Не сразу разрешила, словно воспитывая выдержку. Освободив от бумаги русскую деревянную игрушку, девочка замерла. Миндалины её глаз до краёв наполнились удивлением, восторгом.

— Ой! Я никогда не видела такого!

Харуно даже зажмурилась от счастья, прижала к груди вырезанного из липы старичка. Потом отстранила его, разглядывая, поглаживая пальчиком вязанку дров и странную обувь — лапти, бормоча ласково:

— Кавай! Кавай-десне… — миленький!

Мать усадила Харуно за стол, но девочка не столько ела сама, сколько кормила деда. Она перемазала его соевым соусом и потащила в ванную умывать. А пока дед обсыхал, Харуно сделала из бумаги всё, что понадобится ему: стул, стол и даже кровать. Маленькие пальцы быстро и ловко сгибали бумажные листы.

— У нас все ребята так могут! На Танабату мы делали журавликов!

Японскому искусству оригами учили в школе.

Сбегав в свою комнату за карандашами, Харуно принялась рисовать сказку про русского деда. Но в лесу, где он жил, рос бамбук, потому что Харуно не знала, как выглядит липа. И русская изба ей никак не удавалась. Вообще рисование у Харуно получалось хуже, чем оригами. Отец с интересом смотрел на дочкины художества, но не помогал.

— Я тоже в этом не силён. Японский архитектор — не художник, а технолог, — улыбнулся он и объяснил: — Главное, чтобы дом устоял при землетрясении. Потому мы учим студентов правилам строительства… — Он говорил про необычное соединение деревянных брусьев, которое спружинит при толчке и про упругие подушки, на которые ставят большие дома. Она восхищалась, он охлаждал её восторги: — Как это делать — давно известно. Существуют стандарты. Они предусматривают всё, до самых мельчайших деталей. Надо только их заучить. Дом в Японии строит не архитектор, а строительные стандарты.

Слушая часто повторявшееся слово "стандарт" она впервые начинала осознавать, что же казалось ей таким странным в нарядном городе. Его красота была красотой бумаги и тканей — красотой вывесок с причудливыми переплетениями иероглифов, разноцветьем рекламы… А если всё это снять, дома остались бы неприглядными бетонными коробками, сирыми, как обритая красавица.

Харуно бросила рисование и принялась за то, что умела делать куда лучше — писать иероглифы.

— Вот это — моё имя, — объясняла она. — Его можно написать хираганой, а можно — кянджами…

Сумико посмотрела на часы и коротко, громко позвала. На лестнице, ведущей на второй этаж, показалась девушка.

— Это — моя старшая дочь! — представила мать.

Та, что спускалась по лестнице, ничем не была похожа на Харуно! Ни бесцветным лицом, ни тусклыми глазами с припухшими веками, ни повисшими волосами, ни вялым плоским тельцем под бесформенной серой кофтой. Девушка спускалась молча, глядя под ноги, опустив по-старчески уголки губ.

— Она много занимается в последнее время — готовится к экзаменам в университет. Не выходит из дома, спит по четыре часа. А сегодня вообще не спала. Подружка пришла, они занимались вместе.

В голосе матери не было ни капли сочувствия. И отец смотрел безжалостно:

— Молодые должны усердно трудиться!

Девушка села к столу, поела вяло, словно не ощущая вкуса еды. Медленно подняла голову при вопросе гостьи:

— Трудно сдавать экзамены?

Ответила тускло:

— Я привыкла.

— Да, привыкла, — подтвердила мать. — Наши дети всё время сдают экзамены. После начальной школы перед поступлением в школу второй ступени, мы называем её юниорской. После юниорской школы надо опять держать экзамены, чтобы поступить в школу высшей ступени — одиннадцатый и двенадцатый класс. Потом — экзамены в университет…

— Что ты любишь больше всего, какой предмет?

Это был самый простой вопрос, но девушка растерялась, беспомощно посмотрела на мать. Родители переглянулись.

