— Так? А травы какие были? — навострил уши академический баабай и даже схватил карандаш, когда я ему рассказал про Чимитова.

Однако названий трав я не знал: легенда не тот жанр, чтобы донести до нас такие детали. От баабая-травника я перешел в другой кабинет, где ученые корпели над хитросплетениями глав «Джуд-ши». Научный сотрудник лаборатории кандидат медицинских наук Базарон сказал, что древние научные тексты местами похожи на лабиринт, в котором по неосторожности можно навсегда и безвыходно заблудиться. Немало рецептов дано древними тибетскими эскулапами в зашифровке. Например, такое: «Хан послал на помощь поверженному в ледяное ущелье трех лебедей, одну четвертую часть тигра, четырех лисиц». Похоже на сказку, а между тем в подобных фразах скрыты точные рецепты от вполне определенных болезней. Если сюда добавить трудность тибетского языка, то можно понять ученых, впадавших в разочарование при попытке сделать переводы рецептов. Читалось, к примеру, «наросты с кожи лошади» или «содержимое кишечника кошки», хотя первое могло обозначать целебный корень, а второе — листья какой-то травы.

— Тибетская медицина среди плевел содержит алмазные зерна, — сказал Базарон. — Доктор медицинских наук Брехман (1 Статья И. Брехмана «Пора браться за солодку!» была опубликована в журнале «Знание — сила» (№ 6 за 1972 год).) изучал тибетскую медицину в клиниках Вьетнама, где даже часть военных госпиталей работала полностью по восточной системе. Вывезенные из Вьетнама рецепты Брехман подверг обработке на электронно-вычислительной машине, выявив группу наиболее ценных целебных растений. В будущем, очевидно, тибетская медицина значительно обогатит традиционную европейскую медицину.

Из академии я заторопился к Лубсану.

Пациенты густо толпились возле дверей Лубсанова кабинета, сидели на диванах и стульях в коридоре. Лица, затылки, руки сидящих щетинились иглами. Два старичка бурята вслух восхищались искусством тибетского доктора:

— Гава Лубсан — лама, большой лама! Эмшэ домшон (1 Эмшэ домшон — народный лекарь (бурят.).). Вон тот круглоголовый парень совсем злой был, нервный. Ругался, доктора за руку укусил, когда тот ему первый раз иголки втыкал. А теперь, ты гляди, совсем сделался славный мальчик... У меня книжка есть. «Истинная история» называется. В этой книжке вся жизнь Лубсана монгольскими стихами описана...

В этот момент из кабинета вышел Кирилл. Лицо и грудь его украшали блестящие иглы, а на горле виднелась нашлепка пластыря. Это значило: Кирилл удостоился особого внимания — под пластырем сидела золотая игла, похожая на сапожный гвоздь.

В кабинете Лубсана больные с иглами в руках и ногах сидели на стульях, лежали за ширмами. Мелькал калейдоскоп лиц. «Обладателей» немудрящих и легких хворей Лубсан прогонял.

— Иди, иди! Совсем зря ты, однако, ко мне ехал. Это тебе участковый фельдшер сделает. Это просто.

Он даже сердито взмахивал стетоскопом.

Зато в заковыристых случаях, я заметил, Лубсан зажигался, доходил почти до экстаза. Старичка, страдавшего припадками, Лубсан ласково подталкивал к ширме, ворчал:

— Сайн, сайн (1 Сайн — хорошо (монгольск.).). Мы тебя вылечим...

Ублажив старика порцией игл, Лубсан кивнул на девушку, только что присевшую возле стола.

— Вот эта девушка, — сказал доктор, — была немой. После болезни у нее были осложнения и исчез голос. Она даже обучалась уже в школе глухонемых, объяснялась с помощью жестов. Правда, Сэсэг?

Девушка улыбнулась и довольно приятным голосом подтвердила слова Лубсана.

— А травами ты лечишь? — спросил я Лубсана.

Нет, травами, к сожалению, он сейчас не лечит.

— Но у себя в Монголии я делал это. Травы хорошо лечат. И не только травы. Некоторые виды древесины, внутренние органы животных, минералы — все это целебно. Только надо знать точные соотношения.

Вспомнилась строка из «Джуд-ши». Там было сказано: «Нет вещества или растения, которое не содержало бы в себе целебной силы». На одной из страниц книги в качестве составной части лекарства упоминалось сушеное мясо осла.

