— Да. Завтра мы с Сержем пойдем в Пти Пале и купим для тебя новый.

— Никакой новый амулет мне не нужен, — отказалась Клод. — Ни при каких обстоятельствах! Я буду носить этот. Пойду к Давиду Левину, он мне его выпрямит и отполирует.

— Но ведь подписи на нем больше не разберешь.

— Это не имеет значения, Филипп. Мне известно, что там было написано.

— Она права, — согласился Серж. — Она у нас очень мудрая, Филипп. И она просто обязана носить этот амулет и не имеет права менять его на другой. Ведь этот уже доказал свою чудодейственную силу!

— В этом все дело, — проговорила Клод. — А теперь, доложу я вам, ваша заботливая хозяйка страшно устала, и ей надо поспать. Вам это тоже не помешает. В конце концов, нам давно не двадцать лет!

— Когда мы увидимся?

— Предлагаю завтра! Завтра я в вашем полном распоряжении. Завтра я буду в полном порядке. Но не звоните мне по телефону! Я вам сама позвоню.

Серж с Филиппом встали. Клод проводила их до двери и поцеловала на прощание.

— Не забудь своего чемодана, Мотек! Я свои вещи разберу потом. Сейчас меня и впрямь ноги не держат. Пока, друзья! И оставьте в покое молоденьких девушек! Будьте паиньками! А если это вам не по силам, будьте, по крайней мере, осмотрительны!

13

— Я до сих пор не могу в это поверить, — говорит Филипп. Он прошелся с Сержем по набережной Монблан до «Бо Риважа», и теперь они сидели под синим тентом в уличном кафе «Набережная, 13» и пили кофе. — Меня прямо в жар бросает, как только об этом подумаю.

— А каково было мне, когда я нашел ее в этом маленьком госпитале во Франсевиле, и врачи объяснили мне, что к чему, представляешь? Я с ней и словом перемолвиться не мог, врачи для начала дали ей очень сильное снотворное.

В это время они были единственными посетителями в кафе «Набережная, 13» Молодые официанты накрывали столы к ужину.

— Сначала Клод выглядела очень прилично, — сказал Филипп, — и в настроении была, смеялась, шутила… а под конец еле на ногах держалась, и не только от усталости, да?

— Нет, не только от физической усталости, — согласился Серж. — То, что ей довелось пережить в джунглях, — страшная история. В первые дни в больнице Либревиля, куда мы ее доставили, она несколько раз пыталась рассказать об этом… немного бессвязно, она не доводила свою мысль до конца, обрывала фразу на полуслове… Знаешь, чаще всего она упоминала убитых детей, да, и еще Генри Уоллеса, этого репортера. Он стоял рядом с ней, когда осколком снаряда ему срезало голову.

— Ужас!

— Да, ужасно! Наше счастье, что в Либревиле она попала в руки хороших врачей. Среди них был даже психолог, и все они уделяли Клод много внимания. Долгий крепкий сон, покой и лекарства поставили ее на ноги… Боюсь, она еще не совсем здорова. Знаешь, у нее такая профессия, что она много всякого насмотрелась, но ничего подобного все же не было. Она больше не рассказывает о пережитом, вот уже несколько дней, но, безусловно, думает об этом не переставая. Она женщина сильная и старается нервы не распускать; сейчас она счастлива от мысли, что мы опять вместе. Но мы должны обращаться с ней осторожно, Филипп, очень осторожно…

Они встали.

— Сейчас я чувствую себя вконец разбитым, сам не знаю почему, — признался Серж. — Думаю, самое время хоть немного поспать. Советую тебе сделать то же самое, старик! Это самое лучшее, что мы можем придумать сегодня. Завтра будет другой день, как говорила Скарлетт О’Хара.

Подойдя к краю тротуара, он остановил такси. Филипп помахал ему и через ресторан прошел в свой отель.

14

— У нас есть письмо для вас, месье Сорель, — консьерж передал Филиппу конверт.

— Спасибо, — поблагодарив, тот поднялся к себе в номер.

Шаркая ногами и чувствуя себя неимоверно усталым, он вышел на балкон и сел в одно из широких плетеных кресел. Надорвал конверт. Из него выпал факс, отправленный в двенадцать часов дня из лондонского аэропорта Хитроу. Филипп прочитал написанный от руки текст: «Дорогой отец, мы благодарим тебя за все, что ты для нас сделал. Обещаем, что подобное больше никогда не повторится. Обнимаем тебя, Ким и Симона».

