— Эстрелиту и Джона, — нехотя сказала девушка.

Круз промолвил, нежно поглаживая ее тело:

— До возвращения Эстрелиты, как ты правильно как-то заметила, у меня создалось двойственное к ней отношение — смесь старых чувств к ней и тех чувств, которые я начал испытывать к тебе. Я злился на нее за то, что она наделала, и испытывал чувство вины, потому что отнесся к ней несправедливо, в чем ты меня и обвинила. Но когда она вернулась, я уже ни в чем не сомневался. Может, Эстрелита была не такой, как раньше, или я ее слишком плохо знал до этого. Может, стал другим я сам… Но чувство к ней изменилось.

— Из-за ее связи с Джоном?

— Нет. Потому что полюбил тебя. В тот вечер, перед нашим отправлением в путешествие, я поехал к ней и все рассказал.

— И как же она приняла твое признание? — робко поинтересовалась Трейси.

— Весьма драматично. Она рыдала так, как будто у нее разрывалось сердце. Но когда увидела, что меня не переубедить, то разозлилась, — сухо заметил Круз, и Трейси поняла, что там, видимо, разыгралась неприятная сцена. Злость порывистой Эстрелиты походила на извержение вулкана! — Ты оказалась права, когда сказала, что она хотела выйти за меня замуж вовсе не от большой любви. — Он помолчал. — Она меня не любит.

Трейси легонько погладила его грудь.

— Мне кажется, она по-настоящему любила Джона. Тебя это все еще волнует?

— Ты хочешь знать, не занимался ли я с тобой любовью, чтобы отомстить Джону?! — возмутился мексиканец. — Кажется, ты как-то назвала это «извращенной местью».

— Однако ты помнишь каждое обидное слово, — смущенно заметила Трейси.

Круз поднялся, и темная фигура заслонила свет звезд у выхода из пещеры.

— Трейси, я не отрицаю, что, когда ты приехала, я чувствовал себя именно так. Мне неприятно в этом признаваться, но я хотел отомстить Джону. Однако теперь все прошло. Я уже не питаю к нему злобы. Если бы не он, у меня не было бы тебя!

— Рада, что ты так думаешь. — Трейси почувствовала, что ей стало легче. — Иногда мне казалось, что ты меня ненавидишь так же сильно, как ненавидел Джона.

Круз тихонько рассмеялся.

— Ненавидел тебя? Я мечтал только об одном — обладать тобою!

— Но ты не хотел влюбляться в меня. — В голосе Трейси прозвучал упрек.

— Я не хотел любить женщину, желавшую превратить свою жизнь в мемориал мертвому мужу. У меня были собственные мечты… дом, дети и жизнь вместе. Но кажется, сейчас все это не имеет значения.

В темноте голос Круза звучал так грустно!

— А там, в долине у озерца, ты действительно решил, что я хотела тебя подкупить?

— Да.

— О, Круз, я уже тогда любила тебя, а сейчас люблю так сильно! Я не знаю, как это объяснить, но я считаю, что должна закончить статью, которую написал Джон. И все. Если я обнаружу новую информацию об этой пещере, я передам ее в университет, и пусть они делают с ней что хотят. — Она замолчала, потому что говорила так, как будто для них существовало будущее, и она действительно могла поделиться новой информацией. — Но, кажется, что и это теперь не имеет никакого значения…

— Не говори так. — Круз нежно поцеловал девушку, и они снова занялись любовью.

На этот раз они не спешили и нежно касались друг друга, а когда заснули, не размыкая объятий, Трейси поняла, что никогда ее так сильно не любили и она сама тоже не испытывала ни к кому подобного чувства.

Утром хотелось забыть весь ужас положения. Ярко светило солнце, пели птицы и весело потрескивал небольшой костер. Далеко в каньоне спокойно паслись мулы. Под брюхом у чуть не утонувшего мула еще болтались остатки седла, но он не оставлял попыток избавиться от него. Они позавтракали, и Трейси поправила сбившиеся спальные мешки. При воспоминании о том, как они занимались любовью, она порозовела. Казалось, что здесь, среди дикой природы, они проводили свой медовый месяц, отрешенные от остального мира в раю для двоих.

