Лора Бекитт

Прощения не ждут

Пролог

В поздний вечерний час некий человек перевел железнодорожную стрелку так, чтобы состав, следовавший из Шайенна в Гранд-Джанкшен[1], перешел на другой путь. А потом другой человек приставил к голове телеграфиста маленькой станции револьвер, и приближавшийся поезд получил сигнал остановиться.

Когда состав дернулся, никто ничего не заподозрил. Обычная остановка в пути. Пока пассажиры спокойно сидели на своих местах, неизвестные вытащили из кабины паровоза машиниста и кочегара. Потом взломали последний, почтовый вагон, обшарили сейф и содержимое мешков. А после пошли вперед по составу.

Опасаясь проявлений неожиданного героизма со стороны пассажиров, грабители не снимали пальцев с взведенных курков. Внимательно оглядывая мужчин, женщин и детей, они молча забирали протянутые ценности и деньги.

Иногда главарь делал своим людям знак остановиться — если замечал богатого, на его взгляд, человека, и тогда несчастного бесцеремонно обыскивали и копались в его вещах. Бандиты не трогали дам, и самые сообразительные и смелые из них успевали припрятать в лифах украшения и купюры.

В вагон, где сидела семья Янсонов и их спутница, молодая вдова Эвиан Иверс с сыном Дунканом, вбежал перепуганный кондуктор.

— Сюда идут грабители! Это они остановили поезд!

Многие пассажиры вскочили с мест. Оружия почти ни у кого не было, зато у многих имелись дорогие часы и туго набитые кошельки.

— А если попытаться бежать в лес? — выкрикнул кто-то.

— Не вздумайте! Они предупредили, что в этом случае будут стрелять.

Надин Янсон в испуге прижала к себе детей. Ее муж Арни озирался вокруг, не зная, что предпринять. У него не было оружия. Он давно не имел нужды постоянно носить с собой винтовку или кольт.

— Говорят, они не обыскивают женщин! — добавил кондуктор, и, услышав это, Эвиан сунула деньги в ботинок.

Она с содроганием подумала о том, что пусть ее лучше пристрелят, но она ни за что не потерпит, чтобы к ней прикасались чужие руки.

Вокруг были искаженные страхом, растерянностью и беспомощностью лица. Кто-то из женщин запричитал и заплакал, а следом разревелся ребенок.

Однако когда бандиты вошли в вагон, все умолкли, как по команде, и тотчас раздался громкий голос:

— Все остаются на местах! Это ограбление. С теми, кто добровольно отдаст деньги, ценные вещи и оружие, ничего не случится.

Мужчины считали долгом заслонить своих спутниц, которые буквально вжались в стенки вагона. Многие джентльмены изо всех сил старались сохранить решительное выражение лица, но это удавалось далеко не всем.

Большинство пассажиров безропотно протягивали грабителям их добычу. В основном здесь собрались мирные люди, редко, а то и никогда не пользовавшиеся оружием.

Когда Арнольд Янсон вынимал бумажник, его руки слегка дрожали, но не от страха. Он ощущал себя попавшим в крайне унизительное положение. Ему не было жалко денег, но он знал, что будет со стыдом вспоминать тот день, когда женщины стали свидетелями его смирения перед преступниками, падения его духа. Конечно, он был уверен, что ни его жена Надин, ни Эвиан не осудят его, даже наоборот, но ведь здесь находился и его сын Эрик!

Ближайший бандит ткнул его револьвером в грудь, давая понять, чтобы он поторапливался. Арни нестерпимо хотелось ударить его бумажником по лицу. Возможно, он так бы и сделал, но тут их взгляды встретились, и оба замерли, не в силах поверить своим глазам.

Рука Арни с зажатым в ней бумажником и рука Кларенса Хейвуда, его бывшего друга, с которым он не виделся восемь лет, замерли на полпути. Прошло не меньше минуты, и все это время они были похожи на людей, ведущих молчаливый разговор о чем-то, известном лишь им двоим.

— Эй, побыстрее! — бросил главарь, обходя их и продвигаясь дальше.

— Сейчас, — сказал Кларенс.

— Возьми. — Арни протянул ему деньги.

— Боюсь, этого будет мало. Думаю, тебе не расплатиться всем золотом мира!

