Уля стояла у стены, накинув на плечи старенькое пальто, с усмешкой наблюдала, как полицаи роются в книгах, выбрасывают из комода белье, распарывают матрацы…

Ничего подозрительного найти не удалось. Подтынный еще раз прошелся по комнате, заглядывая во все углы. На комоде он увидел небольшую фотографию – молодой офицер-летчик улыбался, слегка прищурив темные, глубоко сидящие глаза.

– Сын? – повернулся он к Матвею Максимо- вичу.

Старый шахтер молча кивнул.

– Сейчас где?

Ему ответила Уля. Она сказала громко, подчеркивая каждое слово:

– Там, где должны быть все порядочные люди, – на фронте!

Подтынный подошел вплотную к Уле, занес над головой плеть. И снова во взгляде девушки мелькнуло что-то такое, от чего ему стало не по себе. Опустив плеть, он только пригрозил:

– Ну, погоди… Ты мне еще попадешься…

И, смахнув плетью фотокарточку с комода, бросил через плечо полицаям:

– Пошли…

Все испробовал Подтынный: обыскал чуть ли не каждый двор, допросил «с пристрастием» почти каждого жителя поселка, угрожал расстрелом, пытался даже подкупить кое-кого. Специальные отряды полицаев и жандармов круглосуточно патрулировали по улицам. А утром жители снова читали расклеенные на заборах листовки с последней сводкой Совинформбюро.

Однажды Подтынный отправился к Соликовскому. Долго беседовали они с глазу на глаз. Подтынный пояснял что-то, водя пальцем по карте Первомайки…

– Разрешаю, – Соликовский махнул рукой. – Делай как хочешь, только приведи ко мне хоть одного… Живого или мертвого приволоки!

Вернувшись на участок, Подтынный созвал всех полицейских и разложил на столе карту поселка.

– С сегодняшнего дня ночное патрулирование по поселку отменяется. Приказ об этом будет вывешен на самых видных местах. А между тем мы сделаем вот что…

План был прост. Вместо ночного патрулирования Подтынный решил установить на всех перекрестках секретные засады. Спрятавшись в укромных местах, полицаи будут тайком наблюдать за дорогами. Подпольщики наверняка попадутся на удочку, поведут себя смелее.

– Увидите кого-нибудь ночью на улице – сразу хватайте и тащите ко мне на участок, – приказал Подтынный. – Я здесь буду дежурить всю ночь.

И он показал, где устроить засады.

Егору Бауткину достался самый дальний пост – отрезок пустынной дороги, ведущей к шахте № 1-бис. По этой дороге и днем мало кто ходил – шахта не работала, жилых домов поблизости не было.

Прихватив из дому тулуп, Бауткин расчистил себе место под невысоким заборчиком, принес охапку соломы, уселся поудобней и уткнулся носом в воротник.

Сквозь дрему он услышал чьи-то приглушенные голоса. Откинул воротник, прислушался. Со стороны шахты № 22 шли люди. Ветер донес обрывок раз- говора.

– Сережа, а там еще много осталось? – спрашивал детский голос.

– На всех хватит, – отвечал ему ломкий басок. – Под ноги смотри, а то упадешь, рассыплешь…

Бауткин осторожно высвободил винтовку, выждал, пока разговаривавшие приблизятся, громко скомандовал:

– Стой! Кто такие?

Их было трое. Два совсем еще мальчика, третий чуть постарше, в затасканном пальтишке и лохматой шапке, сдвинутой на затылок. Услышав команду, все трое остановились. Потом старший, присмотревшись к Бауткину, бойко заговорил:

– Тю, дядьку! Хиба ж так можно? Напугал…

– Кто такие? – строго повторил Бауткин.

– Та чи вы меня не знаете? – с искренним изумлением отозвался старший. – Сережка я, Тюленин. Помните, прошлым летом вы еще приходили голубями меняться, за моего турмана двух сизокрылых давали. Я отказался, а вы здорово ругались… Помните? А то со мной дружки, – Сережка кивнул на спутников. – Степка Сафонов и Юркин Радик. Соседи.

