Воскрешая тогдашние события, я сгораю от стыда при мысли, как мало у меня было опыта, но отчётливо вспоминаю, с каким рвением работали мои товарищи Саката, Кубота, Танабэ, вспоминаю наши споры, наши труды. Перед моими глазами встают, как будто это было только вчера, лица и жесты наших начальников — Исигуро и Кодайры.

Исигуро, достойный называться отцом японского крестьянства, как только доходило дело до арендной проблемы, пускался в нескончаемые прения. Он не отлучался даже на обеденный перерыв, наскоро съедая булочку и дешёвую лапшу. В четыре часа, когда заканчивалось присутствие, он и не думал уходить. Засветив лампу в тесной комнатушке на третьем этаже, он посылал за холодным ужином из соседней забегаловки и продолжал совещание. В то время Исигуро знал всё до мельчайших подробностей о японских деревнях, как будто исходил их пешком. Вероятно, он был в большей степени осведомлён о положении дел на селе, чем о состоянии своего домашнего сада. Он не следил за своим внешним видом, и казалось, все его мысли с утра до вечера заняты исключительно сельским хозяйством. Достаточно было заговорить на эту тему, чтобы привести его в хорошее расположение духа. Было очевидно, что вся его жизнь посвящена нуждам крестьянства, других удовольствий у него не осталось. Несмотря на то, что его познания в сельском хозяйстве были шире и глубже, чем у любого учёного-специалиста по аграрным вопросам, он был совершенно лишён тщеславия и не написал ни одной научной работы. Просто-напросто, как ходатай за крестьян, самоотверженно трудился в департаменте. Это была действительно личность. С тех пор как Исигуро поступил на службу в министерство, он — исключительный случай для чиновника — ни разу не покидал департамента, отдав всю свою жизнь отстаиванию интересов крестьянства. Тогда считалось недопустимым, чтобы чиновник постоянно занимался одним и тем же, пусть даже любимым делом: обычной практикой было переходить из одного департамента в другой, но, к счастью, Исигуро имел мощные тылы, позволявшие ему поступать по своему усмотрению. Мы, молодые чиновники, мечтали, что день, когда он станет министром сельского хозяйства, будет началом новой эры для японского села, но сейчас, когда наши мечты сбылись, что, собственно говоря, изменилось?..

Впрочем, работать в подчинении у такого начальника для молодых людей было не слишком вольготно. После того как комиссия утвердила проект закона об урегулировании арендных споров, он был передан на рассмотрение совещания министерства, затем ещё обкатан в правовом управлении и только тогда представлен парламенту, где был всесторонне рассмотрен и по прошествии трёх лет принят и наконец введён в действие. За это время текст закона претерпел значительные изменения по сравнению с тем, что задумывалось нами. Мы, по молодости лет, тайно негодовали, называя итоговый документ выхолощенным.

Но сейчас, после долгих размышлений, мне представляется уместным, если мы не хотим революционных потрясений, чтобы законы и постановления, оказывающие непосредственное влияние на реальную жизнь народа, готовились именно с такой осмотрительностью, пусть даже молодым разработчикам проекта это и покажется выхолащиванием содержания.

Взять тот же закон об урегулировании арендных конфликтов. Мы, юнцы, только что окончившие университет, отправлялись в командировки на места конфликтов, проводили различные исследования, встречаясь с арендаторами и землевладельцами, изучали опыт иностранных государств, приобрели обширные познания, и всё равно эти познания оставались чрезвычайно поверхностными, далёкими от подлинных настроений крестьянства, далёкими от самой земли. Основываясь на этих поверхностных познаниях и полученных за время учёбы ничтожных сведениях, мы с юношеским энтузиазмом (а порой и сентиментальностью) выстраивали на столе образцовую деревню и разрабатывали законопроекты, подходящие для такой, созданной нашим воображением деревни, надеясь подогнать под них деревню реальную.

