— Я знаю, глупо с моей стороны так говорить.

— Виноват мартини?

— Возможно.

— Для этого, моя дорогая, и существует мартини, чтобы выуживать из нас правду, — ответил Мазер. — Вы снобы, во всяком случае очень многие из вас, и вы это знаете? За каменной стеной, в высокой башне, вы смотрите на нас сверху вниз как мы боремся за жизнь, словно жалкие муравьи. Я и сам себя нередко ощущаю муравьем, карабкающимся вверх по бесконечному склону горы… — Он внезапно почувствовал, что безумно устал, пытаясь все рассказать. А ему не хотелось рассказывать о себе и своем самочувствии. Ему все было безразлично. — Что вы собираетесь делать? Начнете писать докторскую сначала?

Анна постаралась подстроиться к его так внезапно изменившемуся настроению. Очевидно, на Мазера подействовал выпитый мартини, как он подействовал и на нее.

— Я собираюсь поговорить об этом с доктором Бауэром в конце недели. Боб на какое-то время заменит… только… Свет уже погас. Вы это знаете?

— Да, знаю.

Анна попыталась вернуться к прерванному разговору.

— И не потому, что мы снобы, поверьте мне, Эрик. Просто нам спокойно и безопасно в нашем маленьком мирке, который мы так хорошо знаем…

— В мирке циклотронов и мегатонов, расщепленных атомов и водородных смесей. Это словно рассказ о вечеринке, о том, как прошел ваш бал, — с убийственным, как всегда, сарказмом закончил Мазер.

— Эрик, — расстроилась Анна, пытаясь поймать его взгляд, чтобы передать ему хотя бы чуточку человеческого сочувствия и поддержки.

— О, к черту вас всех! — вдруг в сердцах воскликнул Мазер, не в силах признаться себе и еще меньше Анне, что причиной его отчаяния является не его неспособность понять мир ученых, а его полное непонимание интимной стороны отношений между мужчиной и женщиной, когда он даже не смог разделить с Анной ее робкие надежды в отношении него и Джанет.

Анна встала и подхватила свою сумку.

— Я не буду обедать, если вы не возражаете, Эрик. Спасибо за мартини.

Он попытался встать и попрощаться с ней, но Анна уже ушла.

— Мне все равно, — сказал он сам себе, тяжело опускаясь на стул. — Мне абсолютно все равно. — Он взял недопитый Анной стакан с мартини, повертел его в руке и выпил остатки мартини с той стороны стакана, где к нему прикасались губы Анны.

Глава 13

Чуть взбодрившись после двух часов сна, которого ему так не хватало, приняв душ, Маркс в девять часов вечера входил в таверну «Красная лампа». Его сразу же удивило сходство этого заведения с барами старой Англии, какими их любят изображать в новогодних календарях. Круги света от ламп, похожих на свечи, туманная дымка над залом, обшитым темными панелями, массивные скамьи и неожиданно ярким пятном сидящая за большим столом молодежь в необычной одежде в самом конце зала, в так называемой Старой половине, где даже краснощекий бармен в рубахе с расстегнутым воротом и закатанными до локтей рукавами был олицетворением духа далекой старины. Он наполнял темным пивом кружки для двух трудяг в холщовых рубахах.

Маркс, разглядывая это сборище, был удивлен тем, что вместо общей беседы говорил только кто-то один из них, говорил с жаром, возбужденно, а остальные молча слушали. Взгляд Маркса упал на единственную в этой мужской компании девушку. Запустив пальцы в длинные волосы своего соседа, она непринужденно играла ими. Ее собственная прическа походила на красный пчелиный улей.

К Марксу подошел бармен. Его маленькие круглые голубые глаза были остры, как сталь. Ирландец, подумал Маркс, настоящий умный и ловкий ирландец, и заказал пиво.

— Покажите ваше удостоверение, — попросил ирландец.

Маркс послушно подчинился. Все равно пришлось бы сделать это, когда он стал бы его допрашивать.

— Так я и думал, — сказал бармен. — Человек по имени Перерро уже побывал здесь утром. — Он кивнул в сторону молодежи. — Вам нужны они.

— Что у них за костюмы?