— Тогда выставь свой счет.

— Непременно. Только для этого тебе придется пройти со мной.

Арни кивнул и надел шляпу.

От него не укрылось, с каким презрением бывший приятель смотрит на его черный шерстяной костюм, столь отличавшийся от былой ковбойской одежды. Арни казалось, что сам Кларенс не слишком сильно изменился. Все те же чуть раскосые темные глаза (только теперь их взгляд был много жестче и тяжелее), четкие, хотя и ставшие более резкими черты лица, стройное, но сильное тело.

И вместе с тем в нем было что-то страшно незнакомое, чужое: Арни с трудом верилось, что он провел детство и большую часть юности бок о бок с этим человеком. Сейчас чувствовалось, что Кларенс способен выстрелить без слов, а если все же вступит в разговор, это будет подобно игре кошки с мышью.

И все же, вопреки всему, Арни испытал огромное облегчение, словно то, чего он так долго ждал, наконец свершилось. Он услышал металлический щелчок взведенного курка, и в следующий миг ствол уперся ему в ребра.

— Арни! — в ужасе вскричала Надин.

— Твоя жена? — кивнул Кларенс.

— Да.

До сего момента он не обращал внимания на спутниц Арни, зато они пристально смотрели на него.

Внезапно одна из них встала и сделала шаг вперед.

— Кларенс…

Увидев ее, он весь подобрался и опустил оружие. Он смотрел на нее странным, пристыженным и одновременно вызывающим взглядом.

— Эвиан…

— Оставь в покое Арни, Кларенс. Нам надо поговорить, — сказала Эвиан и повернулась к своим спутникам: — Подождите здесь.

За минуту до этого она велела Дункану, что бы ни случилось, сидеть тихо, и теперь он не двигался, вцепившись в руку Эрика, и лишь провожал свою мать встревоженным взглядом. А еще Эвиан успела снять с пальца кольцо, надетое ее женихом Джастином, на встречу с которым она ехала, и сунуть его в ладонь Надин.

Когда она пошла по проходу, Надин заломила руки. Арни стиснул зубы. Он тоже не знал, что предпринять.

— Я пойду за ними!

— Нет! Он тебя убьет! — в отчаянии произнесла Надин.

В конце вагона Эвиан повернулась, посылая им предупреждающий жест, и они не решились тронуться с места.

Подобрав юбки, молодая женщина спрыгнула в высокую траву. Возле состава царила суета. Бандиты волокли какие-то мешки; из соседнего вагона вывели мужчину в цилиндре и дорогом пальто — в сумерках его лицо казалось белым, как кость.

Вдали чернела стена леса, а вблизи виднелось одноэтажное деревянное здание станции.

— Мы можем войти туда? Там кто-нибудь есть? — спросила Эвиан и, не дожидаясь ответа, поднялась на крыльцо и открыла дверь.

В одной из двух комнат, привалившись к стене, сидели связанные телеграфист и смотритель станции. Второй — с раной на лбу, очевидно, нанесенной рукояткой револьвера.

Другая комната была пуста, и Эвиан прошла в нее. Кларенс шагнул следом.

Мутное окно, деревянный стол, какие-то инструменты, полки с пыльными папками. С улицы доносились крики, ржание лошадей, один раз раздался гудок паровоза, но эти двое, мужчина и женщина, словно попали в другой мир.

Оба, казалось перестали дышать. Они стояли в двух шагах друг от друга, но их разделяло нечто намного большее, чем это крохотное пространство.

Он заметил, что на ее лбу прорезалась морщинка. Она — что на его лице, от глаза к уху, змеится белая молния шрама.

Кларенс Хейвуд молчал. Он не мог сказать Эвиан, что его жизнь на поверку не оправдала никаких ожиданий. Что его судьба давно лежит в осколках, которые он не чает собрать. И он отчаянно старался, чтобы Эвиан не прочла по его глазам, что ему стыдно перед ней за то, что ей довелось увидеть, кем он стал, чтобы она не разглядела его опустошенность и досаду.

Эвиан сняла шляпку, положила ее на стол и провела ладонью по лбу. Потом сказала:

— Иверс мертв. Я свободна.

— Давно?