Немного удивленная, директриса с сомнением покачала головой.

— У нас занятия давно уже начались, и ты знаешь, что вакантных мест нет. Ведь ты никогда и не говорила, что у тебя есть двоюродный брат. Это действительно твой брат?.. — спросила директриса с многозначительной улыбкой.

Ван Янь-вэнь была сорокалетней старой девой и поэтому очень интересовалась сердечными делами своих друзей и подчиненных.

Дао-цзин смущенно улыбнулась.

— Госпожа директриса, не шутите, пожалуйста. Помогите мне! Его зовут Цзян Хуа, он учился в Пекинском университете. Родители хотели женить его на совершенно незнакомой ему девушке, а он не согласился на это. И ему пришлось порвать с семьей. Учебу продолжать он не может и хочет устроиться на работу. Госпожа директриса, вы так добры, у вас в Динсяне много знакомых… — Дао-цзин смутилась, покраснела и умолкла.

Ван Янь-вэнь обратила особенное внимание на слово «женить». Настойчивая просьба Дао-цзин привела директрису к мысли о том, что Цзян Хуа человек, которого та любит. Поэтому, подумав мгновение, она кивнула головой:

— Хорошо, не беспокойся. Подождем его приезда, а там что-нибудь придумаем. Когда он должен быть здесь?

— Наверное, очень скоро. И вы поможете ему, да? — Дао-цзин благодарно пожала ей руку и первый раз за весь разговор улыбнулась. — Какой вы замечательный человек!

— Ох, уж эта молодежь!.. — Вздохнула Ван Янь-вэнь, с улыбкой глядя на нежное лицо Дао-цзин.

В тот же день после обеда Дао-цзин, которой не сиделось в комнате, отправилась на вокзал встречать Цзян Хуа. Уже на вокзале она сообразила, что сделала глупость — ведь даже если бы Цзян Хуа и приехал, она все равно не узнала бы его. Досадуя на себя, Дао-цзин вернулась.

Спустя неделю как-то вечером школьный привратник сообщил Дао-цзин, что ее спрашивает господин Цзян. Дао-цзин мигом выскочила из комнаты. Еще издали она увидела в воротах высокого, крепкого сложения молодого человека в сером кителе и поношенной шляпе. Он был похож на обыкновенного студента или на мелкого служащего. Подбежав к нему и оглядевшись вокруг, Дао-цзин, смущаясь, проговорила:

— Как вас зовут? Откуда приехали?

— Цзян Хуа, приехал от Сюй Хуэй, — ответил он тихо.

Дао-цзин взяла небольшую сумку, которую он держал в руках, и повела его к себе в комнату. Как только они вошли, она заперла дверь и, обернувшись к гостю, сердечно, как старому другу, сказала ему:

— Я говорила всем, что вы мой двоюродный брат из Пекинского университета. Не забывайте этого, если кто-нибудь спросит.

Цзян Хуа взглянул на Дао-цзин, кивнул головой и сел. Дао-цзин, опершись на стол, смотрела на своего гостя, ожидая, что он расскажет о себе, но тот продолжал молчать. Его проницательные, но добрые глаза вопросительно смотрели на нее. Пауза затягивалась, и Дао-цзин чувствовала себя неловко. Цзян Хуа, наконец, спросил:

— Откуда вы знаете Сюй Хуэй? Сколько времени живете в Динсяне?

Дао-цзин подробно рассказала ему обо всех обстоятельствах, вынудивших ее приехать в Динсянь. Говорила она очень быстро, часто забываясь и повышая голос. Тогда Цзян Хуа делал ей предостерегающий знак рукой. Она улыбалась и говорила тише. Дао-цзин сказала ему о том, с каким нетерпением она ожидала его приезда, и о том, как просила директрису помочь устроить его на работу. Наконец она спросила, виделся ли он с Сюй Хуэй.

— Большое вам спасибо за все. Я привез письмо. — Он вынул из кармана письмо и передал его Дао-цзин. — Это вам от Сюй Хуэй. — Говорил он просто, звучным и выразительным голосом.

— Да?! Что же вы до сих пор молчали! — пожурила его Дао-цзин.

Прочитав письмо, она дружеским тоном сказала:

— Очень хорошо, что вы приехали! Я уже давно жду вас — мне даже снилось, что кто-то ко мне приехал. Но я не думала, что Сюй Хуэй пришлет именно вас.

Цзян Хуа поднял глаза на приветливое оживившееся лицо Дао-цзин. Его несколько удивили эти слова, но он не проявил своих чувств — напротив, тоном старого друга, без всяких церемоний спросил:

— Вы уже, наверное, ужинали? А я сегодня еще ничего не ел.

