Изменить стиль страницы

— Вам нужен компьютер? — Хидэо отмахнулся с досадой. — Это потом! А пока Вы можете использовать те, что стоят в студенческом зале. Там есть свободные. Те, что постарее. Студенты работают на новых.

Она посмотрела на Хидэо с удивлением.

— Без компьютера зачем мне кабинет?

— Чтобы отдыхать! — быстро нашёлся Хидэо. И убежал в студенческий зал,

Он сменил пиджак на короткую желтовато-серую курточку — такие выдавали в университете вместо халатов. Курточка была несвежая, местами заштопанная. Но Хидэо это не смущало, а, кажется, даже радовало — вид у курточки был трудовой. Хидэо принялся переставлять книги на полке, сортируя их по темам, годам, по размеру… В их ровном строе что-то не сходилось.

— Не хватает одной книги! Она здесь стояла. Кто её взял? — Услыхав её признание, Хидэо приказал: — Немедленно верните! Кто-то из студентов может захотеть почитать. Впрочем, они лентяи и ничего не читают. Но я верю, что однажды в моей лаборатории появится блестящий студент. Он будет хорошо работать и получит новые подтверждения моей идеи. Я — оптимист!

Она обвела взглядом студенческий зал, заполненный в столь поздний час теми, кого сэнсэй назвал лентяями, возразила:

— У Вас и теперь хорошие студенты.

Хидэо несогласно покачал головой и продолжал возиться с книгами.

Она потеряла терпение. Когда же профессор займётся своими прямыми обязанностями — наукой? Зачем он тратит время на пустую работу, которую может сделать кто угодно, например, техник? Обязанностей у Ямазаки было немного: ремонтировать микроскоп, который ломался редко, исполнять мелкие поручения… Ямазаки проводил дни, играя на своём маленьком компьютере в пиратов. А парень он был славный — стоило попросить его о чём-то, тут же бросался исполнять. Даже если просила она. Почему бы сэнсэю не попросить его сортировать книги?

— Я не имею права заставлять техника, — туманно обронил Хидэо. — И потом, я должен делать это сам. Это очень важно!

Важно было всё: собрания, протоколы, сортировка бумаг — всё, кроме научной работы! Той самой, которой когда-то занимался Хидэо. Пока не стал профессором. В девять вечера Хидэо покончил с книгами в студенческом зале и переместился в свой кабинет. Её предложение приступить к обсуждению работы он отверг.

— Я должен привести в порядок свои архивы. Сейчас я как раз занимаюсь нашей перепиской! — Явно гордясь собой, он показал ей пухлую папку.

Он хранил всё, поздравительные открытки, конверты… За чистейшими стёклами многочисленных шкафов, занявших почти всё пространство большой комнаты, стоял длинный строй папок с аккуратно надписанными ярлычками. Содержать такое хозяйство в порядке стоило немалых трудов, но Хидэо сил и времени не жалел.

— Я боюсь, Хидэо, что моё пребывание у Вас не принесёт пользы нашей работе! — она упрямо выделила она слово "нашей".

— Что Вы так волнуетесь по поводу работы? — отечески улыбнулся Хидэо. — Зачем так торопитесь? Знакомьтесь с Японией! Запишитесь на курсы японского языка, съездите в Киото!

От изумления она лишилась дара речи. Ей предлагали отдыхать?! Быть туристом! А она думала — трудолюбивая Япония потребует от неё жёсткой работы.

— Важно, что в моей лаборатории появилось европейское лицо, создалась международная атмосфера. Этого достаточно для начала. Студенты учатся общаться с Вами, привыкают говорить по-английски. Это очень полезно! Даже мой техник Ямазаки начал вспоминать английские слова! — Хидэо засмеялся удовлетворённо.

Ей готовы были платить хорошие деньги за английский язык?! За цвет лица?! Япония — загадочная страна!

Хидэо поставил папку с их перепиской на полку, снял очки, потёр глаза. А может, он просто устал от многочасового сидения на собраниях? От писания протоколов? И к вечеру ни на что другое, кроме приборки, уже не годился? Может, он вообще устал он, отстал. Потому что писал протоколы, а не научные статьи. А наука, как спорт, как балет, требует ежедневных упражнений для поддержания формы: работы в лаборатории, в библиотеке… А сэнсэй форму потерял и бесед с нею о науке просто побаивался?

