Дело опять попадает в какой-то мутный водоворот. Теперь у судьи Бертюлюса имеются доказательства того, что один из подложных документов, представленных полковником Анри, сфабрикован потаскухой Пэи. Он извещает прокурора Республики Фейолея о том, что намерен подписать ордер на арест Эстергази и Пэи. Антидрейфусар Фейолей противится этому. И когда министр юстиции дает Бертюлюсу запоздалое разрешение на обыск у Эстергази, Фейолей немедленно поручает следователю Альберу Фабру вести дело Пикара. Око за око!
При обыске у Пэи Бертюлюс находит кепи Эстергази и выворачивает подкладку. Не больше, чем на миллиметр. Под картонной прокладкой спрятан «освободительный документ», которым граф угрожал Феликсу Фору — таинственная бумага, якобы похищенная в Военном министерстве и врученная Эстергази «дамой под вуалью». Это последняя ставка Эстергази. Но тут появляется сам Эстергази.
Бертюлюс арестовывает его за подлог и за использование подлога. Майор вопит:
— Я не буду молчать! Расскажу все! Все! Все!
В полночь девку Пэи отправляют в Сен-Лазар, а Эстергази в Санте. Тогда расторопный следователь Фабр немедленно препровождает Пикара вслед за Эстергази. Зуб за зуб!
Вот в какой обстановке должен был начаться второй процесс Золя в Версале 18 июля.
Закусив у Жоржа Шарпантье, Золя и Лабори садятся в автомобиль, который ведет Фаскель. Машина набирает скорость. Золя любит быструю езду. Однако при выезде из Вирофлэ приходится сбавить газ: фыркающий автомобиль окружают полицейские на велосипедах.
Во Дворце правосудия их поджидает человек в котелке. Это — Мукен, начальник муниципальной полиции. Нам повезло, ибо мы сможем проследить весь процесс, минута за минутой, благодаря недремлющему оку полиции[177].
В 11.15 Мукет телеграфирует:
«Гг. Золя и Демулен прибыли в И часов… Никаких инцидентов, никаких выкриков. Мною приняты все меры, одобренные г-ном префектом. У здания толпится около трехсот человек».
«13. 40. Судопроизводство началось в полдень. До переклички присяжных адвокат Лабори заявил о неприемлемости гражданского истца. Суд отверг это заявление. Тогда Лабори немедленно подал заявление о том, что дело Золя должно рассматриваться в связи с Делом Дрейфуса… Снаружи народу немного, зал суда переполнен, но всюду спокойно».
Мукен поспешно возвращается в зал заседаний. Его помощники следят за анархистами, так как полицейский знает от шпиков, что те хотят спровоцировать инцидент.
«14. 20. Суд удалился для обсуждения заявления адвоката Лабори. Оно отвергнуто. Тотчас же Лабори заявил, что это решение должно быть утверждено Кассационным судом. Генеральный прокурор отверг это заявление, и суд еще раз удалился на совещание».
«14. 35. В тот момент, когда судьи выходили из зала, произошел бурный инцидент на глазах у всех присутствующих между гг. Деруледом, Юбаром и Рейнахом. Первые двое обозвали Рейнаха продажной шкурой и несколько раз крикнули ему „Вон из Франции!“… Господин Золя подал кассационную жалобу».
Чертовски жарко! Начальник полиции вытирает мокрый лоб… Что? Как, как? И вот пятая телеграмма:
«14. 37. Я ошибочно информировал об инциденте между Деруледом и Рейнахом. Ссора произошла между Деруледом и Юбаром. Ходят слухи о посылке секундантов».
Тем временем судебное заседание возобновляется, и председатель суда объявляет, что кассационная жалоба не будет принята во внимание.
— Самое время, — говорит Клемансо.
Золя и его защитники покидают зал.
Страшный переполох среди полицейских.
«14. 45. Как только суд огласил постановление о том, что слушание дела отложено не будет, господа Золя, Клемансо и Лабори покинули зал заседаний. Принимаю меры, чтобы обеспечить их отъезд».
Это оказалось труднее всего! Префект парижской полиции — соперник г-на Вигье, с нетерпением ожидает шестой телеграммы от своего верного подручного. Тем более, сам министр внутренних дел проявляет беспокойство. Хорошенько следите за Золя. Главное, чтобы не было никаких инцидентов! Никаких инцидентов!
