Адмирал Паркер три часа наблюдал за сражением. Он видел, какой огонь принимали на себя корабли Нельсона, и понимал, что долго они не выдержат, что дело может обернуться катастрофой. Он был недалек от истины.
И здесь произошел эпизод, один из самых популярных у историков военно-морских сражений. Мы излагаем его по очерку полковника Стюарта, командовавшего солдатами-десантниками в эскадре Паркера и в момент Копенгагенского сражения не покидавшего Нельсона. Его документ «Описание событий, относящихся к поведению лорда Нельсона в Балтике в 1801 г.» помещен в многотомном издании «Донесения и письма Нельсона» (35).
«В это время,— вспоминает Стюарт,— как и все время, пока шло сражение, лорд Нельсон ходил на юте[18] по правому борту. Временами он очень оживлялся, а потом делал удивительно точные замечания. Ядро ударило в мачту, и на нас посыпались щепки. Он сказал мне, улыбаясь: «Горячее дело. Сегодняшний день может в любой момент стать последним для каждого из нас». А затем, остановившись у трапа, он произнес слова, которые никогда не изгладятся из моей памяти. Он с чувством сказал: „Но запомните, что я ни за какие тысячи не согласился бы в этот момент быть где-либо в другом месте" (36). Когда был дан сигнал № 39 (с корабля адмирала Паркера.— В. Т.), гласивший «Выйти из боя», сигнальный лейтенант доложил о нем Нельсону. Адмирал продолжал прохаживаться, как бы не заметив сигнала. Когда адмирал повернул обратно, лейтенант спросил его: „Нам следует повторить сигнал?". Лорд Нельсон ответил: „Нет, просто подтвердите его". Лейтенант повернулся, чтобы отправиться на свое место, и Нельсон крикнул ему вслед: „Сигнал № 16 все еще поднят у нас?"[19]. Лейтенант ответил утвердительно, и Нельсон приказал ему: „Проследите, чтобы он оставался на месте..."» (37).
«Теперь Нельсон в состоянии сильного возбуждения энергичными шагами мерил палубу. О возбуждении свидетельствовало то, что обрубок его правой руки двигался. Сделав один или два поворота, он быстро спросил меня: „Вы знаете, что гласит сигнал № 39, поднятый на корабле главнокомандующего?". Я спросил его, что означает сигнал, и он сказал: „Ну конечно, выйти из боя". При этом он заметил, кажется капитану Фоли: „Вы знаете, Фоли, что у меня только один глаз, и поэтому у меня есть право иногда быть слепым". Затем с лукавством, присущим ему, он приставил подзорную трубу к слепому глазу и воскликнул: „Я действительно не вижу сигнала". Таким образом, на борту „Элефанта" (т. е. корабля Нельсона.— В. Т.) этот важный сигнал был лишь подтвержден, но не повторен» (38). Следовательно, распоряжение кораблям Нельсона о выходе из боя передано не было, и адмирал Нельсон не исполнил приказ главнокомандующего. Сражение продолжалось с прежним ожесточением.
Но Нельсон, не желавший выйти из боя и тем самым признать свое поражение, уже понимал, что раздавить огнем сопротивление датчан не сумеет. И он решил пойти на хитрость. Нельсон посылает к датчанам под флагом перемирия (таким образом не датчане, а Нельсон первым попросил о перемирии) офицера с письмом, весьма необычно озаглавленным: «Братьям англичан датчанам» (39). В письме говорилось, что у адмирала Нельсона есть приказ щадить Данию, если она больше не будет сопротивляться. Далее содержалась фраза о том, что Нельсон будет вынужден сжечь датские плавучие батареи, не имея возможности спасти «храбрых датчан, защищающих их» (40).
Датчане после многочасовой упорной битвы понесли огромные потери; им казалось, что победы уже не добиться. Тут и явился к датскому командованию английский парламентер со странным письмом Нельсона. Датчане не поняли, что оно означает, и запросили Нельсона. Адмирал в ответе превзошел самого себя в высокомерии и лицемерии. «Цель лорда Нельсона,— отвечал он,— посылающего на берег флаг перемирия, доказать свое человеколюбие. Он соглашается на то, чтобы враждебные действия прекратились, пока лорд Нельсон не снимет своих пленников с призов. Он соглашается свезти на берег всех раненых датчан и сжечь или вывести из сферы боя свои призы. Лорд Нельсон ... всегда будет считать, что одержал величайшую из всех когда-либо одержанных им побед, если флаг перемирия послужит счастливым предвестником прочного и счастливого союза между всемилостивейшим правителем Великобритании и его величеством королем Дании» (41).
