— Есть! Видели? Сколько разговору было: кто нам одолжит, да откуда возьмем?

— Где достал? — спросил Сикора. Старшие харцеры после летнего лагеря обращались к председателю на ты.

— У тетки Котлярека!

— Опять эта тетка с телевидения! — охнул Окуньский. — Целых полдня стращают ею!

— Скоро сам ее увидишь — она сюда придет! Поможет загримировать наших артистов. Отличная бабка! Жалко, довоенная.

— Что значит довоенная? — спросила Зоська.

— Не стыдно, девушка? — осадил ее Сикора. — Ну, подумай, что это может значить? К примеру, замок на Вавеле[8] тоже довоенный…

— Вавель красивый… Выходит, и тетка тоже?

— Ну дает! — вскипел Пустецкий. — Довоенная — значит старая. Как Вавельский замок! Ясно?

— Ребята, как идет репетиция? Не опозоримся с этим спектаклем, а? — спросил председатель.

— Пока что полный порядок! Непонятно только, кто будет петь балладу… Магды все еще нет!

— Черт возьми… А что Котлярек думает?

Отвечать за Котлярека не пришлось. В этот как раз момент Окуньский через дверь услышал последний возглас со сцены, вбежал в зал и зажег верхний свет.

— Репетиция окончена! — кричал Котлярек. — Все сюда! О, председатель уже тут, отлично. А Магда Новицкая пришла? Ну, Магда здесь или нет?

— Не ори так, мы не глухие, — сказал председатель. — Магды нет. Что будет с балладой? Ты послал кого-нибудь к Новицкой домой?

— Мне это и в голову не пришло! Я был уверен, что она вот-вот явится.

— А ведь я говорил, что кому-то надо было еще вчера сходить к ней! Я считаю… — начал Доманский, но его перебили.

— Послушайте! А может, она сочла ниже своего достоинства принимать участие в школьном спектакле? Может, ей на телевидение захотелось или в кино? — сказала Витвицкая.

— Не ерунди! Кто живет по соседству с Магдой? — громко спросил председатель. — Я спрашиваю, кто знает, что с ней случилось?

Росяк уже сошел с балкона. Он услышал последний вопрос. И, подумав, потянул Окуньского в сторону.

— Витек, скажи им, что Магда не придет. Скажи, что ты в этом уверен и надо решить, кто ее заменит.

Окуньский посмотрел на него как на сумасшедшего.

— А откуда же я могу быть в этом уверен?

— Я тебе это говорю! Не придет она… И петь не будет!

— Так сам им и скажи, раз знаешь! И вообще, почему ты только теперь об этом вспомнил?

Росяк молчал. В самом деле, надо бы раньше, до прихода председателя. Но больше тянуть нельзя — это ясно. И все же лучше бы Витек сказал об этом.

— Витек, прошу тебя… Скажи, что она не придет, у нее что-то дома стряслось. Сделай это для меня.

— Но почему я должен говорить?

— Потом объясню. Ну, будь другом! Важно, чтобы именно ты сказал, а не я.

— Значит, никто ничего не знает? — повторил свой вопрос председатель. — Нет? Ну, так я еду к Магде.

— Витек, скажи сейчас! Ну! — шепотом просил Росяк. — А то поздно будет…

Окуньский ничего не понимал. Он пожал плечами и громко выкрикнул:

— Я знаю! Магда сегодня петь не будет. Надо заменить ее… Генек, тебе нет смысла ехать за нею!

Все были поражены, больше всех Котлярек.

— Чего ж ты молчал?

— А меня никто не спрашивал.

— Ты что, ждал, покуда спросят, да?

— Точно знаешь, что она не придет? Сама тебе сказала?

— Точно. — Окуньскому все это порядком надоело. Он разозлился: — Да оставьте вы меня в покое!

— Раз уж ты столько знаешь, скажи по крайней мере, почему она не придет? Больна, что ли?

Окуньский смотрел на них, не зная, что ответить, и поглядывал на Росяка.

— Не больная она, дома у нее какие-то неприятности, — шепотом подсказал ему приятель.

— У Магды дома неприятности! Всё, больше ничего не знаю! — Окуньский повернулся и спокойно пошел выключать прожектор.

В зале на минуту воцарилась тишина.

— У всех дома неприятности, — сказала Витвицкая.

Они с Магдой не любили друг друга, все об этом знали. Поэтому на замечание Витвицкой никто не обратил внимания.