«15.20. Золя и адвокат Лабори вышли из здания суда в 15.10. Они отправляются в автомобиле в Воскрессон. Служба охраны обеспечена до Пикардийского побережья. Толпа беснуется. Положение очень напряженное, но все обошлось благополучно».
Господин Мукен поправляет узел галстука. Схвачено пять анархистов, явившихся из Бельвиля и пригородов. Их главарю, Жану-Батисту Бруссулу, тридцать пять лет. Он заявил агентам: «Все вы дерьмо!» Жан Лази, двадцати лет, проживающий по улице Бельвиль, кричит: «Смерть фараонам!» — с таким же чувством, с каким друзья Деруледа кричали Золя: «Итальянец, убирайся в Венецию! Вон из Франции!» Потешный контраст между злобными физиономиями демонстрантов-националистов и изысканной руганью интеллигентов! Сейчас автомобиль, вероятно, подъезжает к Булонскому лесу. Префект полиции потирает руки и звонит министру по телефону:
— С Золя все в порядке. Улизнул.
— Поблагодарите от моего имени службу порядка, дорогой префект! — отвечает министр.
Тем временем Золя снова встречается у Шарпантье с братьями Клемансо, адвокатом Лабори, гравером Демуленом и несколькими друзьями. Завязывается ожесточенный спор:
— Золя, на суде мы исчерпали все свои возможности. Вас вскоре арестуют. Надо бежать из Франции.
— А мне на это наплевать! Я уже пожертвовал всем — работой, душевным покоем, так что вполне могу подарить и остаток своей свободы. Я предпочитаю тюрьму бегству. Никуда не поеду!
— Нужно уехать, — говорит Жорж Клемансо. — Из тактических соображений. Я реально смотрю на происходящее.
— О, я это знаю!
— Мы должны иметь возможность возобновить процесс в удобный для нас момент. В тюрьме вы не напишете еще одно «Я обвиняю!..».
Лабори, выходец из Реймса, уроженец Шампани, идеалист и в то же время реалист, объясняет писателю:
— Господин Золя, окончательный приговор по вашему процессу должен быть вынесен только после того, как начнется пересмотр Дела Дрейфуса! Если вы останетесь, то вам лично грозит тюремное заключение. Второй раз вам не удастся уйти из суда. Это последний шанс. Судопроизводство…
— Ох уж это судопроизводство! — повторяет Золя, как-то вдруг сникнув от усталости.
Теперь он колеблется в выборе между тюрьмой и изгнанием. И в конце концов уступает единодушному натиску друзей:
— Демулен, будьте добры, съездите за моей женой!
Вечером г-жа Золя привезла дорожный несессер Эмиля. Она побоялась взять чемодан, чтобы не возбуждать подозрений у полицейских. Золя был мрачен.
«18 июля навсегда останется страшной датой в моей жизни, когда я пожертвовал всем, что имел. 18 июля, подчиняясь тактическим требованиям и уступая настояниям моих товарищей по оружию, сражавшихся бок о бок со мною за честь Франции, я вынужден был оторваться от всего, что любил, от всего, к чему привыкли мой разум и мое сердце…»
Со временем между обеими семьями воцарился невеселый мир. Один-два раза в месяц, по четвергам, Эмиль и Александрина отправлялись на прогулку с детьми в Тюильри. Глядя на резвящихся Жака и Денизу, Александрина порой забывала, что это не ее дети. Теперь они меньше дичились этой дамы. Они усвоили, что при ней нельзя говорить о матери, только и всего. Эта дама всегда приносила им подарки.
Иногда Эмиль садился на велосипед и навещал Жанну и детей в Вернейе на Сене, где они проводили лето. Даже в самую палящую жару он отправлялся из Медана сразу же после завтрака и вскоре, улыбающийся и запыхавшийся, появлялся на улице Базенкур перед тяжелыми воротами, за которыми тянулся большой цветущий сад. Черт возьми, и от этого покоя ему приходилось отказываться в пятьдесят восемь лет! Что же делать! Ведь Гюго тоже…
177
Государственные архивы.