— В это время уже должно быть легче. — Она набрала номер. — Веська? Ты что, еще не сдала дежурство? А, заменяешь… Ну, удружили тебе… Слушай, дай-ка мне Гдыню!

Было видно, как радует ее удивление подруги. Заказать отсюда Гдыню очень приятно, хотя это и не Монтевидео и не Неаполь. Для телефонистки с маленькой почты заказ разговора с далеким городом — целое событие, будет потом что вспомнить. Гдыня — тоже вам не фунт изюма, тем более в такой пустой вечер. И она повторила отчетливо, теперь уже официальным тоном:

— Да, Гдыня. Срочный. Управление порта… Минуточку! С кем будете говорить? — спросила она девочку.

— С капитаном Войцеховским.

— Прошу управление порта, капитана Войцеховского. «В» — Веслава. Ну, Веся, брось дурачиться! Откуда мне знать, красивый ли он?..

— Да! — услышала она от двери. — Очень красивый, скажите, авось соединит побыстрее.

Телефонистка рассмеялась в трубку.

— Здесь мне подсказывают, чтоб побыстрей соединила, потому что он очень красивый! Кончай, Веська! Видно, не очень ты устала, если шутить еще охота. Что? Ну ладно… Большая у тебя очередь? Трое? Постарайся побыстрее, жду. — Она повесила трубку. — Должно быть, скоро. Вы слышали, товарищ капитан, только три человека на очереди.

— Поручик, — поправил офицер. — Не все обязательно капитаны.

— В нашем городе так редко встретишь моряка… И ошибиться не грех, верно?

— Разумеется. За аванс благодарю.

Офицер расстегнул синий форменный китель, вынул сигареты, телефонистка стрельнула глазами в маленькое зеркальце, всегда лежавшее в приоткрытом ящичке, а девочка, глядя на украшенную еловую ветку, что стояла на столике в глиняном кувшине, шепнула:

— Красивая! Правда, дядя?

— Очень красивая! — подтвердил он громко.

На улице было довольно светло. Свет фонаря, стоявшего у почты, отражался снегом. Он все падал и падал, медленно, мягко.

Вдруг девушка поднялась, подошла к окну и минуту прислушивалась.

— Что там такое творится?

Все посмотрели в сторону окна.

— Ну, вы подумайте, никакого покоя с этими лоботрясами! Конца этому нет! Будь я мужчиной, уж я бы уши им надрала! Долго бы помнили… Совсем распоясались, сердца у них нет… Опять старика этого гоняют!

— Старый Михал! Уже года два я его не видел… — тихо, как бы сам себе, промолвил офицер.

— Дядя! — крикнула девочка. — И наш Анджей там… с хулиганами этими! Всыпать ему надо как следует, чтобы почувствовал, я вас очень прошу, а то он отца совсем не боится…

Двери вдруг с шумом распахнулись.

— Спасайся кто может! Глупый Михал сюда идет! — возбужденно выкрикивал паренек.

Повеяло морозным воздухом, снег, осыпавшийся с лыжных ботинок мальчугана, быстро таял, оставляя на полу мокрые грязные пятна.

— Ну что такого сделал вам этот Михал? — со злостью сказала девушка. — Постыдились бы… Ведь он на улице не может показаться: как за собакой, за ним гоняетесь, дразните… Чем он вам мешает? Старый, больной человек…

Мальчишка дерзко рассмеялся:

— Кто больной? Глупый Михал? Разве что на голову больной. — Анджей покрутил пальцем у лба. — Он же помешанный!

— Замолчи! — крикнул офицер.

— Дядя, всыпьте этому болвану, прошу вас! — крикнула девочка.

Паренек смутился.

— Да ладно уж. Столько шума из-за одного сумасшедшего, — буркнул он.

— Тихо… — шепнула девушка с почты.

За дверями кто-то вытирал сапоги, долго, тщательно. Мальчишка отступил к окну. Офицер машинально застегнул китель, телефонистка села на свое место. Воцарилась тишина.

Вошел старик. В ветхом пальто с поднятым воротником. В руке он держал старую потрепанную дорожную сумку. Старик затравленно оглянулся. Взгляд у него был мутный. Он подошел к перегородке, поставил сумку на пол и наклонился к девушке.

— Золотце мое… У тебя есть что-то для меня, правда? — Говорил он быстро, нервно, заикаясь. — Ведь правда есть? Дай-ка сюда быстренько, дай…

— Дедуля, вам ничего еще не пришло. Может, завтра?