Лубсан сказал:

— Тибетские врачи применяли многое. Желчный камень коровы, мясо и кости тигра, рога и жилы оленей...

Лубсан сказал, что о лечении травами он собирается написать книгу.

Вечером у себя дома Лубсан показал древние медицинские инструменты. Серебряные орудия лам-врачевателей имели изящные формы. Но, как и на современных хирургических инструментах, на них не было следов орнамента или узора. Очевидно, эскулапы всех направлений и всех времен сходились на одной мысли: медицина не нуждается в украшении.

Подошло новое воскресенье, но и на этот раз Лубсан сказал, что для праздной поездки в лес он не имеет времени. К тому же он ждет Далхсурэна — своего друга из Улан-Батора...

Кирилл изучал детали автомобиля, которых в квартире доктора стало как будто больше. Кирилл тактично заметил, что все это надо бы отвезти в гараж.

— Надо! Как же не надо? — обрадовался Лубсан.

Проблема этого дня решилась сама собой.

Гараж Лубсана находился на склоне сопки, заросшей сухим и чистым сосновым бором. Машина доктора являла собой жалкий вид: на чурбаках покоился заржавленный- кузов без мотора и без колес. К счастью, мы недолго пробыли возле него. Лубсан сказал, что завтра он пришлет сюда слесарей.

Запах травы и солнце заставили Лубсана забыть на время бесконечную цепь забот. Доктор послушно сел с нами в машину, и я попросил Кирилла обогнуть дачный поселок. За поселком темнел плотный бор, за ним на широкой поляне таился весьма внушительных размеров сюрприз.

— Ты знаешь, что там, за бором? — спросил я доктора.

— Нет. Я там еще не ходил. Всегда некогда, всегда спешка!

А там, за смолистым бором, стоял окрашенный во все цвета радуги балган-дуган, младший собрат дацана. Балган-дуган окружали бурятские юрты. Старинные бурятские юрты — восьмиугольные, сложенные из коротких бревен и крытые лиственничной корой, похожей изнутри на желтые сыромятные кожи. И молельня, и юрты были настоящие, хотя все это принадлежало Бурятскому этнографическому музею.

Мы бросили машину возле дороги и пошли через бор пешком. Уже сквозь ветки деревьев было видно, как нарядны стены молельни. Священные тибетские знаки на ярком цветном фоне перемежались с бурятским орнаментом. Углы металлической крыши кокетливо загибались вверх. Налицо были все цвета радуги, но преобладал желтый. Желтый цвет — цвет покоя и радости. Ламы, отличные психологи, понимали, на какие чувства бьет этот цвет. Лицо нашего доктора посветлело. Очевидно, он вспомнил годы, проведенные в стенах дацана Убур-Хангай. Наверняка вспомнил!

Мы присели на траве. В тишине леса кричали птицы. На краях поляны рядом с темной хвоей сосен взблескивала кора берез. Зеленый огонь березовых листьев колыхался от слабого душистого ветра. С головок желтушника срывалась пыльца. Ласкались под солнцем листья чистеца, пижмы, василиска, душицы.

— Жалко мять, — погладил Лубсан траву, — все это целебно.

Он выщипнул травинку пырея.

— Самый худой сорняк на полях. А? Араты ругаются, когда он заводится. Выбивают мотыгами корни, длинные, как телефонный провод. Однако для ламы-лекаря это большая трава! Почки лечит, суставы лечит, глаза лечит. Детей от рахита лечит.

Затем Лубсан сорвал тоже совершенно простую траву — мышиный горошек. У горошка оказалась масса достоинств. А желтый цветок марьяника? Он хорош при туберкулезе кожи, экземе, болезнях желудка. Купена — та обладает еще более ценными свойствами. В тибетской медицине ее применяют для лечения лимфатических узлов и для отдаления старости. В «Джуд-ши» так сказано про корень купены: «Укрепляет тело, ослабленное старческими болезнями, способна продлить жизнь». Но все это применяется в смеси с другими веществами и травами. Всем известны панты — молодые рога благородного оленя. Панты тонизируют организм, прибавляют сил. Но повышают свертываемость крови, могут вызвать тромбоз. Известны даже смертельные случаи. Чтобы избежать этого, в панты надо добавлять листья шафрана.