— Нас постоянно водили в церковь, мы часто исповедовались и причащались. Да, там действительно ощущаешь себя христианином. Капеллан был святым человеком. Я ему как-то сказал на исповеди, что проучился до второго класса гимназии, потом стал пастухом, но много раз жалел о том, что не продолжил учебу. Тогда он мне подарил книгу, в которой с одной стороны написано по-латыни, с другой — по-итальянски, книгу для чтения на Страстную седмицу. Я перечитал ее раз сто, да что там сто? более тысячи раз, я и сюда привез эту книгу. Я могу ее читать как по-латыни, так и по-итальянски.

— Значит, ты просто кладезь премудрости!

— Куда мне до вас! Но зато я человек богобоязненный.

— Ну, кто боится Бога, тот мудрее всех земных владык, — изрек ему в ответ дядюшка Мартину.

Потом этот сон Элиаса слился, смешался с другими, более или менее причудливыми видениями.

Маттиа очень хотелось поскорее отправиться с Элиасом в овчарню, но тот все же задержался на несколько дней в родном доме, где принимал визиты друзей и родственников и набирался сил.

Дядюшка Берте и Маттиа вернулись к овцам, Пьетро — к своим крестьянским делам, но отныне то один из них, то другой вечерами возвращались в отчий дом, чтобы повидать Элиаса и составить ему компанию. Начинались нескончаемые беседы и рассказы в кружке собравшихся вокруг очага или во дворике — в погожие весенние вечера. Элиас не состоял под особым полицейским надзором, который ныне обычно ведется за теми, кто вернулся после отбывания наказания, и только усугубляет страдание. Тем не менее местная полицейская управа первое время за ним присматривала, и часто вечерами в переулке были слышны грузные шаги двух приближавшихся карабинеров, которые останавливались перед домом дядюшки Берте и заглядывали в открытые ворота.

Когда дядюшка Берте был дома и его воспаленные, с хитрецой глазки замечали карабинеров, он тотчас же поднимался с места, с почтительной насмешливостью спешил им навстречу и зазывал к себе в гости.

— Добро пожаловать, власть, добро пожаловать, сила! — принимался он балагурить. — Пожалуйте в дом, вот сюда, молодые люди, пропустить стаканчик-другой вина. Как? Вы не хотите меня уважить? По-вашему, здесь живут лишь одни душегубы или воры? Мы люди порядочные, не сомневайтесь, и вам нет нужды совать нос в наши дела.

— Оба карабинера, румяные и грузные, снисходительно улыбались.

— Так зайдете вы в конце концов или нет? — не унимался дядюшка Портолу. — Тогда я вас к себе силком затащу! Хотите, чтобы я вас силой затащил? Если уж я кого схвачу, то ему от меня не вырваться. Но если вы не желаете заходить, то убирайтесь ко всем чертям! У дядюшки Портолу вино отменное.

В конце концов карабинеры все же проходили в дом, и тут же появлялась тетушка Аннедда со своим знаменитым графином.

— Да здравствует король! Да здравствует власть! И да здравствует вино! Пейте, и чтобы правосудие вас взгрело как следует!

— Ну, вы и скажете, папа, — не выдерживал Маттиа, когда ему случалось при том присутствовать. — Получается, что они сами себя должны вздуть?

— Ха, ха, ха!

— Нечего смеяться! Пейте, детушки мои! И ты тоже пей, Маттиа: вино прочистит тебе мозги. И ты тоже пей, Элиас, а то лицом стал словно пепел. Мужик должен быть румяным. Взгляни на этих парней! Вот какой должен быть румянец! А вы какого черта раскраснелись? Может, вам стыдно дядюшка Портолу? Ему и не таких, как вы, приходилось вгонять в краску. Даже драгунов вгонял в краску дядюшка Портолу! Если вы не знаете, кто он такой, так я вам скажу: это я.

— Наше вам почтение! — говорили оба молодых карабинера, кланяясь и смеясь. Они от души веселились, да и вино дядюшки Портолу было действительно отменным; игристым и ароматным.

