Я пригнулся у стены флигеля и прислушался. Где бы не находился Том Кобли, он застыл. Я взглянул направо и налево и увидел только фермерские сооружения, темными блоками высившиеся в серой ночи. Я услышал случайное блеяние козы и шум насекомых. В окне таверны по другую сторону дороги горел свет, но в ней было тихо.

Потом, в почти угнетающей тишине послышался хруст гравия с другой стороны здания. Он стоял там, выжидая, что я необдуманно наброшусь оттуда.

Я обдумал наши позиции. Он ожидал, что я появлюсь из-за угла. Поэтому я подкрался с противоположной стороны настолько бесшумно, насколько это было возможно. Я вздрогнул, неосторожно ступив сапогом на камни, звук от которых, как я надеялся, утонул в тишине. Я тихо прошел вдоль стены и, прислушавшись, остановился за углом. Если я был прав, Том Кобли поджидал меня с другой стороны. Если я был не прав, то в моем животе мог оказаться кинжал.

Я затаил дыхание и осторожно выглянул из-за угла.

Я рассудил верно. Кобли был там, у дальнего конца стены. Он стоял спиной ко мне, в его руке сверкнул нож. Он был легкой приманкой, карауля меня вот-так. Я мог за три шага добраться до него и вонзить свое лезвие в его хребет, — и все это быстрее, чем он успел бы пёрнуть.

Но он был нужен мне живым. Я должен был узнать, кто сопровождал его. Кем был тот высокий человек с перстнем, которому удалось помешать Джулиану убить меня?

Поэтому я нейтрализовал его. Ну, не столько его, сколько его руку. Отрубив ее.

Или по крайней мере, я попытался. Я был неопытным фехтовальщиком, и это было очевидно, но, возможно, тупость лезвия тоже сыграла свою роль. Во всяком случае, я нацелился на предплечье Кобли, ухватившись за саблю двумя руками. Я разрезал его рукав и вонзил лезвие глубоко в руку, но мне не удалось ее отрубить. Хотя бы я добился того, что он уронил оружие.

Кобли закричал и отступил. Он схватился за раненую руку, кровь из которой омыла стены флигеля и грязь под ним. В тот же момент я уловил какое-то движение в темноте и вспомнил звук, который я счел за возможный знак постороннего присутствия. Было слишком поздно. В лунном свете тени породили фигуру, и я увидел равнодушный взгляд из-под капюшона. Рабочие одежды и сапоги были почему-то слишком чистыми.

Бедняга Том Кобли. Он не мог этого предвидеть. Он практически насадил себя на лезвие незнакомца. Новоприбывший вонзил саблю в его спину до самой грудной клетки, и лезвие выглянуло из плоти омытым в крови. Кобли опустил на него взгляд, пробормотал свои последние слова, и его тело соскользнуло с сабли и шумно упало в пыль, когда незнакомец вытащил лезвие.

Есть такая поговорка, да? "Враг моего врага — мои друг". Звучит она примерно так. Но для этого правила нередки исключения, и в моем случае оно воплотилось в человеке в капюшоне и с окровавленной саблей. Моя шея все еще болела от следа его кольца, а лицо — от его кулаков. Я не мог понять, почему он убил Тома Кобли, и не очень это меня интересовало. Я сделал выпад вперед с воинским кличем, и лезвия наших мечей колокольным звоном нарушили ночную тишину.

Он легко парировал удар. Раз. Два. Не успел я сделать рывок, как мне пришлось уже отступать, неуклюже и неумело защищая себя. Я сказал, что был неопытным фехтовальщиком? Да я не был фехтовальщиком вообще. С не меньшим успехом я мог орудовать дубинкой или палицей. Его сабля со свистом глубоко ранила мою руку. Сначала я почувствовал тепло крови, потекшей вниз по бицепсу и намочившей рукав, а затем — как силы начали покидать руку, державшую оружие. Мы не боролись. Больше — нет. Он играл со мной. Играл со мной, чтобы потом убить.

— Покажись, — задыхаясь, произнес я, но он не ответил. Я понял, что он услышал меня только по отблеску улыбающихся из-под капюшона глаз. Обманутый дугой, описанной его саблей, я не успел — и не немного не успел, а сильно не успел — защититься от удара, нанесшего вторую рану.

