Надин потянулась к Арни, и тому ничего не оставалось, как обнять жену. Слова застревали в его горле, но прикосновения были искренними. Хотя бы так он мог попросить у нее прощения за свою слабость и свою ложь.

Из-за страшной жары похороны пришлось организовать почти немедленно, еще до приезда шерифа.

Джозеф Иверс никогда не ходил на кладбище, и оно выглядело неухоженным. Надин следила лишь за могилой матери, а остальные камни покосились, заросли травой, были изъедены ветром и дождем.

Церемония была очень скромной. Никто не знал, что сказать; ковбои переминались с ноги на ногу и поглядывали то друг на друга, то на кучку близких родственников покойного. Надин тихо плакала. Арни держался натянуто, на пределе сил. Дети выглядели испуганными. Эвиан стояла у гроба, спрятав руки в складках черного вдовьего платья и слегка наклонив голову, так, чтобы никто не заметил, что в глубине ее глаз прячется радость.

Накануне похорон она усадила сына на стул и очень спокойно и четко объяснила, что он должен говорить шерифу и всем окружающим.

Мальчик долго смотрел на мать темными глазами. Он следил за малейшим движением Эвиан и впитывал каждое слово. Она давно научила его вести себя в соответствии с обстановкой, и хотя в нем нередко прорывались неистовство и дерзость, в целом он отличался недетской осторожностью и умом, равно как отчужденностью и независимостью. У него было свое, особое детство, не такое, как детство беззаботного и всеми любимого Эрика.

Дункан спокойно относился к тому, что мать никогда не обнимала и не целовала его. Ему с лихвой хватало ласки тети Надин.

Зато он привык доверять Эвиан, потому что она всегда отвечала на все его вопросы и с раннего детства говорила, как со взрослым.

Сейчас, выслушав ее, он промолвил:

— Почему я должен обманывать?

— Потому что в противном случае дядя Арни попадет в тюрьму. Разве ты хочешь этого?

— Конечно, нет. А Эрику я могу сказать правду?

— Не надо. Пусть знает то, что знают все. Ты расскажешь ему, когда вы станете взрослыми. Просто мне кажется, сейчас Эрик не сумеет правильно понять то, что произошло.

— А я смогу?

— Ты — да.

— Потому что я умнее?

— Потому что ты — мой сын.

Дункан задумался, а потом осторожно и тихо спросил:

— Он был плохим человеком?

Эвиан с силой сплела пальцы.

— Его больше нет, и нам не нужно о нем говорить. Он был чужим и ушел навсегда туда, откуда, к счастью, не возвращаются.

Внезапно лицо Дункана пошло красными пятнами, и он выпалил то, что, вероятно, давно не давало ему покоя:

— Кем он был… для меня?! Я… я не понимаю!

— Он никогда не был твоим отцом, если ты имеешь в виду именно это.

Мальчик перевел дыхание и спросил уже спокойнее:

— А где мой отец?

На лице Эвиан появилось странное выражение.

— Я не знаю. Наверное, далеко.

— Мы когда-нибудь встретимся?

— Да. Если ты сохранишь нашу тайну.

Приехавший шериф только развел руками. Конечно, зимой Джозефа Иверса отвезли бы в Шайенн и, возможно, там же похоронили (хотя он не оставил на этот счет никаких распоряжений), но сейчас все решила жара. Осмотреть тело не представлялось возможным, оставалось верить или не верить свидетелям, которых было всего двое: Арни и Дункан.

Шериф побывал на месте происшествия и осмотрел оружие, ставшее причиной гибели Джозефа Иверса. Когда-то это была хорошая винтовка, но от времени ее механизм мог испортиться и стать ненадежным. В те годы было довольно много случаев гибели людей от самопроизвольного выстрела из собственного оружия.

Начав тушить пожар, Иверс отшвырнул винтовку, и она выстрелила. Это видел Дункан. Арни нашел хозяина «Райской страны» уже мертвым.

Ковбои шептались, что этот винчестер был дьявольским: ведь Зана явно промышляла колдовством. Надо было закопать оружие вместе с ней, тогда не вышло бы беды.

Без сомнения, эти разговоры дошли и до шерифа, несмотря на свою должность отдававшего определенную дань суеверию.

А главное все, даже люди из «особого отряда» хозяина, признавали, что между Джозефом Иверсом и его зятем Арни Янсоном не случалось серьезных разногласий.

