О ЖЕСТОКОМ УБИЕНИИ
ложно обвиненного воеводы московского Ивана Петровича79
В 1568 году от девственного Рождества Спасителя король польский Сигизмунд-Август, великий князь литовский, стоял лагерем в Радошко-вицких полях и намеревался вторгнуться в пределы Московии. Великий князь Московии охранял в то время с гарнизоном город Великие Луки, а после этого, когда король польский снялся с лагеря, не добившись успеха, но с угрозами, великий князь вернулся в город Московию и там застал некое враждебное ему выступление знати. В особенности некий знатный человек Иван Петрович, главный воевода, несущий у Него власть в Московии, ложно и бесчестно был обвинен доносчиками, будто бы он домогается великого княжения; великий князь тотчас, не quasi ille magnum Ducatum ambiret, quem magnus Dux confestim nulla purgatione criminis objecti audita omnibus bonis, mobilibus et immobilibus spoliare fecit, ipsumque in bellum contra Tartaros proficiscere jussit. Ille miser omni suppellectili spoliatus ne equum quidem, in quo ad id praescriptum bellum proficisceretur relictum habuit, Monachus tamen quidam ejus miseriae condolens, equum ei accommodavit, in quo contra Tartaros mandatum Principes adimplens, solus tantum (qui nuper caterva servorum comitabatur) profectus est. Ex bello tandem reversus, ad Magnum Ducem
citatur, omnesque nobiles et caeteri magnates ad tempus designatum in Moscoviam convocantur. Praedictus igitur Joannes Piotrovicz ad tribunal
citatus, uxori, liberis, caeterisque affinibus, valedicens, necis futurae praescius, Magno Duci se praesentavit. Statim ergo ab ipso Principe ornamentis Ducalibus, Diademate, et Sceptro, solenniter insignitus in sede sive Majestate Regia ad id erecta collocatur, cumque iam sic insignitus et ornatus sederet, omni conventu nobilium et magnatum circumstante, ipse magnus Dux coram eo stans, capite adaperto, quasi honorem exhibens, caput et genua (secundum morem gentis) inclinabat, dicens, Ave magne Dux et Monarcha Russiae, en obtinuisti quod affectabas, en habes quod ambiebas, voluisti enim in locum meum magnum Monar-chatum Russiae (sic enim falso accusatus erat) succedere, en ego ipse te jam magnum Ducem solenniter creavi, sed sicut habui potestatem, te magnum Ducem creandi, ita etiam potens sum te hac de sede et dignitate degradandi, his dictis cultellum oblongum sive pugionem ipse in cor ejus aliquoties infixit, omnisque turba nobilium circumstantium in eum sic crudeliter pugionibus et cultellis saeviebat, quoadusque omnia viscera et praecordia ex eo in terram profluerent. Cadaver tandem crudeliter vulneribus confectum, ex arce in forum extractum est. Deinde omnes servos ejus praecipuos laqueis jugulare, trucidare, et aquis obruere mandavit. Tandem in arcem Columna, quam praedicto Joanni cum omnibus proventibus, olim concesserat, profectus, omnes quotquot in ea arce et civitate ad trecenta plusve hominum invenit, aquis immergere, trucidareque fecit, dicens: Occidite, jugulate, aquis obruite hos malefactores, sentiebant enim cum inimico meo perjuro et perfido. Postea per integrum fere anni spatium possessiones praedicti Joannis civitates, et villas, vastabundus igne et ferro peragrabat, ubi vero nobiles subditos hujus Joannis, sive Bojarones (erat enim magnus homo habens sub sua ditione alios nobiles) offendit, hos omnes in unam habitationem coactos et occlusos succendere jussit, pulveribus, tormentariis subpositis, omnesque vi accensi pulveris in aerem velut aves volantes ejiciebantur. Jumenta, insuper omnis genens ad canem et felem usque in frusta membratim dissecare, proterere et in nihilum convertere, villas et praedia, igne succendere cineribusque commiscere fecit, uxores vero horum nobilium, et virgines coram se turpiter constuprandas satellitibus exposuit, postea easdem in frusta dissecare mandavit. Colonorum autem et infimae cinditionis conjuges vestibus spoliatas, in sylvam nudas perinde ut matris alvo egressas, vel ut brutum pecus agere jussit, in sylvis autem satellites latentes subordinati erant.
