Удивленно моргая, Аркадий перечитал заявление. Это были признания во всех преступлениях, в которых его обвиняли на прошлой неделе.

– Это не то, что я подписывал, – сказал он.

– Под ними твоя подпись. Я видел, как ты их подписывал. Не беда! – Никитин порвал бумаги пополам, потом на четвертушки. – Я не верю ни одному написанному здесь слову.

– Спасибо, – от души сказал Аркадий.

– Я на твоей стороне, мы с тобой против них. Помни, что касается допросов, то лучше меня никого по этой части не было.

Аркадий помнил. Никитин доверительно наклонился к Аркадию и тихо прошептал на ухо:

– Я пришел тебя предупредить. Они собираются тебя убить.

Аркадий поглядел на закрытую дверь. Даже плоская поверхность ее таила в себе угрозу – она служила входом Для людей, находящихся по ту сторону.

– Когда тебя не будет, кто поможет Ирине? – спросил Никитин. – Кто будет знать правду?

– Мой отчет…

– Он для того, чтобы дурачить их, а не твоих друзей. Нечего думать о себе, подумал бы об Ирине. Без тебя она останется совсем одна. Подумай, как одиноко ей будет.

Они, наверное, даже не скажут ей, когда меня не будет, подумал Аркадий.

– Она поверит, что я ей друг, только если ты расскажешь мне правду, – втолковывал ему Никитин.

Никакого сомнения, что они собираются его уничтожить. Аркадий не видел выхода. Возможно, выбросят из окна, дадут лишнюю дозу морфия, сделают инъекцию воздуха. Кто тогда позаботится об Ирине?

– Мы же старые друзья, – продолжал говорить Никитин. – Я тебе друг и хочу остаться другом. Поверь мне, я тебе друг. – Он улыбался улыбкой Будды.

Тут под действием амината натрия сознание Аркадия затуманилось. Ему слышалось дыхание множества людей в коридоре. Пол был где-то далеко под ногами. На покойников надевают картонные тапочки; ему дали картонные тапочки. Ноги бледные и худые, интересно, как выглядит он весь? Во рту гнездился страх. Он уткнулся лбом в кулаки. Не страх – безумие. Связно думать не было сил – лучше, пока он в состоянии, рассказать все как есть. Но он зажал рот, чтобы не вылетело ни слова. Под действием наркотика он покрылся потом. Теперь его охватил страх, что слова льются из пор вместе с потом. Он судорожно прижал колени к груди, чтобы не осталось ни одного отверстия. Когда он подумал об Ирине, слова, как змеи, попытались выползти наружу. Тогда он стал думать о Никитине, не о том Никитине, что сидел рядом на кровати, потому что этот настырный друг вырвал у него признание, а о прежнем Никитине. Прежний Никитин был неуловим, он ускользал из памяти, бередил больное сознание. Умопомрачение на короткое время брало верх над памятью. Сидящий рядом Никитин продолжал убеждать, что он единственный на свете, кому можно доверять. Не в состоянии унять дрожь, он закрывал руками глаза и уши и, отталкиваясь от последних слов Никитина, старался осознать предыдущие и таким нелепым путем отыскать в новом Никитине разгадку старого.

– Я твой самый верный, самый близкий, единственный друг, – убеждал Никитин.

Аркадий опустил руки. Из глаз полились слезы, сознание прояснилось. Он поднял руку, словно в ней был пистолет, и нажал на воображаемый спусковой крючок.

– В чем дело? – спросил Никитин.

Аркадий молчал, потому что слова об Ирине все еще рвались изо рта. Но он улыбался. Никитину не следовало упоминать о случае с пистолетом, когда он вошел в комнату Аркадия. Это была связь между прежним и настоящим Никитиным. Он целил в лицо Никитину и изображал выстрел за выстрелом.

– Я же твой друг, – теперь уже менее убежденно говорил Никитин.

Аркадий отстрелял полную обойму невидимых пуль, перезарядил и выстрелил еще. Его безумие отчасти передалось Никитину. Сначала он бурно возражал, потом смолк. Отпрянув от пустой руки Аркадия, он тихо соскользнул с кровати и стал ретироваться. Как в прежние времена, чем ближе к двери, тем быстрее.

