Потом, оглянувшись еще раз по сторонам, она села в позу лотоса и замедлила дыхание.

Очистив сознание, она приступила к собственному единению с Телосом.

Спустя некоторое время Нукиэль, не веря своим ушам, смотрел на голографическое изображение Верховного Фаниста.

— Ч-что вы от меня хотите?

Элоатри вздохнула.

— Посадите их на их корабль — всех, включая Эренарха, двух других дулу и эйя, — и пошлите ко мне.

Нукиэль покосился на Эфрика, стоявшего вне поля зрения Верховного Фаниста. Эфрик развел руками.

— Прошу прощения, Нумен, — сказал наконец Нукиэль. — Это было бы прямым нарушением присяги и должностных обязанностей. Вы можете допросить их у нас на борту, но отпустить их я не могу.

— Я не собираюсь допрашивать их, капитан, — ответила она, и в голосе ее зазвенело раздражение; на мгновение ему показалось, будто голова ее увенчана огненной короной, а вокруг нее рушится синк Ференци. — Собственно, я обращаюсь к вам с такой просьбой не по своей прихоти, хотя, признаюсь, после всего, что вы мне рассказали, меня снедает нечто более, чем простое любопытство.

Она помолчала, размышляя. Потом лицо ее сделалось таким строгим, что Нукиэль не в силах был более переносить это.

— Капитан, полагаю, у вас в каюте есть компьютер?

Нукиэль зажмурился: внезапная смена темы застала его врасплох.

— Конечно.

— Хорошо. На основании положений протокола Габриэлина я приказываю вам исполнить мою просьбу. Вы можете найти протокол в списке боевых задач под шифром «Алеф-Нуль».

Нукиэль фыркнул. Последняя фраза убедила его в том, что он разговаривает с душевнобольной.

— В списке задач нет таких шифров — «Алеф-Нуль». И протокола такого тоже нет.

Эфрик забарабанил по клавишам, а он продолжал смотреть на голограмму седовласой женщины, размышляя, дадут ли ему увести «Мбва Кали» от планеты в случае, если он отвергнет ее приказ.

Его старпом вдруг испустил удивленное восклицание, и он повернулся к нему. Эфрик смотрел на него остановившимся взглядом; от его обычной невозмутимости не осталось и следа. Не говоря ни слова, он повернул монитор так, чтобы Нукиэль видел его. Там, под сияющим символом Солнца и Феникса, выстроились строки, которых он никогда еще не видел.

Он вопросительно посмотрел на Эфрика.

— Все подлинное, — кивнул тот. — Проверочная программа подтверждает.

Нукиэль быстро пробежал глазами по строкам — протокол Габриэлина был короток и предельно ясен — и повернулся обратно к Верховному Фанисту. Она смотрела на него спокойно и даже не без симпатии.

— Похоже, у меня нет выбора, — произнес он.

— И да свершится то, что желаемо, там, где это желаемо, — произнес за его спиной Эфрик, словно цитируя. Слова эти были Нукиэлю незнакомы.

К его удивлению, Верховный Фанист довольно засмеялась. Нукиэль обернулся к Эфрику, и тот, невесело улыбнувшись, сделал шаг вперед, в поле зрения камеры.

— Я вижу, у вас на борту есть любитель классики, — рассмеялась Элоатри. — Неплохо сказано, э... — она вгляделась в знаки различия на мундире Эфрика, — коммандер. Впрочем, это можно отнести к Мандале не в меньшей степени, чем к Дезриену. Уж во всяком случае самоуправство мне чуждо.

— А если бы и оно, — ворчливо сказал Нукиэль, махнув рукой в сторону монитора. — Выбора вы нам все равно не оставили.

— Выбора нет, но все же я не требую от вас, чтобы вы торчали в дюзы задницей.

Нукиэль поперхнулся, Эфрик сдержанно улыбнулся, а Элоатри снова рассмеялась.

— Простите меня, капитан, — сказала она. — Я хотела, чтобы вы поняли: мы здесь не все время проводим в молитвах и бдении. Мой отец был кадровым офицером — командовал боевой частью на «Мече Асоки». Поэтому я отношусь к вашей ответственности со всей серьезностью. Вы можете отрядить с ними двух пехотинцев в качестве охранников или принять другие меры, какие считаете необходимыми. — Лицо ее посерьезнело. — Но запомните одно: никто другой из вашей команды не должен покидать корабля.

