На специальной полке были выставлены продукты с истекающим сроком годности — сок, которому осталось жить неделю, обещавшее прокиснуть послезавтра молоко… Но основной причиной сэйлов был дефицит складских помещений. Вновь поступающий товар негде было хранить. Поэтому кроме больших, регулярных распродаж, например, одежды в конце сезона, магазины время от времени сбрасывали по дешёвке то завалявшиеся конфеты, то застоявшееся вино… Эти уценки — маленькие, случайные невозможно было предвидеть и трудно отследить, даже если понимаешь объявления по телевизору, в газетах, на афишках, брошенных в почтовый ящик. Поймать их помогало только неустанное хождение по магазинам.

— Я каждый день провожу в торговом центре часа по три, — признавалась Галя. — Экономлю на распродажах процентов пятнадцать семейного бюджета, а раньше отпетой растетёхой была, в Японии превратилась в экономную хозяйку. Здесь легко экономить, всё можно заранее рассчитать, страна упорядоченная. И дорогая. Поэтому экономить выгодно — чуть поприжал и тысяча йен в кармане!

Галина взволнованная речь свидетельствовала, что купить подешевле — в Японии наука, искусство и вид спорта, который поглощал все мысли, чувства и время здешних дам. Сэйл был поприщем, где бушевала их деловая активность. Сэйл служил неиссякаемым источником дум и разговоров, полем для творчества, для битвы за каждую йену. Это была главная здешняя доблесть и даже страсть — экономить. Японки проводили немало времени в магазинах, исследую, сравнивая, вычисляя. Иностранки, пожалуй, даже опережали японок, поскольку не тащили на себе груз местных предрассудков.

— Профессорские жёны не во всякий магазин могут войти, опасаются за репутацию мужей. Вот, например, в "Сто йен" им путь закрыт. А в городе целая сеть таких лавчонок, где любая вещь — хозяйственная мелочь, еда — стоит сто йен.

Галя знала адреса этих лавок назубок. И посещала магазин, где раз в месяц продавали сахар вдвое дешевле, чем обычно. Там давали только по два килограмма в руки, и Галя приходила с сыном, чтобы купить четыре кило. За полгода она так поднаторела в науке распродаж, что умудрялась покупать с уценкой всё: холодильник, мебель, телевизор…

— Я хочу ещё музыкальный центр купить, — созналась Галя. — Да всё никак не дождусь, когда его уценят, ради этого каждый день в Дайе хожу. Пока что на видеокамеру напала. Мы о ней и не думали, да она по сэйлу так дёшево шла, что грех было не взять! — Со скидкой Галя покупала даже золото. — Конечно, в Питере оно дешевле. Да надо же и тут в чём-то ходить! — Галя поправляла на шее толстую золотую цепь. — И ахала у полки с кофе: — Не успела! Пропустила распродажу! Вчера уценка кончилась! — Галя горевала так, словно речь шла о чём-то серьёзном, а не о сотне йен. — Сто йен — не так уж мало, целый доллар, — обиделась Галя, протягивая кассирше вместе с деньгами бумагу с зелёным деревом.

В одной из пятнадцати клеток таблицы на листке кассирша оттиснула красную печать. И не дала Гале пластиковую сумку, в которую складывают покупки. Галя достала из кармана заранее приготовленную старую авоську и объяснила — печать означает, что магазин должен покупателю пять йен — цену сумки. Когда таблица заполнится, из стоимости покупки вычтут сто йен: семьдесят пять за сэкономленную упаковку плюс двадцать пять — премия за бережливость.

— Хотите, я попрошу у кассирши такую же бумажку для Вас? — предложила Галя.

Но она не согласилась возиться со старыми пакетами из-за крошечной суммы в сто йен, которая к тому же обещала скопиться через месяц. А японки экономией в сто йен не брезговали и протягивали кассирше бумажки с деревцами. На улице Галя остановилась возле витрины обувного магазина.

— Правда, хорошенькие туфли? Я давно их присмотрела, но платить за них двенадцать тысяч йен не хочу! Жду конца сезона, они обязательно подешевеют тысяч до четырёх.