Тюленина Бауткин знал. Во всем Краснодоне ни у кого не было лучших голубей, чем у Сережки. Бауткин частенько встречался с ним на голубином базаре. Но знакомство знакомством, а служба службой. И Бауткин сурово оборвал Сережку:

– Почему так поздно шляешься? Приказ коменданта знаешь? После девяти часов…

– Та приказ-то знаем, – весело отозвался Сережка. – А когда жрать нечего, дома не усидишь. Тут на двадцать второй шахте бабушка моя живет. Так мы с дружками вот навестили ее. Чайку попили с вареньем, у бабушки сад свой. И голубям моим тоже гостинец передала…

Сережка скинул с плеча небольшой туго набитый мешок, быстро развязал его, зачерпнул в пригоршню каленых семечек подсолнуха. Протянул Бауткину:

– Угощайтесь.

Бауткин подозрительно посмотрел на Сережкиных товарищей. У них за плечами тоже висели набитые сумки.

– А у тех что?

– Тоже семечки, – бодро тряхнул сумкой Юркин. – У его бабушки, знаете, сколько их! А у нас дома масла ни капли, вот отнесу мамке, собьет стакан-другой.

Бауткин помолчал в раздумье. Он твердо помнил приказ Подтынного вести на участок всех задержанных. Но тащиться в такую даль с этими пацанами совсем не хотелось. Холодно, грязно… И потом какие там из них партизаны! Только смеху на себя накличешь: нашел подпольщиков, от горшка два вершка. И он решительно закинул винтовку за плечи.

– Ну, топайте, чтоб духу вашего тут не было!

Подхватив сумки, хлопцы быстро зашагали в темноту.

Заворачиваясь снова в тулуп, Бауткин крикнул им вдогонку:

– Только через поселок не идите, дуйте прямиком через степь, слышите?

– Ладно!.. – донесся из темноты Сережкин голос.

У остальных полицаев, находившихся ночью в засаде, никаких происшествий не было.

Утром Подтынный метал громы и молнии – так хорошо задуманный маневр не дал никаких результатов. Полицаи смущенно разводили руками – никого в поселке ночью не появлялось…

Последним пришел доложить о дежурстве Шабанов – широкоплечий, удивительно неповоротливый полицай, прозванный «Кабаном».

– Зря всю ночь мерз. Ни одной живой души… – мрачно пробубнил он.

– Ладно, иди, – устало махнул Подтынный.

Кабан неуклюже повернулся к выходу и вдруг услышал позади себя неистовый крик Подтынного:

– Стой!!!

Ухватив Кабана за воротник, Подтынный рывком толкнул его к окну, повернул к свету. На спине Кабана белел небольшой листок бумаги. На нем четкими печатными буквами было выведено:

– Итак, ваши старания выявить подпольщиков ни к чему не привели, – констатировал следователь. – Каким же образом гитлеровцам удалось раскрыть подпольную организацию?

– Помог случай… – проговорил Подтынный. – Жандармы напали на след организации, даже не подозревая об этом. Все началось с кражи подарков для немецких солдат, которые на автомашинах доставлялись на фронт в канун Нового года…

В КАНУН НОВОГО ГОДА

Давно истекли три дня, предоставленные Ренатусом краснодонской жандармерии для поимки молодогвардейцев. Прошли еще три дня и трижды по три…

Ренатус почти каждый день звонил в Краснодон, грозил всех расстрелять за бездеятельность. Соликовский совсем упал духом, стал пить больше прежнего. Он был уверен, что дни его уже сочтены.

Хмурым, озабоченным был все эти дни и Зонс. Запершись у себя в кабинете, он подолгу рассматривал многочисленные листовки, аккуратно доставляемые ему полицаями, перебирал в памяти все мельчайшие подробности дерзких налетов, совершенных безвестными смельчаками.

Он терялся в догадках. Убийство полицейского, нападение на охрану лагеря советских военнопленных, поджог биржи – все это могли совершить лишь молодые, сильные люди. В этом Зонс был убежден. Но действуют эти люди столь осторожно, столь продуманно и расчетливо, что у начальника жандармерии не оставалось сомнений в том, что их действия направляются чьей-то мудрой, опытной рукой. Кто-то, отлично знающий законы конспирации, руководит подпольщиками. Но кто?