Дао-цзин всполошилась:

— Что же это я! Обрадовалась так, что голову потеряла. Мы, правда, уже поели. Ну, ничего, сейчас принесу воды и пошлю служителя в лавку.

Дао-цзин выбежала и вскоре вернулась с чайником в руках. Налив полную чашку чаю, она с радушием подала ее Цзян Хуа:

— Пейте.

Цзян Хуа несколькими глотками выпил чай. Дао-цзин поспешно наполнила чашку снова и только после этого села за стол. Наклонив голову, она спросила:

— Что привело вас в Динсянь? Вы где работали?

Не успел еще Цзян Хуа ответить, как вошел служитель с большим пакетом. В пакете оказался кусок тушеного мяса, копченая курица, колбаса.

— Зачем так много? — сказал Цзян Хуа, дождавшись, когда служитель вышел.

— Вы проголодались, вот и закусите. Копченая курица — известный динсяньский деликатес, — угощала его Дао-цзин.

Когда Цзян Хуа поел, на улице начало темнеть, и Дао-цзин зажгла керосиновую лампу. Они разговорились.

— Какая обстановка в школе? Здесь можно разговаривать спокойно? — спросил Цзян Хуа.

— Да. — Дао-цзин, склонив голову, задумалась. — Я даже не знаю, что вам сказать. Наша директриса, Ван Янь-вэнь, — тетка моей подруги Ван Сяо-янь. Она христианка, ей за сорок, не замужем. В школе работают девять учителей; трое из них, включая и меня, женщины.

— Каковы их взгляды? Как они живут? И вообще, что собою представляют?

— Я думаю, — начала Дао-цзин, — что это заурядные люди. Если говорить точнее, то двоих из них волнует судьба родины, они недовольны правительством, но лишь толкуют об этом и ничего конкретного не предпринимают; троих, по-видимому, ничего не волнует, живут, лишь бы день прожить: едят, учат детей, спят, играют в карты… Что же касается двух учительниц, то одна озабочена только тем, чтобы заработать денег и прокормить больного безработного мужа, а другая — чтобы выйти замуж за обеспеченного человека.

— Иными словами, вы не знаете в школе ни одного хорошего учителя? — спросил Цзян Хуа, наклонив голову и чуть заметно улыбаясь.

— Конечно, среди них есть и неплохие люди, — Дао-цзин чуть прищурила глаза с лукаво-простодушным видом, — но есть и препротивные.

— Расскажите-ка о тех и о других, — смеясь, попросил Цзян Хуа.

— Ну, слушайте, — сказала Дао-цзин, — противный — это толстяк У Юй-тянь: брови у него черные и смыкаются на переносице, как будто на лицо забралась целая куча муравьев. Начнет говорить — раскачивает головой. Но самое противное то, что он пристает к учительницам… — Заметив улыбку на лице Цзян Хуа, Дао-цзин тоже смущенно улыбнулась. — Этот господин не так уж безвреден: он член гоминдана и часто бывает в их уездном комитете.

— А вы не обратили внимание, — сразу заинтересовался Цзян Хуа, — он не занимается в школе чем-нибудь другим, помимо своей работы?

— Нет, не замечала.

— Хорошо. Тогда расскажите о других учителях. О хороших.

— Один — Чжао Юй-цин. Учился во Втором Баодинском[90] педагогическом институте, молод, энергичен. Мы с ним разговаривали не раз: говорит, что принимал участие в студенческих выступлениях в институте. А однажды, когда рядом никого не было, он мне сказал, что мечтает стать коммунистом.

— И вы оказали, что вы тоже мечтаете? Правильно? — засмеялся Цзян Хуа.

— Д-да. — Дао-цзин замялась и покраснела: — Вы угадали. Часто во время наших бесед мы говорили о страданиях народа, о революции. Но, конечно, строго доверительно.

Цзян Хуа ничего не сказал. Он молча листал ученические тетради, лежавшие на столе. Лишь потом шутливо спросил:

— Линь Дао-цзин, а мне вы тоже очень доверяете?

— Конечно! Почему я должна вам не доверять?

Цзян Хуа кивнул головой, положил на место тетрадки и переменил тему:

— Давайте поговорим о ваших учениках.

«Для чего он все так подробно выпытывает у меня? — думала Дао-цзин, когда Цзян Хуа принялся расспрашивать ее о количестве учеников, их социальном составе, о том, сколько среди них сыновей крестьян, рабочих, детей из чиновничьих семей, об условиях их жизни. — Зачем это ему?»