2

В начале лета Аркадия перевели в какое-то загородное имение. Это была старая дворянская усадьба с внушительным фасадом, украшенным белыми колоннами и французскими дверями, с галереями, ведущими в застекленные оранжереи, с собственной часовней, используемой под гараж, с земляным теннисным кортом, на котором охранники постоянно играли в волейбол. Аркадий мог бродить где хотел, лишь бы возвращался к ужину.

В первую неделю на посадочной дорожке приземлился небольшой самолет, доставивший двух следователей, майора Приблуду, мешок с почтой и свежее мясо и фрукты, которые молено было достать только в Москве.

Допрашивали дважды в день в оранжерее. Там не осталось никаких растений, если не считать огромных кривых каучуковых деревьев, таких же неуместных, как если бы там были лакеи в ливреях. Аркадий садился в плетеное кресло между следователями. Один из них был психиатром и задавал умные вопросы. Царила атмосфера фальшивого добродушия, которая возникает, когда допрос ведется в дружелюбных тонах.

На третий день в обеденный перерыв Аркадий случайно увидел Приблуду. Пиджак висел на спинке металлического кресла. Майор в одиночестве чистил пистолет, ловко орудуя толстыми пальцами, перетирал ветошью шпильки и пружины. Он удивленно поглядел на Аркадия, когда он уселся напротив.

– Объясните, – попросил Аркадий. – Почему они не берут вас на допросы?

– Допрашивать вас – не мое дело, – ответил Приблуда. Его неприятный прямой взгляд служил Аркадию постоянной точкой отсчета. Он даже вносил известное разнообразие после утра, проведенного с присланными КГБ сотрудниками. – Они как-никак специалисты, знают что делают.

– Тогда зачем вы здесь?

– Захотел и приехал.

– Надолго здесь останетесь?

– Как они, так и я.

– Вы приехали с одной сменой белья, значит, ненадолго, – заметил Аркадий.

Приблуда кивнул и, вспотев на солнце, продолжал чистку. Он даже не засучил рукава, правда, работал так аккуратно, что можно было не опасаться, что он запачкает их смазкой.

– Если допрашивать меня – не ваше дело, тогда в чем заключается ваше дело? – спросил Аркадий.

Приблуда подал вперед ствол с кареткой и отделил от ствольной коробки. Из нее он с изяществом вынул сборный узел и ударный механизм. Разобранный пистолет всегда напоминал Аркадию голого калеку.

– Вы хотите сказать, что ваше дело – убить меня, майор. Говорите прямо – вызвались добровольцем.

– Очень легко говорите о своей жизни, – Приблуда, как таблетки от кашля, один за одним выдавил патроны из обоймы.

– Потому что с ней легко обращаются. Как же мне быть серьезным, если вы убьете меня, как только кончатся рубашки?

Аркадия не верил, что Приблуда его убьет. Никакого сомнения, что Приблуда с радостью вызвался на это дело. Он день за днем готовился к этому, но Аркадий не верил, что такое произойдет. Когда на следующее утро следователи и Приблуда спешно поехали на взлетную дорожку, Аркадий отправился туда пешком. Он подошел как раз вовремя. Приблуда, стоя на дорожке, яростно спорил с сидящими в самолете следователями. Самолет улетел без него, и он вернулся в машину. Когда водитель предложил Аркадию подвезти его, он ответил, что в такой прекрасный день предпочитает пройтись пешком.

Окружающие окрестности были совершенно гладкими, только кое-где встречались неровности. Под утренним солнцем падающая от Аркадия тень была длиною метров тридцать, а тени редких деревьев протянулись более чем на сотню метров. Изредка встречались валуны и островки ягодников. В пестром разноцветье трав скакали ярко-зеленые кузнечики. Лежа в траве, Аркадий знал, что со смотровой площадки на верху главного дома за ним наблюдают в полевой бинокль. Он и не помышлял о том, чтобы бежать.

Аркадий и Приблуда ели за единственным накрытым столом. Остальная мебель в столовой была зачехлена. Майора раздражала грязная одежда, он ослабил ремень кобуры и выдернул рубаху. Аркадий с интересом наблюдал за ним. Человек, которого вот-вот должны убить, всегда с большим интересом рассматривает своего убийцу, а поскольку выстрел откладывался на неопределенное время, у Аркадия была возможность близко изучить своего потенциального палача.