Дао-цзин и на этот раз не смогла ничего сказать.

— Она считала себя достаточно начитанной: читала о трех принципах диалектического метода, об этапах и формах развития капитализма, она знала, что империализм неизбежно должен погибнуть, а коммунизм обязательно победит. Но когда Цзян Хуа задал ей конкретный вопрос, она призадумалась. Склонив голову, Дао-цзин напряженно размышляла, стремясь блеснуть перед ним своими знаниями. Но, очевидно, из-за того, что она обычно не особенно интересовалась газетами и читала мало статей, касающихся конкретных вопросов китайской революции, ее смятение увеличивалось по мере того, как она думала над этим. Она хотела сказать хоть несколько слов, но, почувствовав, что ответ ее будет неполным и невразумительным, решила лучше промолчать…

— Ну, тогда я задам вам еще один вопрос: как вы думаете, победит ли Китай Японию?

— Конечно, победит! — быстро ответила Дао-цзин. — Во-первых, потому, что из четырехсот миллионов китайцев никто не хочет стать рабом Японии; во-вторых, потому, что Китай обладает большим населением и ресурсами, а Япония невелика, да и население ее небольшое, и с помощью одного оружия она многого не добьется; в-третьих, потому… — Дао-цзин, закусив губу, подумала мгновение. — В-третьих, в Китае существует Коммунистическая партия и передовые люди, которые решили бороться против японцев. В Антияпонском фронте участвуют коммунисты… Брат Цзян, я правильно ответила?

Цзян Хуа сидел подле стола. Помолчав немного, он посмотрел на взволнованную Дао-цзин и медленно ответил:

— То, о чем вы говорили вначале, почти правильно. Но вот ваш третий вывод не совсем верен. Без руководства со стороны Коммунистической партии китайская революция не сможет увенчаться успехом. То же самое и в отношении антияпонской войны. Коммунистическая партия не только должна участвовать в ней — она должна руководить ею. Дао-цзин, вы понимаете смысл слова «руководить»? — Цзян Хуа говорил с подъемом.

Дао-цзин со вниманием слушала его. Она подлила ему чаю, налила и себе. Отпив несколько глотков, она оперлась локтями на стол и, глядя на Цзян Хуа, сказала:

— Я очень рада, что познакомилась с вами. Я еще так мало знаю. Мне казалось, что я во многом разбираюсь, а на самом деле это не так. Помогите мне, пожалуйста. Какой институт вы окончили? Наверное, уже давно занимаетесь революционной работой?

— Я не кончал никакого института. А точнее — я рабочий…

— Что? Вы рабочий? — удивилась Дао-цзин.

— Да. — Цзян Хуа улыбнулся. — Совсем еще недавно я работал на угольных копях.

Дао-цзин с сомнением покачала головой:

— По-моему, вы совсем не похожи на рабочего. Вы так много знаете… Я решила, что вы студент.

Цзян Хуа снова улыбнулся:

— Почему? Вы считаете, что все рабочие обязательно невежественны и грубы?

Эти слова больно задели Дао-цзин — ведь она только что не могла ответить на вопросы, поставленные Цзян Хуа, но в тот момент ей не было стыдно. Теперь же жгучий стыд охватил ее. Теребя полу куртки, она тихо сказала:

— На словах я знала, что рабочие обладают известными способностями, но в душе… Брат Цзян, я вам прямо скажу… Я считала, что ученье — превыше всего, остальное — мелочи жизни… и лишь сегодня поняла, насколько я не права.

Он ничего не ответил, только рассмеялся, да так заразительно, что Дао-цзин тоже начала неуверенно улыбаться.

— Дао-цзин, скажите, — спросил Цзян Хуа, подумав некоторое время, — вы бываете в семьях ваших учеников, например в семьях крестьян?

— Нет, — ответила Дао-цзин с беспокойством. — Мне даже в голову это не приходило. Свободное время я посвящаю чтению.

Цзян Хуа помолчал, затем, задумчиво взглянув на нее, сказал:

— Вам, по-моему, надо наладить связи с семьями ваших учеников. Необходимо больше общаться с крестьянами, подружиться с ними. Для вас это будет очень полезно. Эти люди совсем не похожи на тех, с которыми вам приходилось общаться прежде. К тому же это будет для вас и интересно. — В словах Цзян Хуа не было и намека на поучение.

— Вы правы. Иногда мне очень хотелось поговорить с ними, но я не знала о чем.