Вероятно, это было не так уж страшно, когда работой над законопроектом руководил такой высокообразованный, прекрасный человек, как Исигуро, но были другие проблемы, вызывавшие беспокойство. Была опасность из любви к японской деревне, японскому крестьянству, выступая за него ходатаем, упустить более широкий взгляд на Японию. Для вчерашних студентов характерно, сразу сосредоточившись на одном специальном вопросе и не имея досуга думать обо всём остальном, начать видеть в Японии одних лишь крестьян, забывая, что есть ведь ещё и мелкие торговцы, и рабочие. И это ещё не всё. Выпускники университета имеют опасную склонность считать, что отныне на них ложится ответственность за будущее Японии. Большинство из них становятся государственными служащими и, как правило, горят от нетерпения приступить к работе. Работа государственного служащего — это по своей сути выполнение административных обязанностей, поэтому они стремятся как можно быстрее взять руководство в свои руки. Тогда можно начать разрабатывать законы и постановления, а следовательно, получить дополнительные бюджетные ассигнования и увеличить штаты своих сотрудников. Глядишь, и весь их трудовой энтузиазм направляется не на то, чтобы тщательно обдумать, каким образом их законотворчество скажется на народе, а как бы урвать побольше бюджетных ассигнований. Это положение дел хорошо объясняет тот факт, что чиновники, искушённые в выбивании ассигнований, оцениваются как наиболее умелые администраторы. Если бы в государстве исчезли политики и администраторы начали бы каждый от своего имени принимать политические решения, народ, как единая общность, перестал бы существовать, а государство превратилось в сборище группировок с враждебными интересами. Такие идеи порой меня посещали.

Как бы там ни было, в присутствии я работал напряжённо, хотя случалось и лодырничать. Как я уже говорил выше, я планировал заняться изучением сельскохозяйственных профсоюзов. Я изучил те из привезённых Кодайрой из Европы материалов, которые касались европейских сельскохозяйственных профсоюзов. Особенно меня заинтересовало сельское хозяйство Франции, и я усердно читал всё, что имело отношение к профсоюзному движению во Франции. Когда меня посылали в командировку на место арендного конфликта, я обращал особое внимание на профсоюзное движение. В то время и в Японии деятельность сельскохозяйственных профсоюзов была активной, и как-то раз, когда в Осакском доме собраний открылся Общенациональный съезд крестьянских профсоюзов, мне было велено отправиться на него для инспекции. Но, прибыв на съезд, я обнаружил, что место председателя занимает мой старинный приятель Коиваи Киёси. Атмосфера съезда была очень накалена. Присутствуя на нём в качестве инспектора, представляющего сторону властей, я чувствовал себя неуютно. Мы с Киёси водили дружбу с лицейских времён, в университете помогали друг другу в учёбе, организовав с несколькими товарищами научный кружок, а теперь с прискорбием обнаружили, что стоим по разные стороны баррикад. Это было характерно для тогдашней общественной ситуации. Ныне, спустя годы, всё это кажется и забавным, и грустным.

Выезжать в регионы, ходить по сёлам — всё это для меня, плохо знавшего сельское хозяйство, было отличной учёбой. Я много встречался с крестьянами-земледельцами и сохранил о них незабываемые впечатления. Примером тому может быть моя встреча с Сунагой Ёсими в ту пору, когда он пытался организовать в маленькой деревушке профсоюзное движение. Я был потрясён его безыскусным энтузиазмом, но, возможно, впечатление было особенно сильным потому, что это была моя первая служебная командировка.

Во время поездок меня обязательно сопровождал какой-нибудь мелкий чиновник или помощник инженера от префектуры. Эти люди в сравнении с крестьянами были поразительно вульгарны, их не интересовало ничего, кроме вина и женщин. Они с одинаковым равнодушием выслушивали и скорбный рассказ арендатора, и злоключения землевладельца, подобно той совершенно абсурдной истории, когда помещик, в чей дом пришло несчастье, собирался устроить похороны, но из-за конфликта с крестьянами ему не позволили вынести гроб из дома. Эти люди сопровождали меня исключительно по своей служебной обязанности. Поскольку министерство сельского хозяйства и торговли не имело непосредственных инспекционных полномочий, они не проявляли особого рвения. Каждый раз я возвращался в столицу, негодуя на равнодушие местных чиновников, имеющих непосредственное отношение к селу.