Так могло бы быть… но на самом деле все не так. Она взглянула на пропасть внизу. Вода отступила, остались только неглубокие озерца. Но чем меньше они становились, тем ужаснее выглядели торчавшие из воды страшные камни.

Круз попытался атаковать отвесную стену рядом с пещерой и вырубить в ней с помощью тесака опоры для ног и рук. Но они оба понимали, что попытка не увенчается успехом, потому что для этой работы требовалось настоящее альпинистское снаряжение.

Проходили дни, и казалось, что время вступило в парадоксальное измерение: оно шло одновременно быстро и медленно. Медленно, потому что Трейси было нечем заняться, и быстро, потому что она прекрасно понимала, что их время движется к концу. Девушка не позволяла себе думать о том, что же с ними станет, когда время вообще закончится, когда ничего не останется от бережливо расходуемой еды.

Трейси не хотела отступать перед судьбой, но понимала, что они мало что могут изменить. На шестой день она снова начала на что-то надеяться. Это было время, когда Хосе мог добраться до ранчо и вернуться к ним с помощью. Они ведь не видели его мертвого тела, и Хосе вполне мог выжить! Но прошел шестой, седьмой день… Потом Трейси решила, что без мула ему пришлось дольше добираться до ранчо. Когда наступил восьмой день, надежда медленно умерла. Круз ничего не обсуждал с девушкой, но она понимала, что он думал о том же.

Трейси с грустью и любовью смотрела на Круза, сидевшего у входа в пещеру и зеркальцем от пудреницы пытавшегося подать световой сигнал в надежде, что кто-нибудь обратит внимание на блеск зеркальца и захочет узнать, в чем же дело.

Совсем недавно девушка думала, что дружба между ними невозможна, но сейчас она стала неотъемлемой частью их отношений. Они были друзьями, любовниками и партнерами по жизни — неважно, сколько времени им отпустит судьба. Часами они беседовали обо всем: о себе и о той жизни, которую вели до встречи, о пещерных художниках, о том, откуда они явились и куда пропали, о тех местах, где им пришлось побывать, о книгах и музыкальных произведениях. Трейси узнала любимого так, как не знала никого на свете. Они избегали только одной грустной и болезненной темы — их будущего, дома и детей. Это был тот мир, в котором им, возможно, никогда не придется жить. Но Трейси иногда позволяла помечтать и об этом.

Время для них сделалось удивительным — сладким и милым, с примесью горечи и боли. Для нее это были самые счастливые и грустные моменты жизни. Сладость новой любви… и горечь гибельной тени, нависшей над ними. Они часто занимались любовью — иногда с неистовой необходимостью почувствовать объятия друг друга, иногда же погружаясь в нежное, сладостное пламя, от которого у Трейси на глазах выступали слезы.

Круз безумно ее любил, и она полностью отдавалась ему и так же беззаветно любила своего рыцаря. Каждую ночь засыпала в объятиях любимого и, просыпаясь в серебристом свете восхода, радовалась тому, что он лежит рядом с ней.

Трейси сфотографировала все рисунки, и они с Крузом сделали фото друг друга. У нее было странное чувство, что они оставляли пленки потомкам. Может, когда-нибудь кто-то забредет в пещеру, найдет пленки, проявит их и увидит двух влюбленных, живых и радующихся жизни, и станет гадать об их судьбе.

В тот день, когда Круз пришел к окончательному решению, Трейси все поняла еще до того, как он рассказал ей об этом. Сначала он упорно шагал по пещере, а потом стал рассматривать нагромождение камней внизу. Днем он рассказал Трейси о своих планах.

— Нам придется разорвать спальные мешки на узкие полоски и сплести из них веревку. Я спущусь вниз по этой веревке и отправлюсь за помощью. Больше мы не можем здесь сидеть и «ждать хорошей погоды»! Если бы Хосе удалось добраться до ранчо, он бы уже успел сюда вернуться.

Круз говорил спокойно и уверенно, как будто все обстояло очень просто, но Трейси понимала, что это не так. Иначе он не оттягивал бы решение до последней минуты, когда у них уже не осталось надежды на помощь с ранчо. Это была последняя отчаянная попытка. Круз выглядел мрачным, но решительным. Трейси смотрела на спальные мешки и пыталась представить, насколько длинной может выйти веревка. У нее тревожно забилось сердце.