выслушав оправданий от приписанного тому преступления, лишил его всего движимого и недвижимого имущества, а самому приказал отправляться на войну с татарами. Этому несчастному, лишенному всего имущества, не оставили даже лошади, на которой он мог бы отправиться на предписанную ему войну. Однако какой-то монах пожалел его и дал ему лошадь, на которой тот отправился против татар, выполняя поручение государя, при чем совершенно один (тогда как еще недавно его окружала толпа слуг). По возвращении с войны его вызывают к великому князю, и к назначенному времени в Московию созывается вся знать и прочие вельможи. Итак, упомянутый Иван Петрович, вызванный в судилище, попрощался с женой, детьми и прочими родственниками, предчувствуя близкую смерть, и явился к великому князю. Тотчас он был самим государем отмечен знаками княжеского достоинства, диадемой и скипетром и усажен на трон. Когда он сидел, украшенный и наряженный таким образом, то сам великий князь в присутствии всех дворян и бояр, стоя против него с непокрытой головой, как бы воздавая почести, склонил голову, стал на колени (по народному обычаю) и сказал: «Здравствуй, великий князь и монарх Руссии! Достиг ли того, к чему стремился, имеешь ли то, о чем просил? Ты ведь хотел занять мое место великого монарха российского (ведь так он был ложно обвинен), вот я и назначил тебя сам великим князем, но как я имею власть назначать тебя великим князем, так же властен я совлечь тебя с этого трона и почета». С этими словами он несколько раз вонзил в его сердце длинный нож или кинжал, и вся толпа стоящих вокруг дворян так свирепо набросилась на него с кинжалами и ножами, что все его внутренности вывалились на землю. Жестоко истерзанный труп был вытащен из кремля на площадь. Затем всех его верных слуг государь приказал задушить, зарезать и утопить. Наконец, он отправился в крепость Коломну, когда-то подаренную вышеупомянутому Ивану со всеми доходами, и всех людей, сколько ни нашел в кремле и в городе, до трехсот и более, велел утопить и зарезать, говоря: «Убивайте, душите, топите этих злодеев, ведь они были заодно с моим вероломным врагом». После этого в течение почти целого года он объезжал города и деревни во владениях упомянутого Ивана, предавая их огню и мечу. А когда нашел знатных подданных этого Ивана, или бояр (ведь этот значительный человек имел в своей власти других знатных), всех их приказал собрать и запереть в одном месте и поджечь, подложив порох; и все они от силы подожженного пороха взлетели в воздух, как птицы. Всю скотину, вплоть до собак и кошек, он велел изрубить на куски и превратить в ничто, деревни и имения — сжечь и смешать с землей, а жен и дочерей этих бояр собственноручно отдал на поругание своим приспешникам; после этого приказал изрубить их на куски. А с жен крестьян и людей незнатного сословия он приказал содрать платье и гнать их, в чем мать родила, в лес, как скотину; в лесу же скрывались его приспешники, которые внезапно накинулись на несчастных женщин,
Cumque illae miserrimae mulierculae sylvae appropinquarent satellites, cum impetu in eas irruerunt, caedentes et variis plagis afficientes: illae timidae per campos et sylvas pallantes, et identidem discurrentes omnia fletibus et ejulatu complebant. Sic itaque omnibus possessionibus praedicti Joannis Piotrovicz olim Palatini Moscoviae devastatis, et funditus extirpatis uxorem ejus in monasterium intrusit, progeniem autem ejus, totam denique familiam a parvo ad minimum eradicavit.
CANCELLARIO SUO QUID FECERIT
Eodem supradicto anno trucidato tam insigni viro cum tota familia sua, cancellarium suum Kozarin Dubrowski dictum, falso accusatum (quasi ille subditis nobilium sive Bojaronum iargitionibus corruptus, tormenta bellica in suis curribus et equis ducere non juberet, prout mos est, et quod solummodo magni Ducis id munus obirent) crudeliter hoc modo trucidavit: Satellitibus suis mandavit, ut in domum praedicti cancellarii impetum facerent, ipsumque membratim (quamvis criminis non convictum) dissecarent, quod et dictu ocius executum est. Nam satellites inopinate ipsum cancellarium cum filiis duobus membratim securibus ad mensam sedentem crudeliter dissecarunt, dissecatosque in puteum, qui in medio ejusdem curiae erat, projecerunt. Superfuit autem adhuc hujus cancellarii filius tertius, qui hoc die, quo pater suus occisus est, ad convivium quoddam invitatus profectus erat, cumque de patris tam crudeli fratrumque nece audiisset, in domum amplius redire non audebat, sed per integrum fere annum, identidem prae timore vagabundus circumambulabat. Cum vero nunciatum esset magno Duci, adhuc unum filium cancellarii Kozarini superesse, jussit eum per omnes regiones et civitates tam diu inquirere, donec inveniretur, quem captum, et in Moscoviam adductum, magnus Dux quatuor ingentibus rotis ad id excogitatis, in quatuor partes disrumpere fecit. Est autem hoc instrumentum quatuor rotarum ab hoc magno Duce moderno pro cruciandis hominibus adinventum, ad primam rotam una manus, ad secundam altera, eodem modo uterque pes ad caeteras duas rotas alligatur. Singulas vero rotas quindecim viri trahunt, tunc ibi, etsi ferreus vel adamantinus homo fuerit, a sexaginta viris transversim crudeliter tractus disrumpitur, et membratim dilaceratur. Ipse autem praesens ad hoc supplicii genus spectare solet, cumque iam aliquis eo inspiciente sic disrumpitur, gentili voce saltando hoyda, hoyda, proferens vociferare solet, quasi aliquod opus egregium perfecerit. Omnis quoque nobilium et plebejum circumstans turba eadem voce Principi suo correspondere manibus complaudendo solent. Nam si aliquem lugubri tristique vultu sub id temporis conspexerit, vel si aliquis illi hoyda hoyda vociferanti exhilarandi particula non corresponderet, statim satellitibus eum arripere et dissecare mandat, dicens: perfide et tu sentiebas cum hoc inimico meo? cur ei condoles? quare de nece ejus contristaris? etc.