Он замахал руками:

— Поищи как следует, поищи! Наверняка есть, просто ты найти не можешь… А если украли, а? Они на это способны! Прошу тебя, поищи еще… Золотце мое, поищи, это очень важно…

— Я хорошо искала… — мягко объясняла девушка. — Нет ничего, дедуля. Но до восьми еще может прийти! Привезут почту с варшавского поезда, может, там что-то будет?

— Ладно, я приду! Обожду немного на улице и приду. Наверняка будет письмо, будет…

Старик схватил свою сумку и направился к выходу. Но вдруг остановился. Словно бы только сейчас заметил офицера, всмотрелся в него, щуря глаза.

— Ты кто?

Поручик вздрогнул.

— А, ты моряк? Польский моряк, да? — Он подошел поближе, схватил офицера за плечо. — Издалека приехал? Издалека… — тихо заговорил он. — Скажу тебе что-то, нагнись… А то они подслушивают, все время следят за мной…

— Да вы, дядя, не отвечайте ему! — вполголоса сказал паренек. — Он всем это говорит! Ненормальный…

Девочка резко одернула брата, он замолчал.

— Пан Михал, — наклонился к старику поручик, — их нет уже, вам нечего бояться.

— Тут они! Ты же знаешь, что тут. Но Владек сражается с ними…

— Дедушка, — прервала его телефонистка, — о ком это вы говорите?

Старик прижал палец к губам:

— Тихо! Они подслушивают…

Теперь он говорил офицеру почти шепотом, словно бы поверяя ему великую тайну:

— Знаешь, они попрятались… в ямах, в погребах. Но Владек сражается с ними… он сверху их видит, найдет повсюду… Ты моряк? Издалека прибыл… Моего Владека видел? Может, встречал его? Тише… Ничего не говори. Я знаю: военная тайна. Я понимаю…

Вдруг старик выпрямился. Поднял руку и неловко отдал честь. С минуту он стоял по стойке «смирно», вглядываясь во что-то только ему доступное. Потом медленно опустил голову, вжал ее в плечи, сгорбился еще больше и вышел, ни на кого уже не глядя. Хлопнула дверь.

— Бедный он, бедный! — вздохнула девушка.

— Глупый просто, — буркнул парень у окна. — Вечно ерунду городит… Псих!

— Все в голове у него смешалось, — грустно сказала девочка. — О чем это он говорил?

Офицер задумался, оперся на перегородку.

— Он свое понимает… Все смешалось у него в голове, но он понимает, о чем говорит. Для него время остановилось на войне.

— Вы что-нибудь слышали о нем? — спросила девушка с почты.

Офицер поморщился.

— Да, мне известна его история. Один человек мне рассказывал, хорошо с ним знакомый…

— А кто такой Владек, вы знаете?

— Да. Сын. В первые дни оккупации он исчез из дома. Отсюда, из этого города. Это был его единственный сын. Через горы, потом через Венгрию Владек пробрался на Запад. Как многие другие. Там вступил в армию. В Англии записался в польскую авиационную часть. Кажется, был отличным пилотом. Погиб в 1944 году, сбили его под Гамбургом. А старого Михала немцы года два продержали в тюрьме. Потом, уже после войны, как узнал он, что сын погиб, — заболел, все в голове у него перепуталось. Он верит, что сын его жив.

— Погодите, погодите… как же так… — Девушка с почты наморщила лоб, как бы силясь припомнить нечто очень важное. — А вы убеждены, что Владек погиб? Потому что, хотите верьте, хотите нет, но к каждому празднику старый Михал получает почтовую открытку. Честное слово! С разных концов света! У нас городишко маленький, так что, сами понимаете, мы здесь на почте каждую такую открытку запоминаем… К прошлому празднику, например, старик получил открытку… сейчас… минуточку, кажется, из Южной Америки. Верите? Я ее в руках держала… как сейчас, помню, подписана была: «Твой Владек». А вы говорите, что сын его погиб?

— Да, погиб. В конце войны.

— А эти открытки? Неужели кто-то более двадцати лет писал ему от имени сына?

Офицер грустно улыбнулся:

— Мы с ребятами тоже когда-то над этим задумывались. Сразу же после войны старый Михал работал сторожем в нашей школе. В той, что рядом с рынком. Мы знали, что ему приходили открытки. Думаю, присылал их кто-нибудь из друзей его сына, чтобы поддержать старика. Может, у них с Владеком уговор такой был. Солдаты на фронте о многом тогда меж собой договаривались. Словом, кто знает, как оно там было. Главное, открытки приходили, и старый Михал только ими и жил. Но спустя года два после войны перестали вдруг приходить…