Снова в сознании его возник образ Богини, стоящей в распадающемся на части Ференци.

— Но мне казалось... Мне казалось, я призван.

И тут лицо женщины, мягкое, только что светившееся почти материнской любовью, исказилось в почти нечеловеческом сострадании. Нукиэль не мог бы сказать, почему, но он вдруг ощутил ужас, и пока она говорила, Дезриен стиснул его в своих объятьях, которые — он твердо знал это — не отпустят его уже никогда.

— Мне очень жаль, капитан, но Богиня ничего не говорила нам о вас. Ваше время еще не пришло.

Изображение затрепетало как пламя и исчезло.

Соларх (Первого Класса) корпуса морской пехоты Арторус Ванн стоял на часах у стены и размышлял об обстоятельствах, благодаря которым ему — возможно, единственному в своем роде — довелось служить почетной охраной всем трем Крисархам.

Последний оставшийся в живых Крисарх сидел сейчас перед ним, ужиная с капитаном и коммандером Эфриком. Нынешнее назначение Ванна вряд ли было случайным: Нукиэль наверняка покопался в личных делах и обнаружил, что перед тем, как Ванна перевели на «Мбва Кали», тот служил на Талгарте.

Впрочем, и на Талгарт он попал не случайно. В свое время это назначение показалось ему синекурой — до тех пор, пока он не понял, что он должен не охранять, а шпионить. Его рапорт с просьбой о переводе удовлетворили год назад. Случайным было только то, что его назначили именно на этот корабль.

Его размышления были прерваны смехом. Крисарх Брендон — теперь уже Эренарх — бросил салфетку на колени и подвинул один из приборов на столе, иллюстрируя свой рассказ.

— И тогда Куг набросились на Драко, и пока они потрошили друг друга, мы нырнули в ближайший люк — и прямо в объятья разъяренных Жим, которые приняли нас за Драко...

Эренарх описывал свое бегство через весь Рифтхавен перед тем, как они с рифтерами увели оттуда свою «Колумбиаду». Рассказ в его изложении вышел живым и забавным; Нукиэлю и Эфрику он, похоже, понравился. Юмор, однако, не помешал ему послужить исчерпывающим ответом на вопрос, как бы невзначай заданный капитаном. Или это был коммандер? В общем, в манерах Эренарха не было заметно никакой скрытности, и он с готовностью давал детальные ответы на их вопросы.

— Мой младший брат умней нас всех, — говорил как-то Крисарх Гален бан-Аркад. — Надеюсь только, — добавил он, подумав, — он поймет это раньше, чем кто-либо другой.

«Кто-либо» должно было относиться к Семиону, в то время Эренарху — тому, что послал Ванна на Талгарт с поручением докладывать все подслушанные разговоры. «В целях безопасности, — сказали ему. — Бан-Аркад думает только о музыке и не распознает убийцу или шпиона в своем окружении». Потребовалось почти полгода, чтобы Ванн научился видеть истину за искажающими мир очками, одетыми на него подготовкой на Нарбоне, и понял, что вольность мысли и речи Галена вовсе не слабость. И еще он понял, что единственные люди, имевшие доступ к Галену в любой момент, — шпионы Семиона, а сам старший брат — единственная злая сила в жизни Галена.

«Хотя это оказалось не так», — подумал Ванн. Сидевшие за столом наполнили бокалы и провозгласили тост за Панарха. Новости с «Грозного» терзали Ванна. Порой, особенно по ночам, его угнетала мысль: мог бы он спасти Галена, если бы не перевод с Талгарта?

— ...значит, насколько вам, Ваше Высочество, известно, у этих рифтеров нет союзников? — спросил коммандер Эфрик, помолчав немного. Под его немного простоватой внешностью на деле скрывался острый ум.

— Их союзники были убиты, когда один из рифтеров Эсабиана нашел их базу, — ответил Эренарх. — Полагаю, вы не слышали еще о Хриме Беспощадном?

Капитан отрицательно покачал головой.

— Возможно, мы найдем его имя в списках разыскиваемых? — пробормотал Эфрик.

— Наверняка, — кивнул Эренарх.

— Судя по видеозаписям, захваченным «Грозным» на Тремонтане, — заметил Нукиэль, — похоже, вооруженные Эсабианом рифтеры не ограничивают себя ничем.