— Хидэо, — начала она.

И поймала его взгляд, умолявший:

— Не надо о науке!

Она посмотрела на измученное, серое лицо сэнсэя.

— Хидэо, Вам скоро ехать в Париж на конгресс. Давайте я отредактирую Ваш доклад!

Это сказалось у неё нечаянно, само собой. От жалости. Хидэо благодарно улыбнулся, быстро согласился, сказал ласково:

— А Вы работаете упорно, до девяти часов!

Хотя считать работой то, что делала она нынешним вечером, вряд ли стоило.

В десять часов Хидэо всё ещё что-то подправлял в идеальной расстановке своих архивов. Она вышла на улицу, надеясь поймать такси. У входа в корпус заводил свой мотоцикл немецкий аспирант из лаборатории Сато. Парень поздоровался и уважительно показал рукой на свет в окне кабинета Кобаяси.

— Знаменитое японское трудолюбие!

А она не стала раскрывать ему тайну ночных сэнсэевых занятий.

Возле магазинчика Сэвэн-илэвэн ей встретилась Наташа. Выслушала жалобы, пожала плечами.

— Ваш сэнсэй никак не найдёт времени для разговора о работе? Здесь это дело обычное. Мой муж своего сэнсэя не видел уже год.

Как положить сливы в бутылку?

Хлюпают носами…

Милый сердцу деревенский звук!

Зацветают сливы.

Басё

При умелом обращении сгодится и дурак, и тупые ножницы.

Японская пословица

В отделении суперкомпьютеров обслуживали технику японские инженеры. Но использовали её только иностранные учёные. Сейчас там работали поляк, американец и француз. На мощных машинах фирмы Хитачи они решали свои длинные уравнения, строили замысловатые модели. Фирма Хитачи платила им хорошую зарплату, а сэнсэй Такасими устраивал райскую жизнь с просторными, роскошно обставленными кабинетами, красивыми секретаршами, которые заботливо ухаживали за своими подопечными. Начальник отделения Такасими очень гордился, что иностранцам нравится работать у него, что они охотно приезжают, не давая суперкомпьютерам простаивать. Найти японских учёных, желающих решать достойные суперкомпьютеров задачи, Такасими не мог.

— В Японии мало программистов и совсем нет физиков-теоретиков, — говорил польский профессор Квятницкий.

Он частенько заходил к ней поболтать. В Варшаве Квятницкий заведовал теоретическим отделом физического института, но в Польше теперь, как и в России, были трудные времена, и он охотно приезжал на пару месяцев к Такасими — подзаработать.

— Теоретик должен уметь мыслить абстрактно, обобщать. У японцев с этим неважно. Японцы плохо воспринимают абстракции, им свойственно практичное, конкретное мышление…

Пан Квятницкий рассказывал о своей поездке в Токио, в издательство, которое печатало его книгу. Издатель жаловался: научная литература продаётся плохо, пришлось пустить в макулатуру почти весь тираж теоретической физики Ландау.

— Да и кто в Японии сможет заинтересоваться Ландау? — усмехался Квятницкий.

— Не могли бы Вы прочесть лекцию студентам вместо меня? — попросил её Хидэо. И добавил торопливо: — Нет, нет, лекции — не Ваша обязанность, но я уезжаю в Париж… Я был бы Вам очень благодарен.

Она охотно согласилась. Потому что ей хотелось участвовать как-то в жизни лаборатории. Накануне отъезда Хидэо зашёл к ней в кабинет.

— Сейчас я иду читать лекцию! Через неделю это сделаете Вы. Вы уже приготовились?

— Да, я всё обдумала.

— Обдумали? — Хидэо посмотрел на неё подозрительно, всплеснул руками, запричитал: — Ох! Вы не готовы! Не готовы! — Он плюхнул на пол огромную, как вещмешок, сумку и принялся лихорадочно рыться в ней. — Вы должны приготовить Вашу лекцию вот так!

Он выхватил из сумки стопку бумаг — десяток страниц, аккуратно сшитых скрепочкой.