Осмелев, дядюшка Берте хватал карабинеров за грудки:

— Что вы себе воображаете? Что вы — сила? Да черта лысого! Вот отниму я у вас эту длинную шашку, этот пистолет, да посрезаю с вашего мундира пуговицы — что от вас останется? Ни черта не останется! Давайте отдадим все ваше добро Элиасу, Маттиа и моему Пьетро! Они вам не чета! Три моих молодца, три голубка! Деточки мои! К ним уж вы не придеретесь. Им незачем воровать у других, у них своего добра столько, что можно не скаредничать.

— Фу-ты! — подавал голос Элиас, который обычно сидел в углу и отмалчивался. — Эко вы, папаша, хватили!

— Пусть себе говорит… — бормотал Маттиа, весьма довольный отцовским бахвальством.

— А ты, сын мой, лучше помолчи, ты еще несмышленыш, молоко на губах не обсохло, а гуда же лезешь! А вы, молодые люди, что это вы там ломаетесь? Пейте, пейте же, какого черта? Человек создан для питья, а мы все люди.

— Все мы люди, — принимался он под конец философствовать, — и вы, и мы, и нужно быть снисходительными. Сегодня сабля на вас, вы все — слуги короля, да минует его лихоманка, а завтра что? Может запросто так случиться, что завтра вы уже никто, и дядюшка Портолу окажется для вас полезным. Я человек добрый, вам это скажут все мои земляки. Таких, как дядюшка Берте, на свете мало сыщется. Мои дети тоже добрые, они кроткие, яко голуби. Если вам доведется побывать в нашей овчарне, в Серре, мы вас попотчуем и молоком, и сыром, и даже медом. Да, да! У нас и мед есть тоже. Но и вы, ребята, если и увидите что-нибудь подозрительное, взгляните на это сквозь пальцы, а то и вовсе отвернитесь в сторону: не надо доносить королю обо всем, что вам случается увидеть. В конце концов, все мы люди, все мы можем ошибаться…

Оба молодых карабинера смеялись, пили, а когда надо, то и в самом деле глядели сквозь пальцы на грешки семейства Портолу и их друзей.

Что касается друзей, то к Элиасу заглянули и те, кто, как считали он и его семья, стали причиной его несчастья; и хотя до этого он и намеревался не искать с ними встречи и даже не пускать их на порог, если те только посмеют заявиться, он все же принял их по-христиански, а тетушка Аннедда поднесла им вина.

— Что поделаешь? — молвила она, когда те ушли. — По-христиански жить — значит прощать.

— И к тому же лучше жить в мире со всеми. Господь желает мира, — отвечал ей Элиас.

— Да снизойдет на тебя благословение Господне, Элиас, ты сказал великую правду.

О, как же ликовала тетушка Аннедда, когда ее сын говорил о Боге! И когда видела, как он возвращается из храма, и когда он читал большую черную книгу, привезенную им с собой из тех мест.

— Хвала Господу! — умилялась она про себя. — Он вновь становится кротким, каким был в детстве.

Тем временем мать и сын готовились исполнить данный Святому Франциску обет.

Церковь Святого Франциска находилась в горах Лула. Если верить легенде, возвел ее один бандит, который, устав скитаться, решил сдаться правосудию и пообещал воздвигнуть храм, если будет оправдан.

Как бы то ни было, каждый год перед началом празднества в честь Святого Франциска из числа потомков основателя, или основателей, храма выбирался приор, или распорядитель всеми торжествами. Асами потомки, называющие себя также родственниками Святого Франциска, на это время составляют некий клан и пользуются определенными привилегиями. В этот клан входило и семейство Портолу. Незадолго до того дня, как все должны были отправиться в путь, Пьетро на подводе, запряженной быками, побывал на месте предстоящего празднества, в церкви Святого Франциска, и бесплатно потрудился там вместе с другими крестьянами и каменщиками, некоторые из которых работали по обету. Они привели в порядок церковь и возведенное вокруг жилье, а заодно привезли дров на весь период празднества. Тетушка Аннедда прислала от себя меру зерна в распоряжение приора и вместе с другими женщинами из клана помогла просеять муку и испечь в дорогу хлеб. Часть этого хлеба посланец от приора разнес в дар по овчарням округи Нуоро. Каждой овчарне по хлебцу. Пастухи принимали его с благоговением и старались отблагодарить как могли: одни — своими продуктами, другие — деньгами и живыми ягнятами, иные обещали принесли в дар даже коров — им суждено было пополнить стада Святого Франциска, у которого и без того земель, денег и скота предостаточно.