Он достал из кармана список комиссара Барро.

— Мне в полиции кое-кого порекомендовали… Сегодня суббота. Не знаю, кого из них я застану дома.

— Все равно кого, лишь бы он вытащил Кима из тюрьмы!

— Замолчите! — сказал он, вне себя от негодования. — У него на совести четыре человеческих жизни!

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Я говорю о Якобе Фернере и его семье.

— Ах, вот вы о чем… — Она покачала головой. — Ким тут ни при чем. То, что тот их всех убил и потом с собой покончил — для него лучший выход, — это Ким так считает. Да так оно и было.

— Четверо мертвы — это, по-вашему, лучший выход?

— Конечно! — она опять заговорила быстро, уверенная в своей правоте. — Ну, подумайте сами. Фернер был человек конченый. На нем можно было поставить крест. А на его семье — тем более. Но вы-то, господин Сорель! Если выяснится, что вы поддаетесь шантажу ничтожного банковского чиновника, вам это безусловно будет стоить вашей должности.

«Абсолютно аморальное существо, — подумал он. — Она не просто аморальный человек, она просто вне всякой морали. Эта красивая девушка понятия не имеет, что такое мораль. Они с Кимом спелись. Два сапога пара».

— Поэтому Ким и отправил вам это сообщение по факсу — чтобы порадовать вас.

— Хороша радость.

— Да, господин Сорель. И вдобавок сюрприз.

Да, — сказал Филипп Сорель. — Сюрприз ему удался вполне.

«…дорогой месье, бежевый костюм, который вы оставили в ванной комнате, нам пришлось отдать в химчистку… Потому что меня вывернуло наизнанку от этого сюрприза», — подумал он.

— Факс был попыткой Кима возобновить с вами отношения. Больше всего он страдал из-за плохих отношений с вами. Ким рассказывал, что когда-то вы его любили! А Ким и по сей день любит вас!

— Замолчите! Это невыносимо! — он полез в карман брюк, достал смятую пачку денег и протянул ей три тысячефранковые купюры. — Возьмите это! Ничего не говорите, а берите это, все, все, все! Расплатитесь с долгами! — он засунул деньги в ее сумочку, стоявшую на столе.

Пока он говорил, лицо ее сделалось иссиня-багровым. Из носа потекла кровь, оставляя пятна на платье.

— О Боже, — проговорила она. — Боже мой…

— Возьмите! — он протянул ей свой носовой платок. Она прижала его к носу и рту. — В ванную! Скорее…

— Мне очень жаль, но у меня это бывает…

— Спокойно! — Он повел ее в ванную комнату, сорвал с крючка махровое полотенце, смочил его холодной водой и приложил холодный компресс к ее лицу. — Запрокиньте голову! — Ногой подтащил поближе табуретку, усадил на нее невестку. — Держите голову запрокинутой. И прикладывайте холодные компрессы. Полотенец здесь хватит. Когда кровь остановится, прилягте на несколько минут… с холодным компрессом на затылке…

— А вы выйдите! — едва слышно прозвучал из-под полотенца ее голос. — Мое платье… я должна снять его… оно все в крови…

Филипп вернулся в салон. Когда он наливал виски в стакан, руки его дрожали, а левое веко подергивалось. Он выпил и вышел на балкон. Озеро и суда на нем, фонтан — все это в свете заходящего солнца ослепило его. Он почувствовал такую слабость, что опустился в плетеное кресло. Долго разглядывал листья старого каштана — они были совсем близко. Через пару минут он опорожнил свой стакан и вернулся в прохладный салон.

«Что это с Симоной? — подумал он, поймав себя на том, что впервые называет ее по имени. — Если кровотечение не прекратится, надо немедленно вызвать врача. Надо покончить с этим… Я больше не выдержу. А может быть, это всего лишь трюк с ее стороны… умеют же некоторые женщины разрыдаться и впасть в истерику без всякого повода?.. А вдруг она потеряла сознание?»

Он открыл дверь в спальню.

Симона лежала на кровати, отбросив серебристый плед, совершенно голая. Он увидел ее длинные красивые ноги, круглые белые колени, высокие упругие груди с торчащими светлыми сосками; рот ее был полуоткрыт.

— Иди ко мне! — сказала она.

В четыре шага он оказался у постели.

— Вон отсюда!