— Она хорошо сдаёт все экзамены, потому что хорошо готовится, — сказала Сумико, выручая дочь. — А специальность мы ещё не выбрали. Наверное, английский язык и литература. Мы хотим, чтобы она поступила в государственный университет. Но там такой конкурс! Если не поступит, придётся идти в частный. А это дорого!

Интересно, что же такое дорого для них, обитателей большого дома?

— В долларах? — переспросила Сумико. — Учёба в частном университете обойдётся в десять — двенадцать тысяч в год. Почти вдвое дороже, чем в государственном. Частные университеты престижнее? Так было раньше. Теперь больше доверяют государственным. Теперь даже дети богатых стремятся поступить туда. Потому конкурс стал таким большим, а экзамены трудными. Многие родители вынуждены нанимать репетиторов, это дорого. В этом году я потратила на учителей для старшей дочери больше полумиллиона йен! Теперь дорогое образование! Потому японцы заводят всё меньше детей.

Неужели через несколько лет, пройдя через длинную череду экзаменов, Харуно станет такой же, как её старшая сестра? Она задержала пробегавшую мимо девочку, поцеловала. Харуно смутилась. В Японии не целуются.

Старшая сестра молча сидела за столом, глядя неподвижно.

— Обычно она, как и Харуно, помогает мне на кухне. Но когда дети готовятся к экзаменам, у меня прибавляется работы, — говорила Сумико. — Нет, я не помогаю им в занятиях, хотя многие женщины сейчас так делают. Мы называем их "мамы — репетиторы". У нас теперь так много надо дать ребенку! Соревнование слишком велико! Но я им не помогаю, только обслуживаю.

Негромкий приказ матери отправил старшую дочь наверх — заниматься, а Харуно — к синтезатору. В комнате зазвучал Бах. Электронный. Потом пришёл черёд Вивальди, Харуно переключила кнопку в положение "клавесин". Сумико устало опустилась на стул. Крепкое тело, сильные руки, высокий, умный лоб в бисеринках пота — в этом большом доме, похожем на корабль, она была капитаном. Её коротким приказам мгновенно повиновались не только Харуно и её сестра, но и муж. Нарушая японские традиции, он сам подливал гостье сакэ, давая жене отдохнуть. Ужин кончался.

— Не стоит меня благодарить! — говорила, прощаясь, Сумико.

— Я старалась отплатить за Ваше гостеприимство! Вы так хорошо принимали нас с дочкой, учили готовить пирожки…

Сумико, не смущаясь, сознавалась, что отдаёт долг благодарности. И её муж согласно кивал. А маленькая Харуно, ещё не выучившая как следует японские обычаи, повисла на шее гостьи безо всякого долга, от души. А потом долго махала рукой и кричала "Сайонара-а-а-а!" — "До свидания!", и её голос, как колокольчик, звенел над пустынной вечерней улицей. А рядом с ней на крыльце стояли, улыбаясь, верноподданный отец и мать с именем, полным света, счастья и детей.

— Какой славный у Сумико дом! — рассказывала она вечером по телефону Намико. — И муж симпатичный, и дочки…

— Я никогда не была у них, — смутилась Намико. — А мужа и старшую дочь не видела. Да и младшую встречала только у Вас.

А ведь Намико говорила о матери Харуно: моя лучшая подруга.

— Намико сказала, Вы были вчера в гостях, — встретил её в понедельник в университете Хидэо.

— Да, — призналась она. — Я была у профессора архитектуры.

При слове "профессор" Хидэо одобрительно кивнул.

— У него такая милая жена Сумико и прелестная дочь Харуно.

— Не знаю, не слыхал, — рассеянно сказал Хидэо. — Архитектура — не моя область!

Глава IX. Почётный гость японского правительства

Качается, качается

На листе банана

Лягушонок маленький.

Кикаку

По дороге не ссорьтесь,

Помогайте друг другу как братья,

Перелётные птицы!

Исса

— Приходите в Шимин-центр хотя бы на урок каллиграфии! — уговаривала Намико, — мы будем учиться писать иероглифы кистью, тушью, это так красиво!