— У всех свои неприятности… — повторила она. — Но если бы Магда хотела, то пришла бы… Я думаю, она просто нос воротит. Тот воеводский смотр полгода назад вскружил ей голову… Эстрадная певица! Вторая Слава Пшибыльская!

— Витек! Она говорила тебе, какие у нее неприятности? — спросил Сикора.

Окуньский был теперь в другом конце зала, у своего прожектора. Росяк никак не мог подсказать ему. А вся дружина ждала.

— Я не спрашивал… — сказал Окуньский. — Чего мне в чужие дела соваться? У Новицкой отец с матерью есть, пускай они беспокоятся… Я знаю только, что она не придет.

Он был в ярости, что позволил Росяку впутать себя, не зная, в чем дело. Но теперь, хочешь не хочешь, надо было выпутываться самому.

— Что ж, раз так, придется, как видно, отказаться от участия Магды! Это же генеральная репетиция, через час представление, и если б Новицкая собиралась петь, она бы уже пришла, — сказал Пустецкий. — Балладу должен петь кто-то другой!

— Можно и так, конечно, — буркнул Котлярек. — Но вы же отлично знаете, что Магде нет равных.

— А может, она примчится в последнюю минуту? — подала мысль Зоська. И в ожидании поддержки взглянула на Сикору. Но он состроил гримасу, означающую, что не верит в приход Магды. Зоська тотчас перестроилась: — А впрочем… пусть председатель решит, кому петь вместо Магды. И кончим с этим, а то поздно уже.

И тут заговорил Росяк:

— Послушайте… если вы не против, я мог бы спеть балладу. А? Как вы думаете?

Никого это особо не удивило. Все знали, что Росяк поет. Пел он как-то в дуэте с Новицкой, солировал в школьном хоре. Именно он попеременно с Котляреком организовывал костры в летних лагерях и на экскурсиях.

— Можно попробовать, — буркнул председатель.

— А гитара? Ты что, без гитары будешь петь? — забеспокоилась Зоська. — Это ж никуда не годится.

— У меня есть гитара!

— Что? — спросил Котлярек, словно не расслышав. — Что у тебя есть?

— У тебя есть гитара? — удивился Витек Окуньский и подошел поближе. — Ты что-то загибаешь, братец, ведь у тебя никогда ее не было!

— Не было, а теперь есть. Что тут такого? — спокойно сказал Росяк, пожав плечами. — Я полгода копил деньги и наконец купил ее.

— Когда? — допытывался Окуньский. — Когда купил? Я ничего не знал.

— Да успокойся ты, Витек! «Когда», да «когда»… Потом будешь расспрашивать, нет уже времени на разговоры! — злилась Витвицкая. — Раз есть у него гитара, пускай мчится за ней домой. Да поживее!

— В самом деле, пусть Росяк летит за гитарой. И пусть поет.

— А прожектор? Кто будет обслуживать прожектор на балконе? Это не так-то просто, — вспомнил Пустецкий.

— У прожектора меня с успехом может заменить Окуньский, — предложил Росяк. — Витек, правда? А боковой и верхний свет любой может включать и выключать. Хотя бы и Котлярек.

— Ну, только не любой! — вознегодовал Котлярек. Он посмотрел на мальчиков и вдруг решился: — Ладно, пусть будет так. Окуньский возьмет на себя прожектор на балконе, Пустецкий заменит Окуньского. Росяк будет петь. Беги за гитарой! Чего еще торчишь тут?

— А мне не нужно никуда бежать, гитара здесь, со мной, — улыбнулся Росяк. Но тут же понял, что улыбка была совсем не к месту. На него посматривали как-то странно. А может, ему только почудилось? И он быстро добавил: — Ну, чего уставились? Я принес гитару с собой на всякий случай… Ну так как? Можно попробовать?

— Конечно! Пой! Не смущайся! — подбодрила его Витвицкая.

— Предусмотрительный ты, однако, если «на всякий случай» разгуливаешь по городу с гитарой, — заметил председатель.

Росяк не успел ему ответить: в эту минуту перед ним вырос Окуньский. Он был взбешен и едва сдерживался:

— Пойди-ка сюда на два слова!

— Постой, после поговорите. Слушай, Росяк, а почему ты не сказал нам об этой гитаре в начале репетиции? — спросил Сикора подозрительно. — Что-то ты крутишь, братец!

Росяк отвернулся от Окуньского.