Что касается Людовика XVI, то он все сохранил и передал своему сыну. Оук, опекун Дофина, был, кажется, очень честным человеком, и он не поддавался никаким соблазнам, возникавшим, вероятно, по причине чрезвычайной вежливости к нему со стороны двух принцев по крови.
Когда в первый раз он привез своего воспитанника в Канаду, то они жили в городе Квинстаун, недалеко от Ниагарского водопада, на вилле, которая принадлежала мадам де Сталь, близкой подруге королевы. Место было избрано с учетом того, чтобы не вызвать любопытства якобинцев. Юный Людовик оставался вне исторических событий тех лет, так как жил в районе Великих озер. Почему же он вернулся во Францию? Нумизматика нам об этом совсем ничего не сообщает, но можно предположить, что он вернулся для того, чтобы забрать и перевезти бочку с золотом, которая была замурована в толстых стенах постоялого двора, в том месте, где играли в мяч в богадельне Агено.
Замечательный медальон с изображением гения предоставляет нам тщательный эскиз этой богадельни для солдат, которая на первый взгляд напоминает башню Тампль; однако оконные проемы, отмененные зубчатым орнаментом, говорят о том, что это все же постоялый двор, поскольку ясно видно, что эти проемы сделаны для того, чтобы помешать игрокам в мяч разбить стекла. Текст на медальоне сообщает нам, что казна была замурована в стене северной башни. Бочка должна была быть очень тяжелой, и на свое место в стене она могла быть помещена только при помощи артиллерии, то есть это могло произойти только в то время, когда король еще пользовался неограниченной властью.
Известно, что у молодого принца был псевдоним Рион (Rion), который можно перевести как Roine, то есть «сын короля». Этот псевдоним был созвучен ирландскому Райен (Ryen), английский язык был ему ближе, чем французский. К постоялому двору примыкал трактир, который всегда хорошо снабжался, так как принадлежал королю. Его арендатор Соломон Шефер так же, как и юный принц, должны были быть весьма осторожны; любому из них излишняя разговорчивость могла стоить жизни.
Тревожное время от возвращения из Версаля до осуждения короля, королевы и Марии-Елизаветы не оставило заметных следов в памяти молодого принца; все переживания достались его двойнику.
Робеспьер и другие вожди якобинцев знали, что Дофин из Тампл был только двойником настоящего, но они не стремились предать это огласке, надеясь рано или поздно обменять подлинного Дофина на сокровище якобинцев. Они обратились к его отцу с посланием, отчеканив медальон за несколько дней до смерти короля. Одна необыкновенно странная надпись на нем может рассматриваться как особый ключ к подобным шифрованным сообщениям.
На его лицевой стороне был изображен бюст Дофина. На обороте — следующий стих: «Sitot que паu ип roi, doiton cesser de I'etre». 1793. Виньетка (neuron) («Как только родится король, он должен быть лишен жизни». 1793).
Бувальный перевод: Rachat Dauphin, verse Estut, cele tonne or detenu, cause sera Odd, allie tuera, jak Ease, fils Rion. Выкуп Дофин, выплачивает Эстют, этот спрятанный бочонок золота, будет дело Одда, связанный убийца Жак Ас, сын короля.
Теперь прольем немного света на эти загадочные слова, насколько это возможно: «Si tu veux racheter le dauphin, verse a Estut Tor cele dans la tonne detenue, oil elle sera la cause qu'alliee avec Odd, Jak Hase tuera le fils de la Reine» («Если ты хочешь выкупить Дофина, заплати Эстюту (д'Эстюту де Траси) золото, спрятанное в бочонке, или же состоится процесс над Оддами (тайное общество последователей Одда) и Жак Ас (Яков — имя всех представителей мужской линии династии Стюартов) убьет сына королевы»).
Все подобные эпиграфы, даже менее замысловатые, должны быть почти непостижимы для обыденного разума, однако все же не настолько, чтобы их было вообще невозможно понять. В таком случае предполагаемая эпиграфами цель не была бы достигнута; цель же эта почти всегда состоит в том, чтобы передать некоторое высказывание, избавив себя от ответственности за его содержание.
