Ингер нахмурилась:

— Мне все равно, Гуннар.

— Я часто вспоминаю эти восемнадцать лет, которые прошли со времени нашей первой встречи, — обратился Гуннар ко всем сидящим в комнате. — Ей тогда было всего четырнадцать. Совсем малютка. Но у нее уже была взрослая фигура, и она пользовалась репутацией общепризнанного гения.

Он усмехнулся:

— И я в нее влюбился. Я, Гуннар Моель. Я потерял голову из-за четырнадцатилетней девочки. Вы можете себе это представить, Джонас? Разумеется, я с самого начала знал, что она меня просто использует. Она хотела сбежать на Запад, и если бы я ей помог, то наградой мне стала бы сама Ингер. Ты помнишь, как у нас все начиналось, Ингер?

Ингер не притронулась к обеду. Она закурила сигарету, медленно и задумчиво выпуская дым.

— Ты был очень добр ко мне, Гуннар.

— Теперь я вспоминаю это со стыдом, — с видимой неохотой признал Гуннар. — Потому что в то время я, взрослый мужчина двадцатью годами ее старше, вел себя как влюбленный школьник, а она, школьница по возрасту, терпеливо и с пониманием принимала мою любовь.

Он замолчал.

— Ты помнишь это, Ингер?

В комнате стояла тишина. Ульф откинулся на спинку стула и, скрестив ноги и подперев рукой подбородок, смотрел на Ингер. Кайзерит сидел с полузакрытыми глазами. Доктор глядел на Гуннара. Хельда пила бренди; ее глаза сверкали. Уайлд увидел, как с сигареты Ингер упал пепел. Он не видел, чтобы когда-нибудь раньше она допускала подобную небрежность. Она не смотрела ни на Гуннара, ни на кого-либо другого в комнате.

— Я помню, — произнесла она наконец тихим голосом.

— Она терпела мои ласки, — продолжал Гуннар. — Терпела — это точное слово. Поначалу это меня встревожило. Я думал, что девушка, которая с таким отвращением относится к каждому моему прикосновению, никогда не будет со мной счастлива, а я хотел — поверьте мне, Лоран, я говорю искренне, — я хотел сделать счастливым этого ребенка. Однако со временем я заметил, что ей нравится мое общество. Не хвалясь, могу сказать, что мы подходили друг другу в интеллектуальном смысле, и я провел с ней немало замечательных бесед. Но ей не нравилось, когда я ее трогал. Точнее говоря, те первые минуты, когда я только начинал ее ласкать, самые нежные прикосновения.

Он улыбнулся Уайлду.

— Стоило мне погладить ее ладонь, и она покрывалась — как это у вас говорится? — гусиной кожей.

Ингер погасила сигарету:

— Не сомневаюсь, что все в восторге от твоих признаний, Гуннар. Но не забывай, что это было восемнадцать лет назад. Я больше не ребенок.

— Я еще не закончил своего рассказа, дорогая, — мягко возразил Гуннар. — Как я уже сказал, мне стало ясно, что Ингер питает патологическое отвращение к ласкам. Кроме того, я догадался, что ее отвращение не связано именно со мной, — дело было в ней, а не во мне. Тогда я еще не представлял себе, насколько сильным может быть это чувство. Вскоре нам представилась возможность уехать на Запад вместе. Ты помнишь наше путешествие, дорогая?

Ингер отодвинула свой стул, положив руку на стол, растопырила пальцы и сжала их снова.

— Я этого никогда не забуду.

— Принеси ей еще выпить, Хельда. В то время мы были в Берлине. Стену тогда еще не построили, и для обычного человека с улицы побег на Запад был не более чем прогулкой по нескольким пропускным пунктам, с разрешением на работу в кармане и намерением никогда не возвращаться. Но Ингер была слишком известна, и нам пришлось воспользоваться одним из моих «отходных путей». В какой-то момент мы оказались в подвале заброшенного дома.

Ингер поставила локти на стол и уронила голову на руки.

— Повсюду шныряли солдаты. — Казалось, воспоминания доставляют Гуннару удовольствие. — Исчезновение Ингер обнаружили слишком рано, и ее начали искать. Это был один из тех случаев, когда все идет не так, как надо. Мы так долго просидели в том подвале, что не могли двинуть ни рукой, ни ногой. Мы лежали вместе на грязном каменном полу и ждали.

Гуннар сделал паузу, чтобы стряхнуть с сигары пепел.