— Эдвардианского периода, — ответил бармен. — Каждый новый год я начинаю, думая, что уже повидал все, а в конце года понимаю, что еще ничего не видел. Но потом говорю себе: лучше они, чем какое-нибудь дерьмо.

Маркс понял, что перед ним человек-педант, и он точен в своих словах и оценках.

— Они все были здесь вчера, когда сюда пришел профессор Мазер?

— Я их не считал. У них всегда одна и та же компания.

— А молодая леди?

— Она была вчера. Для них она своего рода талисман, насколько я понимаю. Вот здесь, — он постучал по голове, — пусто, но зато все более, чем о’кэй, в других местах.

Маркс улыбнулся.

— Вы вчера вечером разговаривали с Мазером?

— Нет. Он чертовски спешил, когда уходил отсюда. Я подумал, что ребята достали его и он попросту сбежал. Он, впрочем, всегда такой. Остановится, начнет разговор эдак на час и ты думаешь, что вот нашел с кем поговорить о религии или старых балладах, у него их целая коллекция, поэтому идешь за пивом, чтобы угостить, а когда возвращаешься, его и след простыл. Несчастный мужчина, я так всегда считал.

— Но все же мужчина? — спросил Маркс.

— Я тоже думал об этом и, пожалуй, склоняюсь в его пользу.

— Я хотел бы поговорить с юной леди, — сказал Маркс. — Она достаточно взрослая, чтобы ей можно было предложить что-нибудь выпить?

— Она настолько взрослая, что сама может предложить вам это, — ответил ирландец. — Садитесь за столик у стены, и я пошлю ее к вам.

Девушка подошла к Марксу, соблазнительно покачивая бедрами. Он заметил, что молодых людей, как будто совсем не интересовали ни откуда-то взявшийся детектив, ни то, что девушка ради него покинула компанию, или же они просто умело делали вид, что это так. Маркс, представившись, ждал, когда девушка сядет, и лишь тогда спросил ее имя.

— Салли Набакоф.

Маркс удивленно вскинул брови. С такими рыжими волосами и веснушками на носу — Набакоф? Интересно, кто из ее парней придумал ей такую фамилию?

— Вы студентка профессора Мазера?

— Не-е-ет, — дружелюбно протянула она.

— Но вы студентка?

— Не совсем. Я работаю в институтском архиве.

— Понимаю, — ответил Маркс и кивнул в сторону «эдвардианской» молодежи. — У вас есть друг?

— Даже несколько, — не задумываясь ответила девушка и вздохнула.

— Что будете пить? — спросил Маркс.

— Джони знает. Дюбонне, пожалуйста, — она посмотрела на бармена.

— Дюбонне, — повторил заказ Маркс. — Вы не против, если я буду пить только пиво?

— Это вредно для вашего мочевого пузыря, — бесцеремонно предостерег его бармен.

Маркс менее всего собирался в данный момент обсуждать эту проблему. Его больше интересовало, что из себя представляет эта юная леди: наивная простушка или девушка для всех. До них долетали обрывки разговоров ее друзей; они спорили о каком-то Бергсоне. Это имя показалось смутно знакомым, но в разговоре с девицей ему не хотелось показать свое невежество вопросом о Бергсоне.

— Я спасаю вас от жарких словесных баталий, — сказал он девушке.

Она рассмеялась своим гортанным смехом.

— Да мне здесь не позволяют и рта открыть. Но все равно они славные ребята.

— А профессор Мазер?

— Он лучше всех.

— Он вам нравится?..

— Но… я очень плохо его знаю, а он, ручаюсь, увидев меня на улице, даже не узнает. Но при нашей первой встрече… Мой друг, — он теперь не так часто бывает здесь, — но в тот вечер, когда он нас с мистером Мазером познакомил, вы не поверите, я чувствовала себя королевой Викторией, а он был для меня сэром Вальтером Ралли,[7] или еще кем-то в этом роде. Вы не представляете…

— Королева на один день, — пробормотал Маркс.

— Совершенно верно. В следующую нашу встречу и потом, каждый раз, когда я осмеливалась подумать, что могу заговорить с ним… мне казалось, что я умру! Вы меня понимаете?

— Как зовут вашего друга, того, что познакомил вас?

— Джефри Остерман. Правда, красивое имя Джефри?