Людовик XVI прекрасно понял то, что требовал от него кардинал Олбани: он предлагал ему жизнь в обмен на ребенка и бочонок с золотом якобитов. Однако, хотя деньги, заработанные королем на торговле зерном, сделали его, как об этом на каждом углу кричали торговки в Версале, фантастически богатым, он предпочел умереть на гильотине, а не вернуть украденное.
И что еще более странно, также поступила и августейшая булочница. Она отказалась выдать принца и проклятую бочку.
Известно, что поднявшись на эшафот, она с такой силой наступила на ногу палачу Сансону, что тот даже невольно вскрикнул от боли.
Это был вполне ясный знак, предназначенный для ее доверенных лиц, смешавшихся с толпой: «Королева наступила на ногу Сансону» («Reine a marche, pie San-son»), «Принц в Америке, в сопровождении Аниссо» (Rion Amerique a passe Anisson).
Аниссо Дюпейрон был известен как друг королевы, достаточно преданный, чтобы перевезти принца в Америку. Таким образом, в этот момент наследника не было в Агено; не было его также и в башне Тампль, поскольку он находился в Америке. Этого было бы достаточно, чтобы доказать, что пленник в башне был только его двойником, что и речи не было о том, чтобы применить к нему то же наказание, что и к королю, поскольку якобинцы прекрасно понимали, что перед ними всего лишь сын хозяина гостиницы.
К нему тем не менее проявили милосердие, и заменили его на семнадцатилетнего умирающего, для того, чтобы можно было объявить о его смерти, с этого момента молодой принц считался мертвым. С этого времени роль тулузского двойника можно было считать сыгранной, и он прожил до старости в Савенье, ничем не выделяясь и регулярно получая пенсию, которую ему выплачивала его мнимая сестра, высокомерная герцогиня Ангулемская. Первые изображения Людовика XVII на медальонах должны были быть срисованы с него. Надо полагать, что он был весьма красив и любезен, потому что дочь Людовика XVI сохранила приятные воспоминания о вынужденном совместном пребывании в Темпле.
Что же касается самого принца, то мы, благодаря высокомерной выходке королевы на эшафоте, знаем только, что он вернулся в Канаду в 1793 году.
В июне 1795 он оказывается во Франции, чтобы умереть в лице второго двойника, найденного на этот раз без особого труда. Правительству нужен был труп; его предоставили, не задумываясь о том, что эксгумация, проведенная столетием позже, раскроет обман. Кардинал Олбани сделал вид, что поверил в смерть принца. Он был стар, болен и чувствовал себя отмщенным: теперь он должен был выкупить сына Людовика XVI и его бочонок с золотом на свои собственные деньги, и начиная с этого времени якобиты больше уже не вмешиваются в эту историю. Из некоторых источников известно, что Австрия вела переговоры о соглашении по этому вопросу, что нашло отражение в одном замечательном медальоне, с надписью по диаметру его лицевой стороны.
Вот свободный перевод: «Обученный в школе Оука король с помощью освобожденной Вены покинул постоялый двор в Агено, чтобы вернуться в Канаду, в город Квинстаун, на виллу Буа к Мадам де Сталь, которая была подругой королевы. Питту не следует больше позволять предателю разыскивать принца, воспитанника Шотландца, настоящего Людовика, вместо его двойника Луи Але, которого аббат Тулузы купил для Антуанетты у хозяина гостиницы в Бель Эр. В школе Оука, в Канаде, Людовика обучала сестра Тилли».
В это время принцу должно было быть уже не менее 10 лет. Существует, насколько нам известно, последний медальон, посвященный Людовику XVII, где о нем говорится как еще о живом человеке. Медальоны сменились составленными на Языке Птиц гравюрами, которые стоят не очень дорого. К таким гравюрам относится изображение Эпиналя с надписью: «Кредит — это смерть». Эта гравюра адресована королем Англии Людовику XVII, о котором мы узнаем, что он к 1802 году оставил Квинстаун и поступил на службу офицером в английский полк, где вел веселую и беззаботную жизнь в ожидании своего совершеннолетия, которое позволило бы ему предъявить свои права на знаменитую бочку якобитов, остававшуюся замурованной в северной башне богадельни Агено. Георг III был обо всем осведомлен и рекомендовал принцу быть осторожным в обращении со своим официальным опекуном, графом Артуа, а также со свои кузеном, герцогом Берри, которые, зная о существовании бочки, обременяли его просьбами о кредитах.