Об экономии Галя могла говорить бесконечно, как японка.

— Почему Вы не сказали мне, что Вас интересуют сэйлы. — расстроилась Намико, — я могла бы рассказать Вам, я стараюсь вести хозяйство экономно. — Не слушая возражений, Намико потащила её в магазин. — Вот соус, например, я всегда покупаю только маленькими бутылками. Они дешевле. И автобусную карточку беру за три тысячи йен, не за пять.

В пересчёте на килограмм соус в мелких пузырьках стоил процентов на пятнадцать дороже того, что налит в большие бутылки, а скидка на пятитысячную карточку была на пять процентов больше, чем на трёхтысячную. Но Намико этих сложных вычислений не понимала.

— Я не могу потратить сразу много денег, я планирую расходы на каждый день. — После визита в магазин, Намико, приняв приглашение на чай с пирожными, пожурила расточительную иностранку: — Зачем Вы покупаете пирожное в магазине? Это же так дорого! Я пеку сама, получается намного дешевле.

Торты здесь и впрямь стоили не меньше пяти тысяч йен — дорого даже для жены профессора с годовым доходом в сто тысяч долларов. Намико призналась, что ни разу в жизни не купила в магазине торт. И плоды гинко для соуса Намико не покупала, а собирала в парке недалеко от дома, экономя пару сотен йен. И тофу она брала со скидкой — муж её сестры содержал маленькую фабрику соевых продуктов. А чай Намико присылал брат из провинции, там он дешевле. Мандарины привозила невестка, её родители жили на юге. И на зубного врача Намико не тратилась — пользовалась услугами жены брата, а с сестрой обменивалась одеждой. Большие японские семьи йену на сторону не выпускали.

— Мы, японцы, говорим "моат-тай-най", — рассказывала Намико.

По-русски это звучало как "мотай", но по-японски было предостережением и призывом: не мотай! экономь! Намико советовала повесить в туалете полотенце и положить мыло. Здешние сливные бачки крышками не накрывались, труба, через которую набиралась вода, шла снаружи, наподобие крана, чтобы мыть руки. На унитазе было два положения сливного рычажка: большой поток и слабый. Дух экономии витал над Японией… По улицам ездил фургончик, который обменивал на туалетную бумагу связки старых журналов и газет. Их выносили из всех домов, даже из самых богатых. В вестибюле университета стояла машина, превращавшая исписанную бумагу в компактные мокрые таблетки. Их увозила каждое утро машина.

В честь дня своего рождения она угощала коллег магазинным тортом.

— О, как щедро! — прищурился Хидэо.

И улыбнулся странно — слово "щедрый" в Японии не похвала. Оно звучит здесь подозрительно, вроде "страшный мот". Здесь похвальное слово — "бережливый". И "скупой" — не ругательство. Вечером она смотрела по телевизору, как повар использует в пищу всю рыбу, без остатка. Вырезав куски для сашими, из обрезков и головы он варил уху, а чешую жарил в масле и поливал этим соусом рис.

Наша жизнь — росинка.

Пусть лишь капелька росы

Наша жизнь — и всё же.

Исса

Японская бережливость оказалась штукой заразительной. Она стала посещать распродажи, откладывая сэкономленные денежки. Но в Москву удобнее было везти не экзотические йены, а доллары. И стоило поинтересоваться, почём их тут продают. Меняли деньги только в банках. В валютном отделе против значка доллара светилось число "100". А в день приезда в аэропорту ей дали за доллар сто десять йен. За пару месяцев валюта стабильнейшей страны укрепилась на десять процентов? Удивившись, она зашла в другой банк, в третий — курс йены везде был абсолютно одинаков. Она решила, что напала на какое-то удивительное совпадение. Но обход банков через две недели дал тот же результат — за доллар повсюду давали абсолютно одинаково, но теперь уже девяноста восемь йен. И ещё одно поразило её в своём банке "77" — на электронном табло светилось очень странное число — годовой процент по вкладам составлял 0.62. Конечно, крошечный процент — свидетельство спокойной надёжности процветающей японской экономики, но всё же…