Таким образом, дознание завершилось, фактически не начавшись, а спустя несколько дней в «Райскую страну» пожаловал нотариус.

Покойный не оставил завещания, и наследникам было предложено решить раздел имущества полюбовно.

Арни, Надин и Эвиан сидели в гостиной. Женщины были в черном. Взгляд Эвиан казался отстраненным и холодным. Арни нервничал. Со дня похорон он ни на минуту не сомкнул глаз, не переставая размышлять о своем преступлении и обмане.

Нотариус раскрыл книгу и при полном молчании присутствующих перечислил все, что принадлежало покойному.

— Мне не нужна земля. Ни единого акра, — сказала Эвиан, и нотариус повернулся к ней.

— Миссис Иверс, вы отдаете себе отчет в том, сколько стоит эта земля? Если она вас не интересует, вы можете ее продать.

Надин комкала в руках платок. Ее глаза были красными, а веки припухли. Вчера Эвиан обмолвилась, что они с Дунканом уедут из «Райской страны». Куда направятся, пока неизвестно; может быть, в Шайенн.

— А что скажете вы, мистер Янсон? В данный момент вы единственный взрослый мужчина в семье.

— Я не наследник, — тяжело промолвил Арни, — всем этим должна владеть моя жена.

Нотариус кашлянул.

— Хотя в нашем штате женщинам даны имущественные права и даже право голоса[7], зачастую дело обстоит совершенно иначе. В большинстве случаев сами женщины охотно передают свое имущество в руки супруга.

— Я и не собиралась поступать иначе, — заметила Надин и, повернувшись к Арни, веско и в то же время нежно произнесла: — Все, что принадлежит мне, принадлежит и тебе, и ты это знаешь!

Заметив, как содрогнулся Арни, Эвиан поспешно произнесла:

— Думаю, будет справедливо поделить наследство между мной, миссис Янсон и нашими детьми. А дальше каждый из нас решит, как поступить.

— Тогда жду вас в Шайенне. Давайте условимся, когда вы сможете приехать.

— Надо заказать заупокойную службу за отца, — прошептала Надин. — Все было сделано в такой спешке…

— Что поделаешь, — сказал нотариус, закрывая книгу, — в этих краях природа и погода всегда берут верх над человеком.

Надин знала, что Эвиан рада смерти ее отца, но не осуждала ее за это. Она хотела, чтобы молодая женщина наконец обрела счастье. Именно здесь, в «Райской стране», рядом с нею и Арни. Быть может, теперь, когда с сердца Эвиан снимется тяжесть, а в душе растворится тоска, она сумеет полюбить этот край?

Примерно это Надин и сказала ей, когда они вдвоем убирали посуду после ужина, и получила ответ:

— Я никогда не была создана для жизни на ранчо. Ты знаешь это лучше, чем кто-либо.

— Но Дункану здесь хорошо. А теперь… будет еще лучше. Он дружит с Эриком. Мне кажется, не надо их разлучать.

— Скоро придет пора подумать об их будущем. О школе.

— Мы можем выписать учителей из Шайенна… Конечно, я понимаю, что ты молода и, возможно, захочешь выйти замуж…

Надин осеклась, встретив взгляд Эвиан, полный невысказанных мыслей и противоречивых чувств, и ощутила себя уязвленной. Много раз за эти годы Эвиан всем своим видом подчеркивала пропасть между собой и другими обитателями ранчо, показывая, что она ничем не связана с ними. Так чего ждать от нее теперь?

— Едва ли я когда-то выйду замуж. Скорее попробую открыть ателье.

— В Шайенне?

— Да.

Борясь с обидой, Надин предприняла последнюю попытку:

— Но женщина не может жить одна в городе и тем более — вести дела. Надо, чтоб рядом с ней был мужчина.

Эвиан усмехнулась.

— Для приличия?

— Хотя бы.

Вечером Арни сидел долго на крыльце. Надин рано ушла спать, а Эвиан вышла на улицу и смотрела в темноту.

Было душно; даже ветер, летевший с гор, был горячим, словно в пустыне. Млечный Путь огибал небеса, подобно серебряной радуге. Огромная желтая луна над горами казалась тяжелой; чудилось, будто она вот-вот упадет вниз, прорезав мрак и рассыпавшись миллионами огненных искр.