Он снова попал. Снова. Со временем я понял, что он нанес порезы с точностью медика — достаточные, чтобы причинить боль, но не чтобы мгновенно обездвижить меня. Но определенно достаточные, чтобы обезоружить. В конце концов, я не почувствовал, как оружие выскользнуло из пальцев. Я просто услышал, как оно упало на землю, и увидел, как оно лежало в пыли и крови, вытекавшей на него прямо из раны.

Пожалуй, я ожидал, что он снимет капюшон. Но он его не снял. Вместо этого он, приложив кончик сабли под мой подбородок, жестом руки указал, чтобы я сел на колени.

— Ты не очень-то хорошо знаешь меня, незнакомец, если думаешь, что я умру, стоя на коленях, — сказал я ему, чувствуя себя удивительно спокойно перед лицом поражения и смерти. — Если тебе все равно, то я бы предпочел стоять.

— Ты не сегодня встретишь свой конец, — сказал он глубоким и ровным тоном. — Мне тебя жаль. Но вот, что я тебе скажу. Если "Император" не уплывет с тобой завтра утром, эта ночь станет началом конца для любого, носящего фамилию Кенуэй. Исчезни с первым светом, и никто не тронет твоих мать и отца. Но если этот корабль отчалит без тебя, то они пострадают. Вы все пострадаете. Я ясно выражаюсь?

— Не соизволите сказать, кто мои милосердные враги? — спросил я.

— Не соизволю. Знай только, что существуют силы в этом мире куда более могущественные, чем ты можешь себе представить, Эдвард Кенуэй. Этой ночью ты увидел их в деле. Ты пострадал от их рук. Да наступит этому сейчас конец. Не возвращайся на эту землю. А теперь, Эдвард Кенуэй, ты сядешь на колени.

Промелькнула сабля, и ее гарда ударила меня в висок.

Когда я очнулся, я был уже на борту "Императора".

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

По крайней мере, я думал, что был на "Императоре". Я искренне на это надеялся. С больной головой я вылез из койки, но стоило мне вытащить сапоги, как меня откинуло в сторону.

Недолгий полет завершился ударом по лицу. Некоторое время я мог лишь стонать от боли, пытаясь понять, какого черта я чувствовал себя таким пьяным, хотя не помнил, чтобы я пил. Ну и, конечно, я не был действительно пьян.

Но если я не пил, почему пол подо мной просто ходил ходуном, накреняясь то в одну сторону, то в другую? Я подождал некоторое время, надеясь, что качка прекратится, пока не осознал, что заканчиваться она не собиралась.

Мои ноги то и дело неустойчиво танцевали и месили древесные опилки, а руки были расправлены, как у человека, пытавшегося устоять на бревне. Тело все еще ныло от побоев, но мне уже становилось лучше.

Следующим, что я почувствовал, был запах. Хотя нет, не "запах", а самая настоящая вонь.

Боже ж ты мой, как же сильно воняло помесью дерьма, мочи и морской воды. Позже я узнал, что этот запах можно было встретить лишь на нижних палубах, так же, как некоторые запахи можно было встретить лишь в определенных тавернах или в лавках мясников. Но что действительно пугало, так это то, насколько быстро ты привыкал к этим запахам.

Это был людской запах, а команда "Императора" насчитывала 150 человек. И если вся эта толпа не занималась работой, вися на такелажных канатах или толпясь на камбузе, то они мирно посапывали на оружейной палубе, либо в койках, подобных моей.

Я слышал, как кто-то из матросов хихикнул во тьме, когда корабль вновь тряхнуло, из-за чего меня отбросило сначала на деревянную подпорку, а затем на мачту напротив. Так вот что они подразумевали под "морской болезнью". Мне нужно было привыкнуть к непрекращающейся морской качке.

— Это "Император"? — поинтересовался я у хихикающей тьмы.

Скрип досок корабля. К этому тоже надо было привыкнуть, как к качке и вони.

— Ну дык, а где ж еще? — пришел незамедлительный ответ.

— Я новичок на корабле, — сказал я, держась за балку так, будто от этого зависела моя жизнь.

— Да неужели? — тьма вновь нагло захихикала.

— Мы далеко отплыли?

— Уже день, как плывем. Тебя сюда притащили не то уснувшим, не то вырубившимся. По-моему, ты слегка перебрал.