относительности Эйнштейна, значение которой можно было понять лишь с новых высот человеческого знания.

Достижения прогресса не были изолированы от общественных потрясений, от борьбы классов, от соперничества групп и государств. Человеческий прогресс не только зависел от этого, но и был тем определен.

Со смешанным чувством горечи и гордости подумают люди коммунистического завтра о втором десятилетии XX века, характерном появлением не только промышленного электричества, но и отравляющих газов, не только телефонной связью городов, но и пулеметами, не только первыми тракторами на полях, но и танками. В это десятилетие люди могли бы жить лучше, богаче, счастливее, пользуясь всем, что было найдено искателями нового, но терпели горе и невзгоды, погибали или теряли близких, были доведены до крайности лишениями первой мировой войны. Оно закончилось великим потрясением мира, завершилось революцией, с которой благоговейно будут вести летосчисление люди начавшейся коммунистической эры.

Третье десятилетие- это годы окончания войны и залечивания ран, кажущегося процветания и неизбежных кризисов в капиталистических странах, период ломки старого и созидательного размаха в Советской стране с ее ленинским планом ГОЭЛРО, который должен был вывести социалистическую Россию из мглы, увиденной Уэллсом. Пора эта характерна для всего мира гонкой энерговооружений, строительством тепловых и гидроэлектростанций, в числе которых появилась и первая советская, Волховская гидростанция.

В эти годы стал цветным и зазвучал киноэкран.

Знаменательна эта пора еще и новой чертой в технике, особенно сказавшейся в радиотехнике,- появлением массового движения радиолюбителей. Искатели нового в радио не были ни Поповыми, ни Эдисонами, но то были дотошные и кропотливые энтузиасты, испытатели, неуемные экспериментаторы, создатели схем и конструкций, сложенных в конечном счете из микрооткрытий, малых улучшений, находок, которые возможны лишь при миллионах попыток. Создание нового в технике к этому времени перестало быть уделом лишь технических гениев. Если в XIX веке технические гении создавали недоступное простым смертным техникам, то в эту пору XX века возможное для массы искателей нового стало уже не по плечу гению.