— К сожалению, в подвале мы были не одни.

Ингер резко откинулась назад. Ее волосы упали на спину и обнажили шею с пульсирующими венами. Уайлду показалось, что она силится что-то сказать, но Ингер только закусила нижнюю губу и посмотрела на Гуннара. Уайлд вспомнил, что такое же выражение лица у нее было перед тем, как она убила Стефана.

— Там жили крысы. — Гуннар издал короткий смешок. — Большие твари и совсем маленькие, всех размеров и форм. Разумеется, я их не видел. Зато я их чувствовал. Это был маленький подвал, и наше присутствие их очень беспокоило. Они все время бегали по нам взад и вперед. Ничего опасного в этом не было, они боялись нас больше, чем мы их. Или, если точнее, чем я их. Мне не следовало бы вдаваться в подробности, потому что это не совсем деликатно по отношению к Ингер, но одна крыса забежала ей под юбку. В 1950 году юбки носили несколько длиннее, чем сейчас. Ты помнишь того малыша, Ингер?

Ингер закрыла обеими руками лицо и опустила голову. Она съежилась и казалась совсем маленькой на большом стеклянном стуле.

— Конечно, я его убил. Придушил, зажав прямо между, ее ног. Видели бы вы, что тут началось. Вся свора сразу же набросилась на своего мертвого собрата. Эти бедняги были каннибалами. Вам известно, Джонас, что у Ингер бывают истерики? В ту минуту мне показалось, что она вот-вот сойдет с ума.

— Некоторые люди боятся крыс.

— Совершенно верно. Видите ли, Лоран, они, в принципе, совсем безобидные, а их прикосновения, можно сказать, ласкают тело. Мы собирались провести в этом подвале не больше шести часов. Вместо этого мы проторчали там все тридцать. Выйти раньше было слишком опасно, и последний двадцать четыре часа я крепко держал ее в объятиях, зажав ей рот ладонью. Посмотрите, у меня до сих пор остался шрам в том месте, где она кусала мне руку. Ситуация была ужасная и для нее, и для меня. Она боялась крыс, а я боялся за ее разум.

Он улыбнулся в ту сторону, где сидела Ингер.

— Не думаю, что ты могла забыть эти поистине жуткие для тебя часы. И вряд ли тебе удалось с годами оправиться от этого кошмара.

Ингер подняла голову. На ее лбу блестели капли пота.

— Нет, Гуннар, — признала она тихо. — Я до сих пор вижу во сне эту крысу, забравшуюся мне под юбку.

— Не волнуйся, я ее убил, — весело сказал Гуннар. — Этими самыми руками. Знаешь, Ингер, в моем доме тоже есть подвал. А теперь скажи, зачем ты привезла нашего друга Джонаса в Стокгольм?

Глава 25

Ингер посмотрела на Кайзерита.

— Гуннар хочет меня уничтожить, — сказала она спокойно. — Он считает, что мне нельзя больше доверять. Но он сам заслуживает доверия еще меньше, чем кто-либо другой. Подумайте об этом. Он предан только себе и своему детищу — Скандинавскому отделу. Он работал на Запад с 1955 года. А теперь он делает вид, что хочет перейти на вашу сторону. Но он сам признал, что после того, как вы раскрыли его инкогнито, у него не было другой альтернативы. Если же говорить обо мне, то у меня нет таких сомнительных мотивов, я пришла сюда по доброй воле. Я могу стать для вас хорошим работником. Разве то, что я — женщина! — доставила вам Уайлда, мало что для вас значит?

— К сожалению, я не могу вмешиваться в вопросы внутренней дисциплины, — дипломатично ответил Кайзерит.

Гуннар улыбнулся:

— Лоран всегда смотрит в корень проблемы, милая, точно так же, как я и ты. Ты обещаешь ему свою личную преданность, только и всего. Но это всегда было вещью ненадежной. А я предлагаю ему Скандинавский отдел. Что, по-твоему, он должен выбрать? Вижу, вы уже закончили обедать, Джонас. Предложить вам еще что-нибудь, прежде чем мы начнем?

— Сегодня был долгий день, — хмуро отозвался Уайлд. — Интересно, ваша уборная тоже сделана из стекла?

— О, конечно, мой дорогой друг, — улыбнулся Гуннар. — Простите, что я об этом не подумал. Ульф! В том ящичке есть еще один пистолет. Проводи Джонаса вместе с Эриком. Мы подождем вас внизу. Вы пойдете с нами, Лоран?