— Ты ведь сам сказал, чтобы я легла! — Симона расставила ноги. Он увидел, что на простыне лежат перепачканные кровью полотенца. Наволочка тоже была в крови. — Все в порядке. Я вся помылась.

Он был вне себя от ярости.

— Вон! — крикнул он опять и схватил Симону за руки, чтобы поднять с постели. Она вырвалась и заерзала на перепачканной простыне.

— Или ты предпочитаешь, чтобы женщина перед этим не мылась?

Он пошел в ванную комнату, взял там ее платье, белье и туфли, бросил все это на серебристое покрывало и попытался вытащить ее из постели. На этот раз она не пыталась вырваться.

— Ой, мне больно! — закричала она.

— Одевайтесь!

— Вы дали мне три тысячи франков и не хотите…

— Закройте рот! Одевайтесь! Мигом!

Она в недоумении посмотрела на него, пожала плечами и повиновалась.

— А теперь убирайтесь отсюда! — он схватил Симону за руку и потащил за собой в салон. Она шла за ним, несколько раз споткнувшись в своих туфлях на высоких каблуках.

— Секундочку… моя сумка. — Она схватила ее и последовала за Филиппом, который держал ее за руку железной хваткой. Резко открыл перед ней дверь в коридор. Прежде чем он успел что-либо сообразить, она обняла его за шею и поцеловала в губы.

— Благодарю вас, — проговорила она вдруг совершенно спокойно, как благовоспитанная дама. И пошла вдоль металлических перилец коридора по направлению к лифту.

Он захлопнул дверь номера и прислонился к ней спиной, тяжело дыша. Прошло несколько минут, пока он окончательно успокоившись, вернулся в спальню. От вида окровавленных полотенец и перепачканных кровью простыни и наволочки ему сделалось не по себе. Зайдя в ванную комнату, он увидел на полу еще несколько полотенец с пятнами крови, в крови был и умывальник. «Будь ты проклята, — подумал он, — будьте вы оба прокляты, ты и Ким!» Он набрал по телефону номер коридорной.

Женский голос ответил ему:

— Добрый вечер, месье Сорель. — Вы получили мою записку?

— Вашу записку?.. — Он не мог вспомнить. — Ах да, насчет костюма и химчистки. Вы мадам Донадье?

— Да, месье. Раньше, к сожалению, не получается.

— Ничего страшного… Я… «Черт побери, — подумал он, — не могут же постель и ванная комната оставаться в таком состоянии». Я опять нуждаюсь в вашей помощи, мадам… у меня кровь пошла носом, очень сильное кровотечение…

— Мы немедленно придем и приведем все в порядок.

— Ужас какой-то… вчера костюм, а сегодня вот это…

— Пустяки, месье! А мы-то на что? Подождите немного…

Она пришла очень скоро — пожилая женщина с аккуратно уложенной высокой прической и легким макияжем. Ее строгий английский костюм мог быть и от известного портного, а не из магазина готового платья. Две девушки в черных платьях с белыми передниками привезли на тележке свежее белье.

— Подождите, пожалуйста, пока в салоне, месье.

Коридорная обменялась несколькими словами с девушками. Одна из них сразу исчезла в ванной комнате, а вторая помогала мадам Донадье менять постельное белье.

— Позвольте мне, по крайней мере… — сказал он, вкладывая ей в руку стофранковую купюру.

— Ни в коем случае! — Она немедленно вернула ее Сорелю. — Возьмите, месье. Это противоречит нашим правилам.

— Пожалуйста, — сказал он. — Передайте деньги девушкам, если вам ничего брать не полагается…

— Для девушек, так и быть, возьму. Большое вам спасибо, месье, вы очень добры!

Совсем молоденькая темнокожая девушка, стоявшая рядом с ней, изобразила нечто вроде реверанса.

— Спасибо вам, месье, от меня и от Жанны.

Женщины быстро заправили постель свежим бельем.

— Мы уже почти готовы, месье Сорель! — громко проговорила из ванной комнаты мадам Донадье, и через несколько секунд она уже присоединилась к темнокожей девушке.

— Спокойной ночи, месье Сорель, — сказала на прощание коридорная.

Они обменялись несколькими словами с девушкой, приводившей в порядок ванную комнату, и вскоре дверь номера закрылась за ними.