«Почерк Кима», — равнодушно подумал Филипп. Вернувшись в салон, он бросил листок в корзину для бумаг. Потом принял переменный душ, горячий, а потом ледяной, снял с постели тяжелое серебристого цвета покрывало и лег голый на прохладную простыню — несмотря на включенный кондиционер, в спальне было жарко. Он вспомнил о том, что рассказал ему Серж о смерти Генри Уоллеса, и у него снова появилось ощущение, нет, уверенность в том, что смерть вездесуща. Jamais deux sans trois. Да, где двое, там и трое. «И относится это не только к самолетам, например, — подумал он, — но и к землетрясениям, извержениям вулканов, смерчам и катастрофам на море — ко всему, что я теперь переживаю, это тоже относится. Это закон. Если погибнут двое, обязательно погибнет и кто-то третий, да что там — погибнут еще очень многие…» С этой мыслью он уснул. Из путанных снов его вызволил резкий телефонный звонок.

В комнате было темно, в окне он увидел много огней и даже не сразу понял, где находится. Сначала он нащупал кнопку на настольной лампе, потом снял трубку.

— Да? — он прокашлялся.

— Я тебя разбудила? — услышал он голос Клод.

— Да.

— Извини!

— Нет, нет! Я рад, что ты позвонила, Клод! А который час? — принимая душ, он снял в ванной комнате часы.

— Без четверти десять, — ответила она. — Я проспала целых пять часов. И сейчас я как новенькая. А ты?

— Я тоже. Как ты себя чувствуешь, Клод?

— Нервничаю, — сказала она. — И даже очень. Я хочу что-то сказать тебе, Филипп, но не по телефону, так не получится, ты должен быть рядом, когда я скажу тебе это. Это что-то необычное и очень приятное. Давай встретимся в «Библиотеке»?

— Когда угодно.

— Через двадцать минут?

— Через двадцать минут, — он уже встал с постели.

В это позднее время «Библиотека» была почти пуста. Филипп пришел раньше Клод, и Робер Арто, обходительный хозяин бара, приветствовал его, а сидевший за роялем светловолосый Жорж начал наигрывать «Сэ си бон».

— Я провожу вас к вашему столику? — проговорил Робер и пошел рядом с Филиппом в нишу, где они с Клод сидели перед ее отлетом в Конго.

Филипп мысленно поздоровался с рыжим сенбернаром, изображавшим Генриха VIII, с принцессой пуделихой и с бассетом, принцем-супругом, вислоухим, с большими грустными глазами, и тут на него повеяло сквозняком. Оглянувшись, он увидел направляющуюся к столику Клод. На ней опять был облегающий брючный костюм из черного шелка с глубоким вырезом, на ногах — черные кожаные туфли на высоком каблуке. Она подкрасилась, губы ее алели, а черные волосы блестели.

— Добрый вечер, дорогой, — она поцеловала его, а Жорж сразу начал наигрывать другую мелодию и напевать:

— Every time it rains, it rains pennies from heaven…

— Наша песня, — сказала Клод.

— Да, наша песня.

Когда Робер подошел, чтобы поздороваться с Клод, она сказала ему:

— Мы были в отъезде. А теперь опять долго будем в Женеве.

— Заходите к нам почаще, прошу вас… — улыбнулся Робер. — Как только сможете.

— Обещаем! И, чтобы отметить наше возвращение, принесите-ка нам, пожалуйста, два…

— «В постели»!

— Вы не забыли!

— Как я мог забыть, мадам, — улыбнувшись, хозяин бара исчез.

Клод посмотрела на Филиппа.

— Ну как?

— Что?

— Не чувствуешь? Ну, поцелуй меня еще раз!

Он поцеловал ее.

— Ого! Моя туалетная вода!

— Это твой запах — теперь. Когда я наряжалась, я увидела этот небольшой пакет, открыла флакон и попрыскала немножко «In Love again» себе на руку. — Она прильнула к нему. — И потом… потом я подумала об этом названии. Я действительно опять хочу любить, Филипп! Помнишь, я рассказывала тебе об этом англичанине, который изнасиловал меня в джунглях? Там валялось множество красных плодов, испускавших сладкий и вместе с тем терпкий запах…