Цзян Хуа прошелся по комнату. Он выглянул в окутанный ночной темнотой двор, затем притворил дверь и некоторое время рассматривал висящий на стене портрет Льва Толстого, потом повернулся к ней:

— Дао-цзин, по-моему, вы представляете себе революцию в чрезмерно радужных тонах, слишком романтично… Поэтому-то мне и хочется, чтобы вы в дальнейшем имели более тесный контакт с трудящимся людом. Они очень хорошо разбираются в жизни, в окружающей обстановке, они — практики. А вам крайне необходимо знание этой практики.

Дао-цзин смотрела на него и молчала. Так и не узнав, соглашается ли она с ним, принимает ли этот его совет, он попрощался и вышел.

Цзян Хуа временно поселился в школе. Когда Дао-цзин уходила на уроки, он тоже куда-то исчезал и возвращался лишь поздно вечером. Вечерами они подолгу беседовали: он задавал вопросы, помогал отвечать на них, анализировал и разбирал вместе с ней различные проблемы революции. И если вдруг кто-нибудь из любопытных учителей заглядывал к Дао-цзин, он видел двух тихо беседующих людей. Цзян Хуа умолкал и с лепкой улыбкой поднимался с места, а Дао-цзин спокойно становилась рядом с ним, не скрывая своей радости и Счастья.

«Влюбленная парочка», — решал вошедший и, удовлетворенный, уходил, а они продолжали разговор, прерванный приходом незваного гостя. Однажды Дао-цзин настойчиво спросила Цзян Хуа:

— Скажите, где вы жили раньше? Что заставило вас приехать сюда? Я много раз уже спрашивала вас об этом. Почему вы избегаете этой темы?

— Я приехал к вам в Динсянь, чтобы найти работу. Больше ничего. А моя прошлая жизнь? Ну что о ней можно сказать?.. Она очень обыкновенная. Как-нибудь при случае расскажу.

Цзян Хуа обычно возвращался лишь поздно вечером. Сегодня Дао-цзин, прождав его до полуночи, начала беспокоиться. Ей не спалось. Цзян Хуа никогда не говорил Дао-цзин, по каким делам он уходит. Лишь далеко за полночь она, наконец, услыхала легкий стук в окно и тихий шепот:

— Дао-цзин, Дао-цзин…

Она поспешно вскочила с постели, подкрутила фитиль в лампе и открыла дверь.

Цзян Хуа был в рваной крестьянской одежде, весь измазан грязью.

При слабом свете лампы Дао-цзин увидела, что он очень бледен. Повалившись на стул, Цзян Хуа некоторое время был, недвижим и безмолвен.

Дао-цзин с испугом смотрела на него, ее сердце беспокойно стучало.

— Дао-цзин, произошла неприятность… Я должен немедленно уехать. — Его лицо скривилось, словно каждое слово доставляло ему нестерпимую боль. Умолкнув на минуту и переведя дух, он продолжал: — Сначала я рассчитывал, что побуду у вас подольше, но, к сожалению, мои планы нарушились. Прикрутите, пожалуйста, фитиль еще — чем меньше будет света, тем лучше.

Дао-цзин уменьшила огонь в лампе, затем подошла к Цзян Хуа, внимательно посмотрела на него. По ее лицу тенью промелькнул испуг. На его правом плече и руке расплывались красные пятна. Кровь?

— Вы… Вы ранены? — быстро спросила она шепотом. — Как это случилось?

— Найдите мне, пожалуйста, кусок материи для перевязки.

Когда Дао-цзин поспешно нашла все, что было необходимо, он взял у нее кусок полотна и левой рукой сям обвязал раненое плечо. Затем он попросил Дао-цзин потуже забинтовать его. Как только она немного стянула повязку, сквозь полотно яркими пятнами проступила кровь.

— Дао-цзин, очень жаль, что я не успел с вами о многом поговорить. — Цзян Хуа говорил тихим, слабым голосом. — Последние дни мы беседовали преимущественно о разных мелочах, и я не ожидал, что обстоятельства изменятся так быстро. Ну, так как, вы хотите выполнять какую-нибудь практическую работу?

— Конечно! Но, брат Цзян, скажите мне, пожалуйста… — Она хотела задать вопрос, который давно уже мучил ее. Сердце Дао-цзин застучало быстрее. Пересилив себя, она тихо спросила: — Скажи мне… ты член Коммунистической партии?