Эти письма Нельсона — удивительный документ, С каким апломбом говорит о человеколюбии человек, несколько часов назад намеревавшийся уничтожить всю датскую оборону с ее защитниками и затем разбить и сжечь ядрами Копенгаген, не щадя его населения — ни женщин, ни детей, ни стариков. Значит, хорошо побили адмирала, если он завел речь о человеколюбии. Но, подчеркивая свое человеколюбие, адмирал хотел одного — чтобы датчане проявили человеколюбие к нему, его офицерам и морякам.
Нельсону удалось провести датское командование. Огонь датчане прекратили, и надолго. Шлюпки с парламентерами курсировали от «Элефанта» к берегу, а затем от Нельсона к Паркеру, который стоял в 4 милях, и обратно. Двигались шлюпки медленно, Нельсон умышленно тянул время. И использовал его для того, чтобы снять с мели все свои суда, а наиболее пострадавшие вывести из фарватера в безопасную зону. Пушки Трекронера молчали, когда перед ними уходили залечивать свои раны избитые английские корабли.
Лицемерие Нельсона — здесь он полностью был на уровне традиций и морали тогдашних английских правящих кругов — настолько очевидно, что подверглось осуждению и современниками, и историками. Военная хитрость, стремление поправить дело дипломатией там, где не удается достичь цели оружием, вполне естественны в военных условиях. Но в данном случае утверждение Нельсона, что им двигало человеколюбие, относилось уже к другому порядку вещей. Не случайно такой поклонник Нельсона, как А. Т. Мэхэн, не счел возможным пройти мимо данного вопроса. Он приводит письмо Нельсона, написанное месяц спустя после Копенгагенского сражения, в котором адмирал замечает: «Многие из моих друзей думали, что этот шаг не может быть оправдан и представляет собой военную хитрость. Очень немногие приписывают его тому, что я в действительности чувствовал и что я, бог даст, сохраню до последнего момента, т. е. человеколюбию» (42). Итак, очень немногие даже из коллег Нельсона поверили в его «человеколюбие». Если в письме адмирал искренен, то оно лишь свидетельство того, как люди, вводя в заблуждение других, в конце концов сами начинают верить в собственный вымысел. В жизни подобное встречается нередко.
Более важный вопрос: одержали ли англичане военную победу над Данией 2 апреля 1801 г.? Почти все историки сходятся на том, что если бы датское командование не поддалось на хитрость Нельсона, оно уничтожило бы весь его отряд. Соотношение сил к моменту перемирия обеспечивало возможность такого исхода. Военно-морской историк К. Ллойд пишет: «Письмо (первое письмо Нельсона.— В. Т.), безусловно, было послано в критический для англичан момент. Оснастка их кораблей была страшно побита, и корабли не смогли бы уйти, если бы и захотели это сделать» (43).
Переговоры о перемирии тянулись довольно долго. Датская сторона сопротивлялась требованиям английских адмиралов, но вдруг датчане стали уступчивее. Они получили сведения, что 24 марта 1801 г. в Санкт-Петербурге убит император Павел, упорный противник Англии. Россия могла пойти на сближение с Англией. Тогда сопротивление Дании выглядело бы бессмысленным.
На английской эскадре о событиях в России пока еще не знали. 9 апреля условия перемирия ратифицировали адмирал Паркер и кронпринц Дании. Дания на время перемирия выходила из «вооруженного нейтралитета». Английское правительство без удовлетворения оценило итоги битвы у стен Копенгагена. «По соображениям всех обстоятельств,— писали министры Нельсону,— его величество считает правильным одобрить перемирие» (44). Если бы в Лондоне сочли, что в Копенгагене одержана полная победа, то реакция и сейчас, и позже была бы иной.
Первый лорд адмиралтейства более положительно отозвался на усилия Нельсона. Он писал ему: «Все действия Вашего лордства, с самого назначения Вашего до настоящего момента, составляют предмет нашего постоянного восхищения. Я не могу делать сравнений,— все согласны, что есть только один Нельсон» (45).